Обыски в домах продолжались. Разошедшиеся, чтобы успокоить близких, и вновь возвращающиеся мужчины рассказывали, что люди Магомеда Кровавого, руководимые каким-то Дагой, с пристрастием принимают любую информацию и реагируют мгновенно. Оставаться надолго в городе, судя по всему, они не собираются, так как не занимают домов и не готовятся к обеду, но выходить из жилищ пока не безопасно. По малейшему подозрению убивают любого, как это уже случилось, – и приходящие называли имена, запомнить которые Пловцов не пытался. В этих Марфах, Макарах и Игнатиях он потерялся окончательно.
Маслов оставался без доктора. Так же как и другие, согласившиеся сотрудничать с разведчиками, а не с бандитами, местный лекарь появлялся ненадолго. Он был уже давно выдан особо разговорчивой публикой, и теперь бандиты требовали его к себе то рану перевязать, то вывести кого-то из состояния анабиоза от избыточного приема наркотика.
– Дедушка, – обратился к хозяину приютившего его дома штурман. – А кроме подвала, в твоем доме еще есть укрытие?
– Да какое тут укрытие быть может? Разве что между этажами…
– В смысле?
Старик почесал голову и показал в потолок.
– Я когда дом строил, не думал, что придется потом над собой жильцов иметь. Крепость маленькая, всем места не хватает. Еще лет двадцать назад Трофим велел все дома в один этаж надстраивать. Так у меня и появились соседи. Только теперь ты их не встретишь. Петрову жену лихорадка свалила, а с самим Петром ты видел, что сделали…
– Дед, я тебя о чем спросил?
– Так вот я и говорю – когда второй этаж надстраивали, Петро решил, что потолок у меня хлипкий, и установил над ним укрепление. Так что сейчас меж моим потолоком и его полом щель с пол-аршина.
– Черт бы тебя взял, старый… – разозлился Пловцов. – Помогай мне Маслова туда перетащить!
Кое-как, выбрав несколько досок, они подняли и уложили в узкое пространство между перекрытиями тяжело раненного бойца. Задвинув его в сторону, Пловцов установил доски на место, и вскоре интерьер жилища принял прежний вид.
Коротая время и с тревогой поглядывая в окна без стекол, штурман сидел в доме старика и нехотя говорил на темы, которые его раздражали. В любой момент он готов был скрыться в тайнике, когда того потребовала бы необходимость. И он уже искал причину, чтобы оказаться там, в темноте, с молчаливым бойцом, чем сидеть на свету, пить травяной чай и отвечать на дурацкие вопросы.
– А вот я слышал, – начинал дед, – что есть такая штука, которую на стену вешают без человека, и она говорит сама разными голосами.
– Радио, что ли?
– А откель мне знать, радива или не радива. Ты одно скажи – есть такая диковина?
– Есть.
– Так как же она говорить может, если размером она с голову и человек в ней не поместится?
– Старик, тебе подробное объяснение, с диодами, или короткое, дауновское?
– Можно и покороче, потому что вопросов у меня к тебе тьма.
– У нас в стране специально выводят маленьких человечков. Они живут в радио и рассказывают всякую хрень. Про пенсии, цену нефти за баррель, о Корее.
– Да ну?
– Истинный крест.
– Откель же они все знают?
– К ним по ночам приходят человечки из других радио и делятся информацией.
– Да быть не может!
– Отвечаю: правда истинная. Ты мне вот что скажи, дедушка… А когда в последний раз в вашу общину из Другой Чечни забредал человек?
Старец пожевал губами и бросил на штурмана цепкий взгляд.
– Около пяти лет назад. Еле выходили бедолагу, лекарь говорил – вот-вот душу отдаст. Но ничего… Выжил. Желание жизни – оно, брат, посильнее снадобий будет…
– Подожди, дорогой! – оборвал его Пловцов. – Ты ничего не путаешь? Трофим говорил, что последнее прибытие человека извне в вашу колонию датируется четырнадцатым апреля одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года! Мужчина с бородой, геологом представился… А?
– Брешет твой Трофим!
– Кабы был мой, – вздохнул Пловцов, – я бы его уже давно починил. Но черт с ним, с Трофимом. Я спросил тебя о последнем, кто появился!
– Зовут его Алексеем, ему тридцать лет, – решительно заговорил старик. – Он появился через год или через два после банды Магомеда Кровавого.
– И как мне его найти?
– А зачем он тебе нужон?
– Нужон, дед, нужон. Ты мне скажи, как его найти, а я тебе какую-нибудь небылицу взамен.
– По рукам! – обрадовался дед. – Значит, так…
Через две минуты штурман имел довольно ясное представление о человеке, прибытие которого в крепость хотел при первой встрече утаить атаман.
После передышки старожил крепости потребовал отдачи долга:
– А вот люди говорили, что есть такие железные штуковины, которые по небу летают и человеков перевозят.
– Достал ты меня уже, старый хрен.
– Ты ж обещал! – обиделся дед. – Ну и потом интересно же…
– Есть такие штуки. Самолетами называются.
– И железные?
– Нет, дюралевые. Впрочем, да, железные. Забудь, что я сказал, что дюралевые.
– А дюралевые – это какие?
– Так и знал! Я же сказал – забудь!
– Как же они летают, если железные? Я вот нож кину – он же падает, верно?
– Тебе короткое объяснение с турбинами или короткое с крыльями?
– А люди говорят, еще есть такие… с палками. Палки крутятся, а этот… как его…
– Вертолет?
– Да, он… Палки крутятся, а он летит. Это как?..
…В той командировке Пловцов придумал новый способ посадки на площадку ограниченных размеров в горах. Тогда он был пилотом, штурманом стал позже, когда понял, что стало подводить зрение. А в ту пору он был единственным, кто умел сажать в горах «вертушку» с боевого разворота. Получалось не только красиво, но и безопасно. До него боевой разворот летчики выполняли, чтобы при полете на предельно малой высоте начать атаку на цель. Полет на малой высоте мешает увидеть цель заранее, и часто случалось так, что летчики видят ее, когда пролетают мимо. И тогда они резко набирают высоту, после чего разворачивают «вертушку» на сто восемьдесят градусов. Цель при этом находится под контролем, и летчик начинает работать по ней с пикирования.
Оказавшись в нескольких переплетах в начале первой чеченской кампании, Пловцов решил сделать немыслимое – с боевого разворота сесть. В первый раз получилось случайно. Он уходил от неожиданного обстрела «вертушки» из крупнокалиберного ДШК и, выполнив разворот с креном, сел в горах на площадку. Повезло, что она там была, иначе катиться бы ему в горящей машине в ущелье.
Но он сел. И с тех пор часто высаживал десант или снимал разведку именно так. Быстро пролетал по ущелью недоступным для оружия боевиков, после чего выходил на боевой разворот. В такие минуты даже обкуренные бандиты начинали искать для себя укрытия. А он гасил скорость и садился на площадку размером с теннисный корт. Привыкшие к тактике поражения вертолетов в момент их зависания над ущельем для посадки, боевики заранее пристреливали зоны, в которых могла оказаться «вертушка». Но Пловцова это не беспокоило, как остальных. Он сажал машину в тот момент, когда духи начинали поднимать головы, пытаясь разобраться, почему «вертушка» не ударила по ним из НУРСов и куда она подевалась. А поднимался Пловцов так же, как и взлетал. Уходил вверх, набирал скорость, кренился для боевого разворота и, пока боевики искали укрытие, уходил.
А потом Пловцова списали. Он часто видел себя в тревожных снах за штурвалом, а не над картой, и просыпался с радостным чувством ощущения полета. Но быстро приходил в себя и вспоминал, что всего лишь штурман…
Сначала пришлось добираться поездом до Волгограда. Эти несколько суток Шурик провел в полузабытьи. С ним в купе ехали молодая мама с ребенком, занимающие первый ярус купе, и надоедливый мужик лет сорока, инженер. Шурик, год отслуживший в Подмосковье в части космических войск, одетый в штатское, мчался из отпуска в командировку. Форма и остальное, что необходимо для службы, покоилось в двух огромных чемоданах на полках над дверью купе. Место свое он занял первым, ничем не выдавал своей принадлежности к космическим войскам, а теперь и внутренним, куда был вызван внезапно и неожиданно. Со своею короткой стрижкой и суровым взглядом недавнего выпускника он почему-то казался молодой маме бандитом. Не большее доверие вызывал у нее и другой спутник, который, едва колеса стукнули и состав тряхнуло, тут же предложил Шурику выпить.
Но уже через пару часов, когда состоялось вынужденное в таких случаях знакомство, женщина успокоилась и приложила к имеющейся на столике закуске инженера несколько пакетов провизии. Присоединился и Шурик.
Отнекиваться от водки он счел ненужным. Не был и ее любителем, однако уступил натиску соседа и сдался. После двух бутылок водки инженер забрался на свою полку и заснул сном человека, которого анестезировали перед предстоящим коронарным шунтированием.
Шурику тоже было нехорошо, но он держался. Пару раз в откинувшуюся дверь заглядывали «каталы», но, не обнаружив в купе никого, кто, по их разумению, мог иметь крупную сумму денег, удалялись. Пришел проводник, сообщил, что есть чай. Сам он, судя по непослушным губам, пил другой напиток. Ближе к ночи проводник пришел еще раз, поинтересовался, не видел ли Шурик его дерматиновое портмоне с кармашками для билетов пассажиров, получив отрицательный ответ, постоял еще с минуту, глядя на мелькающие за окном березы, и вышел. В следующий раз Шурик увидел его только ближе к обеду следующего дня. К тому же времени проснулся и инженер.
