Но Полундра не отвечал, так что мичман в конце концов тоже умолк, но вдруг весь напрягся, подскочил на кровати, уставился в иллюминатор во все глаза.
— Вон они! — возбужденно крикнул он, указывая куда-то в море. — Вон они опять! Иди глянь, Полундра!
Удивленный поведением своего друга, Полундра послушно встал с койки, подошел к иллюминатору, стал вглядываться туда, куда указывал ему Витька. И в самом деле, вдалеке на ртутно-серой поверхности Норвежского моря качалось на волнах какое-то судно. Однако оно находилось слишком далеко, и сколько Полундра ни старался, он не мог понять, что это за плавсредство качается на поверхности моря и как далеко оно находится от гидрографического судна.
— Это рыболовецкий траулер. Он в этом квадрате уже третий день болтается: близко не подходит, но и совсем уходить не хочет! Я днем с палубы глядел на него в бинокль, — заявил Пирютин.
— Норвежский траулер?
— Нет, наш, — возразил мичман.
— Ну вот, — спокойно сказал Полундра. — Стало быть, «селедкин флот»…
— Да только какого хрена он тут делает? — с жаром воскликнул мичман. — Ведь тут и прежде косяков сельди не водилось. А с тех пор, как стали добывать нефть, вообще всю живность потравили. Что он может тут делать?
Некоторое время Полундра и мичман озадаченно глядели в иллюминатор на загадочное судно, находящееся у самой линии горизонта.
— Чертовщина какая-то, Серега! — убежденно сказал мичман. — В какую-то дрянную историю мы с тобой влипли, вот что!
И Полундра только молча кивнул, соглашаясь со своим другом.
Всякий, кто увидел бы старика-каплея Назарова сразу после операции, теперь, по прошествии недели с небольшим, был бы приятно удивлен тем, насколько к лучшему изменился его внешний вид. Серо-желтый цвет лица стал заметно розовее, естественнее, его голова теперь не лежала, беспомощно вдавленная в подушку, а уверенно и мирно покоилась на ней. В его глазах больше не было той щемящей тоски и печали, что свойственны взгляду тяжело больного, умирающего человека.
Впрочем, человек, который находился рядом с постелью старого каплея Назарова, не принадлежал к числу тех немногих, кто видел старика сразу после операции. Пришедший к старику посетитель был на вид мужчина примерно того же, достаточно пожилого возраста, даже несколько старше. Цвет лица его, несмотря на многочисленные рубленые морщины, был розовым и производил впечатление очень здорового, как это часто бывает у стариков, доживающих свои дни в цивилизованных странах мира. Особый загар, покрывавший кожу на его щеках, определенно говорил о морской профессии его обладателя, а окаймляющая подбородок небольшая, аккуратно подстриженная седеющая бородка была точь-в-точь такой, какую принято носить у норвежских отставных моряков.
Однако сторонний наблюдатель, окажись в больничной палате такой, был бы удивлен тем, что этот человек сидит не на обычном стуле, а в инвалидном кресле. Приглядевшись, он мог бы заметить, что у норвежского моряка нет обеих ног, ниже колен его брюки пусты, они аккуратно подоткнуты и приколоты булавками.
Два старика находились друг подле друга и не говорили ничего, так что вполне могло создаться впечатление, что они погрузились в тот старческий маразм, когда старики могут часами сидеть неподвижно где-нибудь в теплом месте, на завалинке, и смотреть в одну точку. Сторонний наблюдатель едва ли придал бы значение тому, что морщинистые жилистые руки безногого инвалида время от времени едва заметно подрагивают, что глаза лежащего в постели каплея блестят как-то странно, а руки ерзают по одеялу, не находя себе покоя.
Внезапно каплей тяжело вздохнул, мутная старческая слеза выкатилась из глаз его, скатилась по щеке.
— Андрей… — тихо произнес он. — Как же ты… Как же ты смог уцелеть-то там, в этой заварухе? Ведь мы же тебя одного оставили там, в этой лодке, а?
Руки сидящего в самодвижущемся инвалидном кресле безногого моряка несколько раз отчетливо вздрогнули.
— Прости, каплей, — тихо со вздохом произнес он. Несмотря на свой норвежский вид, по-русски он говорил чисто и уверенно. — Струсил я… Не смог.
— Ты?! Струсил?! — От удивления каплей Назаров приподнялся на подушке.
— Да, Саша. — Руки инвалида задрожали еще сильнее. — За шкуру свою испугался. Жить захотел. Не смог я до последнего в лодке остаться, как подобает настоящему моряку-подводнику. Струсил я…
— О чем таком ты говоришь, Андрей? — в изумлении проговорил каплей, не сводя со своего бывшего командира широко раскрытых глаз. — Ты спасся, это же здорово! Это великое чудо! Ты, Андрей, настоящий герой-подводник!..
— Да какой я, на хрен, герой! — устало отмахнулся каперанг Павлов. — Просто шкура, которая жить захотела. Недостойно это настоящего боевого моряка, слышишь ты? Недостойно!
Несколько мгновений Назаров в недоумении смотрел на своего боевого командира, которого столько лет все считали погибшим. Смотрел и пытался понять.
— Ну, ты расскажи, расскажи, командир, — проговорил наконец он. — Как же это тебе удалось спастись из подлодки? Ведь у тебя не было ни одного шанса!..
— Был, каплей, — спокойно возразил каперанг Павлов. — Один-единственный из ста, даже, может быть, из тысячи, но он у меня был, это точно. Ты ведь знаешь, что внешние люки торпедных аппаратов в принципе можно открыть изнутри вручную?
— Можно, — согласился каплей. — Только на глубине для этого силища трех мужиков нужна. И пока ты будешь его открывать, весь твой воздух тонкой струйкой наружу выйдет, большого пузыря не получится, с которым ты мог бы выплыть.
— Все верно, каплей, — кивнул инвалид. — Именно этому нас и учили, именно так и есть на самом деле. Но только когда жить захочется, всякую глупую науку забываешь, а в тебе сила не то что трех — дюжины мужиков окажется…
— И ты эвакуировался, открыв внешний люк торпедного аппарата? — сильно волнуясь, проговорил Назаров. — Но это же невозможно! Это верная гибель… В воде не захлебнешься, так пока будешь всплывать, кессонная болезнь тебя задушит. Времени на адаптацию к перепадам давления у тебя не будет, дышать-то нечем! Нет, как хочешь, командир, а на такой поступок только безумец решиться мог бы!..
— Говорю тебе, у меня нервы сдали, — спокойно отвечал каперанг Павлов. — Страшно стало сидеть и безучастно смотреть, как вода заливает торпедный отсек. А переборки-то там особенно прочные, она тонкой струйкой через них просачивалась… Вот я решился: чем здесь медленной смертью помирать, уж лучше сразу, одним махом. Ну и полез в торпедный аппарат открывать его люк.
— И получился большой пузырь воздуха? — изумленно спросил старый каплей Назаров.
— Нет, Саша, — покачал головой каперанг Павлов. — Но я все равно вынырнул. Говорю же тебе: я, считай, как на верную смерть шел…
— Но как же ты тогда жив-то остался? — продолжал недоумевать Назаров.
— Повезло мне, — печально сказал инвалид. — Как самой последней сволочи повезло.
— Ну?..
— Понимаешь, Саша, натовцы каким-то образом узнали, что наша подлодка потерпела аварию и затонула в этом квадрате. Наверное, тот сухогруз, что подобрал вас, об этом сообщил.
— Конечно, — кивнул каплей. — Его капитан и не скрывал от нас, что собирается это сделать.
— Ну вот, — продолжал инвалид. — Норвежцы, узнав об этом, сразу же послали туда спасательное судно, а также разведывательный корабль и сторожевик. Ну, понятно, те быстро нашли масляные пятна на поверхности моря, а как раз в это самое время я и вынырнул. Они меня тут же подобрали, определили, что я живой, сунули в барокамеру. Обе ноги тут же оттяпали, прямо на корабле… Ты ведь знаешь, это крайняя мера для борьбы с кессонной болезнью.
— Конечно. — Каплей Назаров кивнул. — Кое—кому это жизнь спасло. Хотя я не знаю… По-моему, жестокий способ. Уж лучше сразу погибнуть, чем до конца дней безногим оставаться.
— Наверное, — не стал с ним спорить каперанг Павлов — Только ведь тогда никто не спрашивал моего согласия на ампутацию: я был без сознания, да и времени на разговоры не было. При кессонной болезни счет идет на секунды…
— Да, это точно, — согласился отставной каплей.
— Можно сказать, силком с того света вытащили, — продолжал инвалид. — Норвежский врач потом говорил, что повезло мне невероятно. Практически уникальный случай, чтобы при всплытии с такой глубины человек жив остался. Впрочем, я-то всего этого не помню. Меня как кессонная болезнь начала ломать, так я еще под водой сознание потерял. Очнулся уже безногим…
Каплей Назаров некоторое время молчал, удивленно качая головой: слишком уж фантастической выглядела вся эта история для старого подводника. Его командир между тем потянулся куда-то назад, где у него за спинкой инвалидного кресла была укреплена сумка, вытащил оттуда бутылку русской водки, какие-то цветастые пакеты с закуской, два граненых стакана. Все это добро он аккуратно расставил на тумбочке возле постели больного старика.
