— Не бери в голову, каплей, — ободряюще сказал инвалид, откупоривая бутылку. — Давай лучше выпьем. За нашу встречу. Хотя ни ты, ни я не думали, что еще когда-нибудь увидимся на этом свете.
Они выпили по сто грамм. Инвалид крякнул с наслаждением, тут же потянулся к закуске. Водка быстро подействовала на больного каплея Назарова: глаза старика стали туманиться, он умильно глядел на сидящего рядом с его постелью инвалида, изредка его губы словно непроизвольно шептали едва слышно: «Эх, командир…»
Павлов тем временем продолжал рассказывать:
— Когда меня спасли, я еще неделю в бессознательном состоянии провалялся. Кстати, вот в этом самом госпитале. Очнулся, смотрю: лица вокруг чужие, говорят не по-нашему — ну, ясно же, что в плен попал. Тоскливо мне тогда стало, хоть удавись! Ты же помнишь, я по-немецки уже тогда говорил свободно. Однако спрашивать их, что все это значит, не хотелось. Не то, чтобы боялся, а просто настроения не было. Смотрю: и они какие-то не особенно разговорчивые. Потом, когда на поправку пошел, из постели на инвалидную коляску перебрался, протезы пробовал примерить, в один прекрасный день явился ко мне в палату один тип — хоть и в штатском, но что военный, на лице написано. Впрочем, темнить он не стал, сразу сказал, что он офицер контрразведки НАТО. Принес газету «Правда», а в ней репортаж о гибели нашей К-31, рассказ о спасшихся моряках, о тебе в том числе… Смотрю, а моя фамилия в числе погибших
— Конечно! — согласился каплей. — Мы же в штабе флота доложили, как все было. И там решили твердо, что у тебя шансов спастись не было!
— Вот-вот, — кивнул инвалид. — Я так и понял. Но это только потом. А тогда, в первый момент, как увидел, что меня в мертвецы зачислили, своим глазам не поверил. Вы, говорю, фальшивку изготовили и мне подсовываете. Это, говорю, не настоящая газета «Правда». Командование флота не могло меня вот так запросто взять и похоронить! Но тот только пожал плечами, с сожалением так… Принес мне радиоприемник коротковолновый, чтобы я Москву ловить мог. И я ловил, слушал Москву. Долго, месяц слушал. Пока не услышал, что меня награждают орденом — посмертно…
— Ну, правильно, — согласился каплей. — Командование Северного флота тогда весь экипаж к правительственным наградам представило. Тебя вот даже к звезде Героя… Только наше маразматическое Политбюро тогда решило, что звезда Героя тебе жирно будет, нет никакого геройства в том, что ты подлодку потопил, да еще в норвежских водах. И наградили-то они только погибших. Те, кто выжил, не получили вообще ничего. Решили, что выжившие и так достаточно награждены тем, что живыми остались.
— Ну вот, — продолжал инвалид. — Я как это сообщение услышал, так у меня в глазах потемнело. Расплакался даже. А этот тип из натовской контрразведки стоит рядом, что-то утешительное бормочет. А потом, когда я со своими эмоциями немного справился, он мне и говорит: «Видите, ваша Родина вас в покойники уже записала, вы ей теперь не нужны. Так что давайте переходите к нам, будем сотрудничать. Мы полученные от вас сведения оценим очень высоко…»
— И ты согласился? — негодующе воскликнул каплей.
— А что еще мне оставалось делать? — виновато вздохнул инвалид. — На Родине меня никто не ждал. Кому я там, безногий, нужен? Да и боялся я в Россию проситься. Или ты не знаешь, куда попадали те наши ребята, что хоть на несколько часов оказывались в плену?
— Так это во время Великой Отечественной войны их в концлагеря отправляли! — горячо возразил каплей Назаров. — При Сталине порядки были жесткие, солдат и расстреливали запросто… Теперь-то время уже другое.
— Все равно, — покачал головой инвалид. — Ну, тогда считай, что я опять струсил! Считай, что я стопроцентный изменник, предатель Родины! — Руки инвалида стали часто вздрагивать. Старый каплей Назаров смотрел на своего командира растерянно и с сочувствием. — Только знаешь, ваши теперешние генералы и адмиралы больше Родину предают, чем я тогда. Они всю армию развалили к чертовой матери, флот распродали, самых лучших офицеров разогнали!.. Я тогда хоть за свою собственную шкуру трясся, мне жить хотелось на этом свете. А они-то ради чего собственную страну продают? Только ведь ради поганых денег!
— Это точно, — со вздохом сказал каплей — Развалили флот, сволочи.
Некоторое время старики помолчали, скорбно и сосредоточенно глядя куда-то в сторону.
— Но, кстати, от меня натовцы узнали немного, — снова заговорил инвалид. — Устройство своей лодки я этому контрразведчику, конечно, описал, да и как тут соврешь, если они его знают так же, как я конструкции их кораблей. Сказал кое-что о составе кораблей Северного флота, об их вооружении, о маршрутах своих походов. Но самых главных секретов нашего флота я ему рассказывать не стал. Говорю, у нас на флоте достаточно строгая защита от внутреннего шпионажа, каждый знает только то, что ему положено. Этот контрразведчик прямо-таки разочарован был. Говорил мне: не может такого быть, чтобы вы, капитан первого ранга, были так мало информированы. Долго донимал меня допросами, целый год, как из госпиталя выписался, содержали меня в спецгостинице. Ну, практически под арестом держали. Но, в конце концов, это, видимо, им надоело — они решили, что я им все рассказал, и меня оставили в покое. Дали норвежское гражданство, как обещали. И пенсию по инвалидности — небольшую, но скромно на нее жить можно.
— А на Родину вернуться ты не пробовал? — спросил каплей Назаров. — Я имею в виду — в последние годы. Ты бы сейчас Россию не узнал, командир!..
— Кому я там, безногий, нужен? — Инвалид безнадежно махнул рукой. — Ваши деятели в полосатых штанах своим заслуженным офицерам пенсии платить не хотят. А обо мне — то ли шпионе, то ли просто дезертире-перебежчике — кто бы заботиться стал?
Каплей Назаров молча кивнул: отчасти его командир был, конечно, прав.
— Значит, ты теперь в Осло живешь, — подытожил каплей.
— Почему? Нет. — Инвалид отрицательно покачал головой. — Я в Нарвике живу, там у меня коттедж, машина…
— В Нарвике? — удивленно переспросил каплей.
— Ну да, в нем самом. Там база ВМФ НАТО, там и штаб-квартира контрразведки раньше была, сейчас она в другом месте. Меня в тот Нарвик сначала перевезли, чтобы на допросы не через всю Норвегию каждый раз из Осло доставлять. А потом, когда меня отпустили на свободу, я так в этом Нарвике и остался. Куда мне ехать, зачем?..
— А про меня как же ты узнал? — спросил старый каплей. — Неужто кто-то из наших в военном городке твой здешний адрес знает?
— Никто не знает, Саша, — ответил инвалид. — Но как ты сюда приехал, про тебя по одному из телеканалов в новостях репортаж был.
— Репортаж? — удивленно переспросил старик.
— Да. Говорили, что Североатлантическая ассоциация ветеранов-подводников согласилась на свои деньги привезти бывшего подводника из России, ныне тяжело больного, чтобы того прооперировали в госпитале ассоциации. Ну, сам понимаешь, рекламная кампания, бывшие враги теперь помогают друг другу, все такое. Там, в репортаже, называли твою фамилию, звание, но я сначала не поверил — подумал, что совпадение. Фамилия-то у тебя весьма распространенная. Но потом они стали перечислять детали: где служил, где живешь. Фотографию твою показали.
— Постой, постой! — воскликнул в сильном волнении старый каплей Назаров. — Так это натовцы мне на операцию денег дали? А не этот ханыга…
В этот момент дверь палаты открылась, и вошла белокурая дочь старого каплея Назарова. Увидев сидящего около кровати инвалида, она в изумлении замерла на месте, стала во все глаза смотреть на него, словно пытаясь сообразить, где она могла его видеть. В свою очередь инвалид смотрел на девушку, спокойно улыбаясь и с симпатией.
— Вот, значит, какая у тебя Наташка стала, каплей, — проговорил наконец инвалид. — Настоящая красавица!
— Папа, кто это? — испуганно проговорила дочь, склоняясь над изголовьем больного старика.
— А, дочка, вот познакомься, — чуточку смутившись, проговорил каплей Назаров. — Это капитан первого ранга Андрей Павлов, командир подлодки К-31, отец твоего Сергея. Ошибочка небольшая вышла. Все думали, что он погиб тогда вместе со своей подлодкой. А он, вот видишь, живой…
Девушке пришлось судорожно ухватиться за спинку кровати, чтобы устоять на ногах.
Игорь Баташев, стоя в небрежной позе на мостике возле ходовой рубки тихо покачивающегося на волнах рыболовного траулера, смотрел, как его «команда» с помощью лебедки вытаскивает из воды широкий километровый трал, с помощью которого они делали вид, что ловят рыбу. Движения его соратников-бандитов, привычных больше к мордобитию и стрельбе из всех видов оружия, чем к простой работе рыбака, были неуверенными и неловкими. Вытаскивая почти пустой трал из воды, они то и дело совершали какую-нибудь глупость: чуть не порвали трал, неуклюже зацепив его лебедочным гаком, едва-едва избежали наматывания сетки на гребной винт, поднимая трал на борт, уронили его в воду. В конце концов непокорный трал — своего рода исполинский сачок — плюхнулся на палубу, при этом окатив стоявших вокруг потоками морской воды. Послышалась яростная ругань. Баташев, наблюдавший сцену издали, продолжал хмуриться.
