тащат это все через нижний вход, – тихо констатировал Шелестов. – Значит, лаборатория и все, что с ней связано, находятся на нижних ярусах пещеры или вообще в нижней пещере, если она с верхней никак не связана. И это логично. Оборудование, подопытные люди, все это нужно доставить туда, пополнять, а наверх не натаскаешься. Не подъемник же ставить, который любому туземцу в глаза бросится. Хорошо, Слава, это ты очень хорошо углядел, что там медицинская символика. Теперь ясно, как у них все устроено. И там в другой части острова, где мы на берег высадились, и здесь на верхнем ярусе охрана и наблюдение. А сама лаборатория и госпиталь с подопытными здесь. Сделаем себе зарубочку на память!
Заканчивались вторые сутки. Шелестов снова ночью собрал всю группу в глубокой каменной нише на скалах, где можно было на спиртовке вскипятить воду и поесть немного горячей пищи. Бойцы докладывали о результатах наблюдений, все отмечали виденное на схемах, записывали время появления японцев, маршрут, время возвращения.
В прошлый раз наблюдение за побережьем и скалами со стороны бухты и рыбацкой деревни никаких оборудованных выходов из пещер на поверхность не выявило. Японцы приходили в деревню за продуктами через расщелину в скалах с противоположного берега. И это подтвердилось за последние двое суток наблюдений. Выслушав всех и мнение каждого, Шелестов подвел итог:
– Времени у нас с вами мало. Мы не можем месяц или год сидеть здесь и наблюдать. Время играет против нас, против всего человечества. Чем больше времени проходит, тем дальше японские биологи продвигаются к своей цели в создании бактериологического оружия. Тем больше подопытных людей они заразят и убьют. Я не думаю, что еще неделя наблюдений даст нам что-то новое или важное.
– Я предлагаю взять языка, – сказал Хейли. – Лишняя информация нам не повредит. Только после этого можно будет принимать решение.
– Кто и на каком языке будет допрашивать пленного? – поинтересовался Шелестов. – У нас в активе немецкий язык, английский и русский. Вероятность того, что кто-то из японских солдат владеет одним из названных языком, мала.
– Есть еще офицеры, ученые, – продолжал упорствовать американец. – Я знаю, что императорские офицеры отличаются хорошим образованием.
– В континентальной армии, – усмехнулся Коган. – Там могут быть выпускники военных академий, потомки самураев или члены императорской семьи хотя бы в пятом колене. В генштабе, среди командования армейскими или флотскими группировками. Но здесь, на задворках цивилизации, – крестьяне и выходцы из низших чинов, получивших звездочки за хорошую службу и исполнительность.
– Алан прав в том, что нам нужна информация из первых рук. Без нее соваться опасно. И ты прав, Михаил, – согласился Шелестов. – Но как раз тебе мы допрос пленника и поручим. У тебя огромный опыт, ты сообразишь, как на пальцах и на схемах объяснить пленному японцу, что нам надо. И конечно, нам придется принимать решение сразу же после допроса, потому что о пропаже человека гарнизон узнает практически мгновенно. Тем более что по одному они не выходят. Вот вам и задача: где и как нам спеленать японца, чтобы не поднять тревогу. По крайней мере, быстро не поднять тревогу.
Сосновский сразу понял, что попал в медицинское заведение. Пусть пещера, хлев, но этот запах неистребимый, который сразу дает понять. Запах дезинфекции, запах лекарств. Ну и костюмы биозащиты на японцах, которые он пару раз видел мельком.
В этой части острова располагалась сама лаборатория, в этом сомнений не было. И Клотвиц вот уже второй день оставлял своего гостя в отведенной для него комнате, исчезая на несколько часов. Собственно, это была не комната, а такая же пещера, просто стены задрапированы тканями, деревянный настил под ногами с ковром и минимумом мебели, но мебели вполне приличной. Видимо, это были апартаменты для важных гостей, начальства, приезжающего с проверкой.
В этой части острова не было никаких подземных ходов, галерей. Видимо, здесь была одна большая пещера или система из трех-четырех пещер, соединенных между собой самой природой. Где-то капала вода, где-то раздавались голоса и скрип какого-то механизма. И очень отчетливо слышался гул электрического генератора. Пара помещений, которые Сосновский сумел увидеть мельком, когда его переправили катером на эту часть острова и провели внутрь горы, выглядели одинаково. Стены и потолки из натянутых простыней или просто белого материала, полы застелены досками. Ощущалось движение воздуха, значит, где-то работала принудительная вентиляция. Охрана где-то была, но солдат Сосновский в пещере не видел.
В первый же вечер Михаил с Клотвицем напились вполне по-русски. Точнее, напился немец, а Михаил только делал вид, что его язык заплетается, а мозг затуманивается. В какой-то момент Сосновскому показалось, что Клотвиц тоже не так уж и пьян. Он даже ощутил запах нашатыря от какого-то средства против опьянения. И тогда Сосновский стал болтать лишнего. Он как крупный немецкий разведчик владел многими тайнами рейха и сейчас старательно выбалтывал их приближенному к нацистской верхушке медику. Нет, Сосновский не рассказывал ничего антиправительственного и, боже упаси, не демонстрировал своего антигитлеровского настроения. Наоборот, «Отто Тидеман» намекал на какое-то сверхоружие возмездия, которое готовит фюрер против большевиков. Он по секрету делился со своим соотечественником тем, что имеет сведения о начале военных действий Японии против Советского Союза в Маньчжурии, он пытался рисовать на салфетке карту и показать на ней основные направления ударов Квантунской группировки на Хабаровск и в сторону Забайкалья. Он признавался, что Гитлер строит расчет на верность Японии договоренностям.
Конечно же, Сосновский ни словом, ни намеком не оговорился о том, что знает или даже подозревает о существовании секретных японских лабораторий, где разрабатывается бактериологическое оружие массового поражения. Брякни он такое, доложи Клотвиц своему руководству о таком разговоре с человеком, который утверждает, что он немецкий разведчик, и судьба Сосновского была бы предрешена. В Берлине и так будут не склонны верить разведчику после такого провала в США. Кто знает, не перевербован ли он американцами и не отправлен ли разыскивать секретные японские лаборатории. Тем более что все это не так уж и далеко от берегов Калифорнии и Гонолулу.
Потом они стали болтать об общих знакомых, даже об одной вечеринке, где произошел курьезный случай с одним из высокопоставленных военных медиков рейха. А потом Сосновский «совсем опьянел и уснул в кресле». Он слышал, как Клотвиц с кем-то разговаривал по полевому телефону, видимо, для внутренней связи. Разговаривал, кстати, по-немецки. Значит, он здесь не единственный немец. Из односложных фраз Клотвица Сосновский сделал вывод, что судно от берегов Китая, направленное за Тидеманом, уже вышло в море.
Ну, вот и кончается мое время, думал Сосновский, сладко похрапывая в кресле. Отсюда сбежать можно, но некуда. С судна тоже особенно некуда бежать. Сбежать есть куда на материке, но только там ему этого сделать уж точно не дадут. Дальнейшие перспективы уже не казались такими радужными. Здесь, на острове, ему удалось избежать смерти, довольно правдоподобно, прикрывшись именем немецкого разведчика. А вот там, на материке, ему придется ответить на много вопросов. В том числе, откуда он, самозванец, знает, кто такой Отто Тидеман, что Отто Тидеман находится в США и там арестован. И вообще, откуда самозванец так хорошо знает Берлин, имена высокопоставленных деятелей Германии и почему он так осведомлен о многих событиях, о которых простые немцы не имеют представления. И будет мне проще застрелиться, вздохнул Сосновский. Да только нечем. Значит, надо не стреляться, а проделать что-то более эффектное, раз уж нас с Шелестовым сюда забросила судьба. Эх, Максим. Знать бы, где ты и что с тобой! Даже если Шелестов остался на свободе, глупо надеяться, что он в одиночку предпримет нападение на лабораторию. Такая операция не под силу никому. Тут группа нужна, хорошо подготовленная. Вот если бы все наши тут оказались. С нашими ребятами я бы рискнул, конечно. Да только чудес на свете не бывает.
– Ну, что, боишься, Боря? – усаживаясь рядом с Коганом на камни, спросил Шелестов.
Небо к полуночи очистилось, и теперь яркие тропические созвездия искрились на небе, заставляя думать о вечном и далеком от мирской суетной жизни. Максим положил руку на автомат, и его палец прижался к спусковому крючку. Именно так, чтобы чувствовать его, не нажать случайно, задремав. Коган лежал рядом, потирая грубую щетину на подбородке и разглядывая черные в ночи скалы.
– А чего нам бояться, – равнодушно отозвался напарник. – Либо получится, либо нет. В крайнем случае, нас убьют, и тогда нам уже не о чем будет беспокоиться. Не придется краснеть перед Платовым. А вот если у нас все получится и нас не убьют, то я тебе обещаю, что проблем и забот у нас будет ого-го сколько!
– Пессимист, – констатировал Шелестов.
– Реалист, – возразил Коган. – Я бы
