– Ничего, выживешь…
Фонарик залетел под «вахтовку», но не погас, поэтому разыскать его труда не составило. Карташ выронил и пистолет. Но и его нашли – правда, чуть повозившись. Потом вернулись к дверце «вахтовки». Присели на корточки, вгляделись, подсвечивая себе фонариком. Над второй ступенькой автобуса, на высоте ладони тянулась проволока толщиной миллиметра в два. Граната же была изолентой примотана к дверной петле.
– Значит, гранаты у них тоже есть… – отметил Карташ, неизвестно к кому обращаясь.
– Как ты растяжку-то углядел?
– Фонарик, луч, – Карташ рукавом вытер пот со лба. – Ф-фу, повезло нам… Что-то блеснуло… длинное и тонкое. Наверное, понял, что проволока… – И честно признался:
– Хрена там понял – я ни о чём и подумать-то не успел. Если честно, тело само сработало.
– Ты чего, начальник, в горячих точках воевал?
– Бог миловал.
– А я вот воевал, но не заметил… Так откуда у тебя ж навыки? Или в ваших училищах натаскивают?
– Пёс его знает откуда, – сказал правду Карташ. – Может, от предков что пришло… Так, сейчас мы её…
Он аккуратненько, в пять приёмов переломил проволоку на кольце гранаты, освободил саму гранату с ввинченным запалом (это оказалась «ф-1» – ого, рвануло бы на славу, это тебе не какая-нибудь плевенькая пятая «эргэдэшка»), подкинул на ладони, положил в карман. Пригодится. Сказал, стараясь сдержать предательскую дрожь в голосе:
– А ты где воевал?
– В первую чеченскую, – не сразу ответил Гриневский. И посмурнел, замкнулся.
– Ну-ну… А теперь осторожно поднимаемся и смотрим, нет ли там для нас чего-нибудь полезного.
– Например, ещё одного подарочка? – хмуро заметил Гриневский.
– Это вряд ли, не ссы. Сам говорил – они не ждали, что мы по их следу двинемся. А растяжка – это так, на всякий пожарный, мало ли что. Им, Гриня, боезапасы экономить надо…
В салоне, просвечиваемом фарами уазика насквозь, он вдруг повернулся, одной рукой взял поднявшегося следом Таксиста за грудки, направил луч фонаря тому в глаза и ласково сказал:
– А теперь не для протокола. На зоне о готовящемся прорыве не знал почти никто. Ни «мужики». Ни даже мои стукачи. Тем более – не знали о соскоке. Вопрос: откуда знаешь ты?
Гриневский рывком высвободился, в его глазах мелькнул очень нехороший огонёк, и Карташ мигом сконцентрировался, поднял «Макаров» – зэки, даже полуослепленные, умеют наносить удар быстро, незаметно, непредсказуемо и, главное, эффективно. Алексей сам видел, как насквозь прочифиренный, прокуренный и туберкулёзный Пистон, имеющий пятую ходку, секунд за двадцать приголубил каратэшника, обладателя какого-то там охренительного дана. Впервые залетевший на зону каратэшник стал, по неопытности своей, строить из себя делового, качать права и одним, первым же ударом уложил на пол Пистона, – а Пистон вцепился зубами в ногу каратэшника и выдрал тому сухожилие, что называется, с мясом. Потому как в уркаганской драке главное – нанести противнику как можно больший урон за минимальное время, причём неважно какими способами и приёмами, любыми, – так что все эти «маваши» и «йокогэри» отдыхают…
Однако Гриневский нападать не стал. Рысий огонёк в его глазах погас, он сказал негромко:
– Свет убери, начальник.
Алексей, подумав, отвёл луч в сторону.
– Ты только не забудь, начальник, кто сначала тебя, а потом тебя и девку твою от смерти спас. Я ведь мог и не остановиться ни там, у оврага, ни у клуба вашего…
– Откуда про соскок знаешь? – повторил Алексей, несколько успокаиваясь.
– Оттуда. Фу, бля, круги какие-то кружатся, ни хера не видно… – Таксист потёр слезящиеся глаза. – Я должен был вместе с ними соскочить.
Восьмым.
Вот это было неожиданно.
Таксист – из «мужиков», никогда в воровские дела не лез, ни в чём этаком участия не принимал, крутил себе баранку и всё больше помалкивал…
И он решился на побег?!
– А не гонишь? – недоверчиво спросил Карташ.
– Самогон гонят, а я говорю, как есть, – резко сказал Гриневский. – Пугач мне лично приказал: «В двадцать два десять чтоб был подле меня. Да оденься потеплее, по-походному, со мной и с ребятами пойдёшь. Если выгорит – Березовскому на милостыню подавать будешь…»
Алексей озадаченно почесал висок рукоятью пистолета. Спросил:
– А ты что?
– А что я? – истерично выкрикнул Гриневский. – Пугачу, что ли, возражать буду?! Сказал: «Буду». В двадцать два десять ты с лялькой ещё в клубе барахтался, а я тебя ждал, как цуцик, – а в двадцать два тридцать началось…
– За ляльку в рыло получишь, – серьёзно предупредил Карташ. – Иными словами, ты к Пугачу просто не успел?
– Ну.
– И он без тебя в соскок ушёл?
– Ну.
Карташ хохотнул, но тут же снова стал серьёзным.
– Ох и зол на тебя Пугач, наверное, – опоздал ты брат, к построению…
– Е..л я такие построения, начальник, веришь ли, – сказал Гриневский, глядя в глаза Карташу. – Откажешься – на перо поставят, пойдёшь с ними – всё равно не жить, я ж не с их грядки, я чужой. Заставят сделать, что надо, – и привет. Чтоб языком потом не трепал.
– Логично, – вынужден был согласиться Алексей. – Дела-а… А что сделать должен был? Куда культпоход намечался?
– Не знаю, начальник, веришь, нет? – Таксист перекрестился. – Мне Пугач не докладывался…
– А ты с ним знаком, что ли? С Пугачом?
– Да было дело… – замялся Гриневский…
– Что случилось?
Оба слаженно обернулись. Маша не сдержала обещания и бросила уазик – видимо, одной ей сделалось вконец невыносимо.
– Да вот, – как ни в чём не бывало ответил Гриневский, – мы тут грибочек с гражданином начальником нашли, белый…
Ничего полезного в «вахтовке» они не отыскали – беглые заметали следы старательно. Зато в уазике за задним сиденьем обнаружился потёртый жиденький ватник Гриневского – Алексей заботливо прихватил его с собой: ночью в тайге может быть не жарко. Кофе в термосе есть, сигарет почти полная пачка… жаль вот, «Колчак» в клубе остался – оченно, знаете ли, неплохо было бы принять сейчас для успокоения и тонуса…
– Где ночевать-то будем, начальник?
Да уж, проблема. Но Алексей ставил её шире, вообще: что дальше делать-то? Их рывок на уазике можно объяснить лишь состоянием аффекта. Инстинкт погнал их в тайгу, подальше от вырвавшейся на свободу смерти. А в здравом уме никто не решился бы на подобную авантюру – без снаряжения и провианта… Да и со снаряжением и провиантом не решились бы.
Вот что надо делать: утром надо будет худо-бедно определиться на местности, поворачивать оглобли к станции и леском-леском к ней пробираться. О неожиданно вспыхнувшем бунте власти наверняка уже знают, солдатики из ближайшей вэчэ с ментами уже подтягиваются, если можно верить «археологу» – и ничего, подавят как миленьких, никуда зэчарам не деться. А вот если крутиться поблизости зоны, так можно и на пулю нарваться – злая солдатня, тайгу прочёсывая, сначала будут стрелять, а уж потом смотреть, что за дичь они подстрелили, беглого урку, добропорядочного старлея или «хозяево» чадушко…
– Уйдём где-нибудь на километр в сторону, – решил Карташ. – Там переночуем, благо до утра не так уж и много осталось, а утром свернём к вокзалу, лесочком подойдём… Ничего, за пару дней должны добраться, там в ментовку и сдадимся. Авось, если расстреляют, то не сразу…
Он мельком оглядел экипировку Маши и, в общем-то, остался доволен. Прочная брезентовая ветровка, свитер, сапоги – нормально, словно специально к походу готовилась… Хотя, по большому счёту, так оно и было – они же весь день гуляли по тайге. Что ж, прогулка продолжается. С оздоровительным уклоном…
На небольшой полянке развели костёр. Таксист по уркаганской привычке сел на корточки в сторонке, но Алексей, здраво поразмыслив, поманил его пальцем – дескать, сейчас нет зэков и цириков, пока мы на равных. Пока не выберемся из этой передряги. Поколебавшись чуток, Гриневский придвинулся к костру. Карташ достал из сумки термос с остатками кофе, два сплющенных бутерброда. Не густо, прямо скажем. Один бутерброд отдал Маше, второй разделил пополам между собой и зэком. Ели в полном молчании, и Каждый думал о своём.
* * *
…Ночь, к счастью, выдалась безлунной, небо было затянуто плотной облачной пеленой; крадущегося человека окружала непроглядная тьма.
Но его это не останавливало: бесшумной тенью скользнул он под таинственно шепчущие кроны, в огромные, почти в человеческий рост папоротники, постепенно удаляясь от полянки.
Хотите оставаться тут? Что ж, дело ваше, господа хорошие, только времена нынче другие, власть в округе поменялась. К станции он не полезет ни за какие деньги, своя-то шкура дороже. Если вскроется, кто он такой… Нет уж, лучше самому, без этих… сопровождающих…
Он выбрался к безымянному распадку, по возможности тихо спустился к руслу высохшего ручья…
И одновременно с этим в шею ему упёрся холодный кругляшок, а знакомый голос тихо произнёс:
