— Сколько человек вело наружное наблюдение за объектом? — тихо спросил он, вертя в пальцах чашку, на дне которой чернела кофейная гуща.
— Трое, — ответил Дутов. — Попеременно.
— И эти ваши три оперативника не нашли способ проследить за отъезжающими средствами?
— Но как? Дорога лесная, узкая, на хвост незаметно не сядешь. Про вертолет я вообще молчу.
— Так надо было организовать перехват! — сорвался на страшный крик Второй, что отчасти явилось неожиданностью для него самого. — Наземный и воздушный! Чтобы отследить маршруты.
Дутов покраснел, у него запрыгали губы.
— Я тотчас доложил по инстанции, — произнес он. — Не моя вина, что машины выехали из Питера только пятнадцать минут спустя, а с вертолетом вообще не получилось. Даже спутниковое наблюдение не сумели организовать.
— Почему? — Второй швырнул в урну чашку, у которой вдруг отломалась ручка.
— Не могу знать… — Дутов проглотил запрещенное в этих стенах «товарищ генерал». — Я спутниками не распоряжаюсь и за них не отвечаю.
Мало того что он стал красным, как вареный рак, так его лицо еще пошло белыми пятнами. Рядом с ним Второй выглядел бледным, как покойник. В глубине его души зрело убеждение, что надвигается нечто катастрофическое. А логика, увязывавшая оборвавшийся звонок Антонова с его исчезновением, говорила, что его нет в живых. И все же Второй запрещал себе доверять интуиции и даже разуму.
Он поднял воспаленные глаза на полковника:
— Дом обыскали?
— Так точно, — отчеканил Дутов, вперив немигающий взгляд в стену перед собой. — Ни души.
— Ни живой, ни мертвой?
— Так точно.
— Хорошо искали?
— Как положено.
Второй хотел предложить полковнику не дуться, но спохватился, решив, что тот надуется еще сильнее, восприняв это как намек на свою фамилию.
— Ты это, — проворчал он, — не принимай близко к сердцу. Сотрудник у меня пропал. Правильный сотрудник.
Полковник Дутов открыл рот, чтобы выразить свои соболезнования но, наткнувшись на взгляд блекло-голубых глаз, прикусил язык. Успокаивать Второго было нечем.
За ними пришли трое: Лось, вооруженный ультрасовременным скорострельным пистолетом, и двое его подчиненных с пистолетами попроще. Завтрак подан не был. На ведро Павлину не пустили. В бритве Антонову отказали. Прежде чем вывести пленников из камеры, им связали руки за спиной.
— Другой на моем месте посоветовал бы тебе не пытаться бежать, — сказал Лось Антонову, — но я не буду. Очень уж хочется пристрелить тебя, падла.
— А ты не спеши, — ответил подполковник. — Твоя жаба, небось, для меня какую-нибудь специальную казнь придумала, мучительную. Вот и потешишься.
— Не сомневайся.
— Я и не сомневаюсь.
Павлина молчала, но по ее щеке текла одинокая слезинка, оставляющая на коже извилистый след. Короткий, как жизнь.
Перед входом в личный бункер Темногорской их еще раз обыскали, причем основное внимание уделялось вскрикивающей и краснеющей девушке, а не Антонову. Он за нее не заступался. Этим бы он не добился ничего, кроме пары зуботычин. Так зачем сотрясать воздух понапрасну?
Наконец, повертев штурвал двери, обоих пленников запустили внутрь. Часов у Антонова не было, но он предполагал, что время близится к полудню. До начала операции оставались считаные минуты.
Когда Павлину и Антонова усадили на стулья, он постарался представить себе, чем занимается сейчас президент. Принимает иностранную делегацию? Работает с бумагами? Просматривает очередной доклад? Позирует перед телекамерами для вечернего выпуска новостей? Как бы то ни было, а очень скоро рабочее расписание главы государства накроется медным тазом. И соберет он ближайшее окружение, и будет допытываться, что ему делать, и все станут отводить глаза, потому что посоветовать будет нечего.
И шут бы с президентом, который всего лишь человек, а не супермен, не помазанник божий. И черт бы с жителями трех областей, которых Антонов никогда в глаза не видел, а потому даже посочувствовать им толком не мог. Но Россия! Ее собирались принудить к очень тесным отношениям с Соединенными Штатами Америки, а заодно с Соединенными Штатами Европы. Вот что претило натуре Антонова. Он бы лучше оказался в непосредственной близости с захваченным реактором, чем сидел здесь, в этом распроклятом бункере, лицом к лицу с ненавистным врагом.
Не удовлетворившись ремнями на запястьях пленников, их еще и привязали ремнями к спинкам и сиденьям стульев. Кое-как шевелить получалось ногами, головой и кончиками пальцев.
Вошла Темногорская, за которой протянулся шлейф каких-то очень дорогих, но слишком приторных духов. На этот раз она облачилась в воинственный пятнистый комбинезон, а на голову напялила не менее воинственную фуражку с длинным козырьком. Ее бочкообразное туловище было обхвачено ремнем с кобурой, из которой торчала рукоятка револьвера. По ней Антонов определил, что видит перед собой 5-зарядный короткоствольный «Чартер Армз Спэшл» так называемого 38-го калибра, что, конечно же, соответствовало девятимиллиметровым патронам. Очки Темногорская выбрала дымчатые, частично скрывающие ее глаза, должно быть, сделавшиеся безумными настолько, что пугали саму обладательницу.
Усевшись за стол с тремя раскрытыми и соединенными между собой ноутбуками, она нацепила наушники с микрофоном, проверила, удобно ли отрегулировано кресло, и посмотрела сначала на Антонова, посаженного по правую руку, потом на Павлину, находящуюся слева.
А Антонов посмотрел на мелкокалиберный «Чартер Армз». Украдкой. Так, чтобы никто не перехватил его быстрого взгляда.
— Приношу свои извинения за то, что вас оставили без завтрака, — бодро произнесла Темногорская. — Но это в ваших же интересах, потому что водить в туалет вас будут редко. По этой же причине в питье вас тоже ограничат. — Она нервно потерла ладони. — То, что будет происходить здесь на протяжении ближайших часов, потребует от меня полной сосредоточенности, и я не хочу, чтобы вы мелькали у меня перед глазами. Хочу также предупредить, что разговаривать в этом помещении следует вполголоса. — Она подняла взгляд на Лося. — Игнат, ты и Морфлот располагайтесь пока за дверью, а Обух останется здесь. Выполняйте.
Кличка Морфлот принадлежала охраннику, которого Антонов мысленно окрестил «моряком» и который опять был в неизменной тельняшке, только надетой под камуфляжную куртку десантника. Обух оказался звероподобным малым с близко посаженными глазами и большим ртом. Заняв место рядом с Павлиной, он то и дело косился на ее грудь.
Ткнув пальцем в клавишу компьютера, Темногорская одарила Антонова персональной улыбкой:
— Немного Шуберта, не возражаете?
Услышав знакомую музыку, Антонов подумал, что не зря с предубеждением относился к классической музыке и ее ценителям.
— А не лучше ли немного белого шума? — предложил он.
— От него болит голова, — сказала Темногорская. — Как вы могли убедиться на собственном опыте.
Антонов подумал, что с удовольствием убил бы ее всеми известными ему способами, не пропуская ни одного. Он быстро посмотрел на револьвер и поспешил отвести взгляд. Сердце забилось чуточку веселее. На пару ударов в минуту быстрее, чем прежде. Увидеть револьвер на расстоянии вытянутой руки было все равно что увидеть улыбку Судьбы: «Я помню о тебе, Костя, потерпи, не отчаивайся».
Пока Темногорская сидела, уткнувшись носом в монитор компьютера, Антонов осмотрел помещение и обнаружил в нем две двери помимо входной. На одной висела желтая табличка с красной молнией, пронзающей череп, и черными буквами, гласившими: «Не входить, убьет!» За второй, лишенной знаков отличия, как предположил Антонов, скрывалась туалетная комната или кладовая.
Присмотревшись к картонным ящикам, составленным в углу, он не без удивления констатировал, что видит перед собой богатый ассортимент петард, ракетниц и шутих, по непонятной причине хранящихся в подвале. Неужели Темногорская привыкла отмечать праздники шумно и ярко? Если и так, то она позаботилась о безопасности. Рядом с пиротехническими игрушками висел противопожарный щит с огнетушителем, багром, топором и коническим ведром. И топор, и багор могли послужить в качестве грозного оружия, однако малыш «Чартер Армз» был предпочтительнее.
Антонов подвигался, проверяя, насколько надежно он связан. Дотянуться до ремня на запястьях он не мог даже кончиками пальцев. Два дополнительных ремня, перетягивающие его грудную клетку и ляжки, не удержали бы его, будь руки свободны, но они находились за спиной, постепенно затекая и теряя чувствительность.
Не обращая на него внимания, Обух продолжал откровенно пялиться на Павлину, прерывая это занятие лишь для того, чтобы изучить очередной катышек слизи, извлеченный из ноздри. Темногорская не сводила глаз с компьютера, пока ее пальцы бегали по клавишам. Благодаря музыке, льющейся из динамиков, создавалось впечатление, что она играет на пианино. Микрофон торчал у ее поджатых губ, подобно тонкой змейке с крохотной головкой. Примерно раз в минуту Темногорская отламывала кусочки от плитки шоколада и совала их в рот, отчего ее губы и подбородок постепенно окрашивались в коричневый цвет. Было легко представить, как выглядят клавиши ее компьютера, принимая во внимание тот факт, что эта шоколадка вряд ли была единственной.
