— Да пошли отсюда, — отозвался Шкилет. — Нехрен нам тут делать. Ежу понятно, что тут полный абзац. Кто нас здесь засветить может? В кухне если кто и был — давно жмур. Или обосрался да ноги сделал.
Я с облегчением вздохнул, но не громко. Ежели так, то да. То конечно. Уйдут — и хорошо. Посидеть немного, потом выбраться из кафешки, сесть в машину и уматывать подальше и побыстрее. Такой вариант устроил бы меня со всех сторон. Но — увы.
— Стой, Шкилет! — предостерегающе возвысился второй голос. — Там, снаружи, тачка какая-то. Такси. Ты че, слепой, в натуре? Если этот конь попалил наши номера, то стуканет, как пить дать. Ему самому срок мотать резона нет. А если он стуканет, то загремим мы. Нет, Шкилет, если он живой, то его надо найти и сделать мертвым. Да и в любом разе кухню пробить надо.
— Это да, — согласился Шкилет с той стороны стены. — Верно подметил.
Я бы, конечно, мог и возразить. Более того, если бы спросили меня, я бы указал на кучу несуразностей в речи осторожного. Но меня не спрашивали, а сам я высовываться не торопился, справедливо рассудив, что слушать мои доводы они станут лишь после того, как проделают в башке две-три лишние дыры. Я же, при всем моем жизнелюбии, с такими повреждениями разговаривать не смогу. А посему счел за лучшее удалиться.
Нырнув в клубящиеся облака дыма-пара, которые оказались все-таки больше паром, чем дымом, я, по-прежнему на четвереньках, пополз подальше от входа в кухонное помещение. Путь мой пролегал по недоваренным и по вполне готовым к употреблению блюдам. Первая граната, разгромившая здесь все, попала, очевидно, в самую гущу котлов. Повара, сколько бы их здесь ни было, действительно сделали ноги.
Вскоре под ладонями заскользили фирменные пельмени. Мне было жаль пропадающей вкуснятины, но подбирать ее с пола я не стал. Вместо этого вспомнил зачем-то тот пельмень, что застрял в моей глотке в самом начале этого кошмара, и подивился, что не помню, когда успел его проглотить.
Пока удивлялся этой загадке природы, моя рука на что-то наткнулась. Я присмотрелся и с трудом удержал спазм в горле — передо мной лежал труп молодой девушки с разорванным горлом и напрочь обваренной головой. Настолько, что лица невозможно было разглядеть. Оно походило, да простится мне такая вольность, на вареную куриную попку — такое же сморщенное и непонятное. Только волосы цвета спелой пшеницы могли бы о чем-то рассказать, но и они держались на честном слове — дерни, и отойдут от черепа вместе с кожей.
Дергать я не стал. Трясясь, как припадочный, при воспоминании об этой неприглядной картине, свернул в сторону и, нащупав широкую щель между двух печей, заполз туда. Ну их нафиг, эти трупы. Не к добру они посреди дороги валяются.
Двое стрелков из базуки остановились у входа и принялись совещаться. Шкилету казалось, что не стоит зря подставлять свою задницу, а его напарник был твердо уверен, что это необходимо. Он мотивировал свое решение и матом, и просто так, но слушать его мне все равно было неприятно, потому что это меня он собрался сыскать в парном мареве кухни. И пускать в расход он собрался тоже меня. Я же такой перспективой мало вдохновлялся, но изменить ее не мог, хотя и жаждал этого всеми фибрами души.
Осторожный в конце концов уломал Шкилета, и они хором, как сиамские близнецы, шагнули в храм желудка. Я целиком выдохнул воздух, сразу став похожим на использованный презерватив, и затаился в расщелине, постаравшись слиться с окружающей обстановкой.
Понять мои чувства — много ума не нужно. Я был ошеломлен внезапностью произошедшего. Моя неподготовленность, помноженная на мою же растерянность и загнали меня в эту расщелину, где раньше никто, кроме крыс и тараканов, находиться не осмеливался. Теперь я уподобился крысам и тараканам. Гордиться, конечно, нечем, но живой — и на том спасибо.
Если говорить начистоту, то морально я был убит не меньше, чем Змей Горыныч после того, как Добрыня завязал ему узлом последнюю голову. Мне, Мише Мешковскому, прошедшему огонь, воду, медные трубы и громкие барабаны, стыдно в этом признаваться, но это так. И у старухи бывает прореха, как сказал один знакомый геронтофил, когда его судили за групповое изнасилование и группа изнасилованных единогласно показала, что он действовал в одиночку.
Да, я был мертв. Но мои пальцы — это было что-то с чем-то, они жили отдельной от меня жизнью и умирать раньше надежды не собирались. Пока я читал себе заупокойную, они, беспокойные, шарили по полу и нашарили-таки нечто весьма увесистое. Это был половник. Не бог весть какое оружие, но если им по умному распорядиться, то кто знает.
После этого случилось чудо. Аккурат такое, какое имело место без малого две тысячи лет назад в далекой древней Иудее. Я, понимаете, воскрес. Ну, ясно, только морально, потому что физически и не умирал.
Заполучив в руки надежду в виде половника, я приободрился и даже усмехнулся. Хотелось верить, что ухмылка получилась жестокая — примерно как у удава, который собрался отобедать обезьяной. Чтобы, значицца, все враги в страхе отступили, потому что я кровожадный и беспощадный. Враги, правда, меня видеть не могли, но я улыбался вовсе не ради них. Мне нужно было вернуть себе веру в то, что за право жить я еще подерусь. И я стал ждать.
Шкилет с напарником явно разделились, потому что звон посуды и чертыханье доносились с двух сторон. Это, конечно, была их большая ошибка — продвигаться вперед отдельно друг от друга, но они об этом пока не догадывались. Да и до меня — а только я мог сообщить об ошибке — им было еще далековато. Но я ждал.
Гулкий дребезжащий грохот наполнил помещение так неожиданно, что я вздрогнул. Откуда-то прилетел голос Шкилетова напарника, вспомнившего чью-то мать и все грехи ее юности. Шкилет, который оказался гораздо ближе ко мне, чем я ожидал, поинтересовался, что там случилось и отчего такая канонада.
— Да вытяжная труба хлопнулась, сука позорная, — с готовностью отозвался острожный. — Висела, видать, на самых соплях, а я ее задел. Черт бы побрал этот смог, нихрена ж не видать…
— А ты, Стебель, поаккуратнее, поаккуратнее, не буровь, не при напролом, — посоветовал Шкилет.
Его голос раздавался уже совсем близко, и я понял, что дождался. Повезло, конечно, но ведь везет достойным везения. Шкилет был совсем рядом. Высунув голову из своего укрытия, я явственно различил его ноги, обутые в дурацкие бело-синие кроссовки с фальшивой нашлепкой «Reedok» и автомат в волосатой руке. Примерно до пояса было видно достаточно четко, но выше все расплывалось в сплошном тумане. Впрочем, такой расклад был мне на руку.
Осторожно положив половник рядом с ногой Шкилета, я протянул руки, примерился и, обхватив его голяшки, резко рванул к себе.
Вас когда-нибудь дергали за ноги, когда вы этого не ожидаете и вообще думаете, что находитесь в полном одиночестве? Нет? Ну, я так и думал. Сообщаю, что это очень неприятно. К такому выводу я пришел, глядя на Шкилета. Он даже не пытался устоять на ногах. Взмахнул руками и грохнулся на пол. Перед этим еще пытался что-то крикнуть, но голос остался где-то вверху, а голова резко скользнула вниз, так что крик даже не успел разрастись и раскатиться по затуманенному помещению. Раздалось только что-то вроде ненавязчивого хрюканья, тут же перекрытого звоном кастрюльной крышки, на которую опустился Шкилет со всей высоты своего роста.
Прежде, чем он успел что-то предпринять — даже если собирался это что-то предпринимать, — я, с половником наперевес, оказался на нем в позиции «сверху» и дважды смачно приложился к его лбу. После этого всякое сопротивление оказалось бесполезным, да и просто невозможным, поскольку лоб Шкилета, кажется, не выдержал такого натиска и проломился.
Не слезая с его туловища, я натужно вполголоса выматерился, маскируясь под Шкилета. Как ни странно, Стебель купился на это и весело проорал из другого угла:
— Что, Шкилет, тоже на какую-то херню напоролся? А ты поаккуратней, поаккуратней.
Послав осторожного на хер все тем же хриплым, полузадушенным голосом, я высвободил автомат из цепких пальцев Шкилета и стал ползком пробираться к выходу. Пора было ставить точку, потому что мне уже изрядно надоела эта игра в жмурки-жмурики, которая имела возможность закончиться не самым лучшим образом, и зажмурить в итоге могли меня.
Выбравшись в обеденный зал, я привстал на колени и выглянул из-за стойки бара. Темно-бордовый автомобиль, израненный барменом, стоял на том же месте. Заднее боковое окно было приоткрыто и в нем мерцал чей-то внимательно наблюдающий за происходящим глаз. Мои маневры он вряд ли приметил, потому что я ловко замаскировался посреди разбитых бутылок и прочего изувеченного барного хозяйства, но все равно действовать нужно было предельно осторожно.
Претворяя это соображение в жизнь, я встал на четвереньки и направился к входной двери, держа на локте автомат и от всей души надеясь, что Стеблю не придет в голову именно в этот момент выглянуть из кухни и приметить меня, вооруженного и делающего ноги.
