— Что, вас уже выпустили? — поинтересовался я, поднимаясь на ноги.
Они хором назвали кого-то падшей женщиной. Настю, не иначе.
— Очень холодно! — слабым голосом по жаловался Гаррик.
— Закройте балкон! — пошутил я горько.
Я осмотрелся. Обстановка разительно переменилась. Верней, обстановка квартиры — единственное, что оставалось прежним, таким же, как и в тот миг, когда мне довелось проникнуть в сей скромный приют добродетели. За вычетом разбитой люстры, продырявленного ковра и выбитой балконной двери. Гаррик по-прежнему находился в легком забытье, с его потемневших волос по-прежнему стекал сок гнилых томатов. Зато Васили-ваныч бесновался. Он орал дурным голосом и пытался зажимать левой перевязанной рукой дырку в правой. И, словно сыр в масле, катался по полу, создавая необходимый контраст недвижному телу бормочущего что-то свое Алферова. А любимая моя мыслящая тростинка пыталась вырваться из объятий здоровенного мужика в камуфляже и бронежилете под ним. Нет, она оказалась вовсе не похожей на ту брюнеточку…
Двое коллег «ангела-хранителя» продолжали бурную деятельность: ругались матом, пытались звонить по «дельте», перевязывали бесноватого Василиваныча.
— А он как? — поинтересовался я, подой дя к дремлющему Алферову.
Парень, склонившийся над ним, вновь обозвал бедную Настю падшей женщиной — почему-то смотря на меня! — и объяснил ситуацию:
— Сотрясение, как минимум. Но били с оттяжкой, много кожи содрали…
Щелкнули наручники. Два раза. Перевязанного второй раз Василиваныча и Настю заковали в кандалы. Ей, похоже, обожгло все же пальцы, как минимум! Они у нее были целы, но она тихо поскуливала, успокаивая друг о друга закованные спереди руки. Довольно изящные. Однако способные держать револьвер. Один из «горилл» принялся за Гаррика. Довольно вежливо. Однако профессионально.
— Будем эвакуировать! — туманно при казав, второй подвалил ко мне.
«Гориллы»… в сущности, такие дружелюбные животные. Никак не хуже сообразительного тапира или понятливого коалы. И всяко лучше человека разумного… разумного, как Василиваныч.
— Ствол, который разорвался, — тот, из которого сняли Шамиля?
Они, оказывается, все знают! Вот те на! Все, да не все!
— Нет. Я думаю, в Шамиля, Василиваныча и токаря стреляли из этого. — Я показал на валявшийся на полу револьвер N 1, тот, из которого Василиваныч начал всю канонаду.
— Почему?
В самом деле! Он оглушил Гаррика, только затем вернулся в квартиру и открыл огонь. Может, в руках у Насти разорвалась все же его собственная, выдержавшая уже тройку выстрелов пушка?
— Так я думаю! — нашелся я с ответом.
На меня на какое-то время вновь перестали обращать внимание, потому что Василиваныч забился от непереносимой боли. Его просто пнули ногой по башке, и он на некоторое время отбыл в страну фантазий и больных сновидений.
Мне показалось уместным передразнить Настю:
— Ну, я пошел? — с наигранным оптимизмом спросил я ребят. Обалдев, они переглянулись. Я тихой сапой двинулся к двери.
— Куда?! — завопили они. — Тебя приказано доставить к шефу!
В свете последних событий это направление устраивало меня больше, чем дорога на кладбище.
— Менты будут здесь через десять минут!
Брось ствол, если не хочешь с ними объяс няться!
Я продолжал держать в руке своей револьвер, они до сих пор у меня его не отобрали! Хороший знак.
— Послушай, а как вы нашли?
— Нам дали адрес… — туманно пояснил мне сопровождающий. Тот самый, которого постигло суровое возмездие в виде вазы, низвергнутой Эриниями на его голову.
— А почему?
— Тебе все объяснят! — достаточно миролюбиво отрезал он.
Я мог бы с разворота дать ему по шеям, мы были вдвоем в его (или «астратуров-ском»?) черном «волгешнике», однако у его приятеля остался мой револьвер. Улика. Нет, с ними лучше не ссориться! По крайней мере сегодня, сейчас. «Ваша реклама у нас… "
Воспоминание, на момент посетившее меля во время дуэли в квартире, вернулось опять, когда мы начали выезжать со двора.
— Взгляни, видишь, там у помойки, за-паркован оранжевый «запор»?
— Я потянул своего конвоира за рукав. — думаю, это тачка Вэ. Иванова. Того, что с простреленными манипуляторами. Я предполагаю, что ее вспомнят на Искровском. Они с подругой подвезли туда труп токаря на этой машине, подозреваю.
Он дико на меня покосился, затем рванул радиотелефон. И сбивчиво пересказал полученную от меня информацию, напоследок поинтересовавшись:
— Милицейские еще не подвалили?
Ему что-то прохрюкали в ответ. Спрятав телефон, он вновь покосился на меня. В его глазах мерцало странное выражение. Я решил удовлетворить законное любопытство:
— Простите, а разве хорошо, что вы вот так вот меня увозите? Разве мне не стоило бы остаться на месте, дождаться появления милицейских, тех самых, про которых ты сейчас спросил… и ответить на их вопросы?
— А что, очень хочется время терять? — помолчав, вопросом на вопрос ответил парень.
— Ну…
— То-то! Их минут десять придержали наши люди, да вот они, кстати…
Мы еще не выехали на оперативный простор, а мимо на великоватой для двора скорости промчался «москвичонок» синего цвета без опознавательных знаков. Однако в нем сидели четверо с такими благородными и решительными лицами, что я поверил своему спутнику.
— А Гаррик?
— Его там уже нет, твоего приятеля. О нем позаботятся.
— Слушай… извини, я закурю… слушай, разве мы с ним не должны дать показания?
— О чем?
— Ну, обо всем, что там случилось…
— Где там?
Теперь уже я удивился:
— Ну, на этой квартире…
— На какой?
Он сумасшедший! И за рулем! Бог мой! Из огня да в полымя! А наша тачка уже летит по Большевиков! Больница Двадцать пятого Октября недалеко, говорят, при ней есть уютный морг… туда и попадают те доверчивые парнишки, которые садятся в тачки к сумасшедшим!
Я прокашлялся. С сумасшедшими нужно вести себя особенно вежливо, не подавать вида, что тебя шокирует их неприятие самых элементарных вещей.
— Ты только не волнуйся, ты хороший, рассудительный парень… Скажи, кстати, почему вы не стали звонить в дверь, а сразу ломанулись с балкона? — хитро поманил я его в ловушку.
— Знаешь, если спешишь брать отморозка с пушкой и за километр от его хаты слышны выстрелы и истошный визг, не станешь и раздумывать, звонить ли в дверь… Вот я его и поймал!
— В какую дверь?
Он невозмутимо повернул руль и пояснил:
— В ту самую. Где мы накрыли убийцу Шамиля.
— Вот я про эту квартиру и говорил. Разве я не должен рассказать милицейским, что там случилось со мной и Гарриком?
— Что-то я вас там не помню.
Амнезия у него еще вдобавок? Хорош гаврош, ничего не скажешь! А может, это у меня что-то не в порядке? Некоторые мои знакомые девочки и раньше намекали мне, что я не всегда верно способен оценить романтические порывы души, например. Я решил уточнить:
— Значит, меня там не было. И Гаррика тоже?
— Нет, конечно!
— Хорошо. Или вам все… — Немного подумав, я решил сформулировать вопрос иначе: — Но, по-моему, там были Василиваныч с Настей, если я не ошибаюсь, а?
— Откуда тебе это знать, если тебя самого там не было?
Логично. Трезво.
До меня наконец дошло. Я стряхнул с колен тот столбик пепла, который за всей этой интересной дискуссией позабыл стряхнуть с «бело-морины», и еще раз затянулся. Мы ехали в Центр, к головному офису «Астратура», насколь ко я понимал. Это могло означать только одно: «незапланированный отпуск» закончен.
— Последний раз я спасаю тебя от твоей собственной дурости! Извини, если резко. Завтра с утра пойдешь по адресу на повестке, она у тебя в почтовом ящике валяется, и сознаешься милицейским, что заходил к тому покойному токарю… как его… не помню…
Конечно, он помнил, но ему просто необходимо было показать мне, что все это дело теперь не так уж и важно для него! Способные менять цвет глаза лучились теперь зеленым дружелюбием. Он продолжил:
— Итак, вы заходили к нему вместе с твоим приятелем Алферовым, потому что у вас возникли некоторые подозрения насчет знакомства того токаря с Ивановым, вы уже тогда предполагали, что тот может располагать искомым стволом, оставляющим такие нестандартные отметины на выпускаемых пулях… На заводе вас, один черт, помнят.
Роль гениального провидца всегда являлась одной из моих самых любимых, я согласно кивнул. Согласно и скромно. Я курил «Давидофф» — зачем зря злить хорошего друга? Он же не виноват, что терпеть не может запаха «беломора», правда?
— Но потом ты уехал на дачу. Или в твое любимое Репино, в дом кинематографистов. Словом, подумай сам — ты куда-то уехал, где и находился до завтрашнего утра. Я доходчиво излагаю? Если хочешь, люди на комаров-ской даче Горина подтвердят, что ты там отсвечивал.
