Антонов подвигался, проверяя, насколько надежно он связан. Дотянуться до ремня на запястьях он не мог даже кончиками пальцев. Два дополнительных ремня, перетягивающие его грудную клетку и ляжки, не удержали бы его, будь руки свободны, но они находились за спиной, постепенно затекая и теряя чувствительность.
Не обращая на него внимания, Обух продолжал откровенно пялиться на Павлину, прерывая это занятие лишь для того, чтобы изучить очередной катышек слизи, извлеченный из ноздри. Темногорская не сводила глаз с компьютера, пока ее пальцы бегали по клавишам. Благодаря музыке, льющейся из динамиков, создавалось впечатление, что она играет на пианино. Микрофон торчал у ее поджатых губ, подобно тонкой змейке с крохотной головкой. Примерно раз в минуту Темногорская отламывала кусочки от плитки шоколада и совала их в рот, отчего ее губы и подбородок постепенно окрашивались в коричневый цвет. Было легко представить, как выглядят клавиши ее компьютера, принимая во внимание тот факт, что эта шоколадка вряд ли была единственной.
Антонов посмотрел на электронные часы над входной дверью и увидел, что уже десять минут двенадцатого. Он перевел взгляд на Павлину, потом на Обуха. Глаза девушки были тоскливыми, как у зверька, попавшего в капкан. Охранник мрачно уставился на Антонова. Его свирепая физиономия не показалась бы неуместной в фильме про первобытных людей.
Темногорская прикончила шоколадную плитку и с шорохом развернула новую. Жуя, она посмотрела на Антонова поверх крышки компьютера.
— Я обещала, что вы увидите мой триумф, Константин, — сказала она, — и я сдержала слово. У вас одно из лучших мест в зрительном зале. В первом ряду. — Она протянула надломленный шоколад в мятой фольге. — Хотите?
— Я бы попил, — произнес Антонов преувеличенно хриплым голосом.
Он уже знал, что делать дальше. И потребление прохладительных напитков было одним из необходимых условий, от которых зависел успех его замысла.
— Вас попоят, — пообещала Темногорская, — но не сейчас. Я же сказала, что меня будет отвлекать мелькание перед глазами. Туда-сюда, туда-сюда. — Она повела перед лицом растопыренной пятерней. — Уж лучше немного помучайтесь от жажды.
— И это вы называете лучшим местом в зрительном зале?
Темногорская надавила кнопку на крышке стола. Когда в комнату заглянул Лось, она распорядилась дать пленнику пару глотков воды, не больше. Свою порцию получила и Павлина. Обух, которому принесли банку «Пепси», присосался к ней, кривя рот набок. Хлебая свой напиток, он поглядывал на пленников с вызовом, как ребенок, испытывающий чувство превосходства перед смертником. Парень был настолько туп, что, будь воля Антонова, остаток своей никчемной жизни он провел бы в обезьяннике.
Темногорская хотела выглядеть уверенной и величественной, но в ее тоне, позе и движениях проскальзывала плохо сдерживаемая нервозность. Заметив, что Антонов снова обводит взглядом помещение, она визгливо рассмеялась:
— Напрасно вы ищете способ сбежать, Константин. Отсюда нет выхода.
— Три двери и ни одного выхода? — удивился Антонов.
Темногорская ткнула указательным пальцем:
— За одной из них находятся Игнат и его напарник. За другой уборная. Там, — она кивнула, — щитовая и электрогенератор. Считайте, что мы отправились в автономное плавание. — Издав очередной смешок, она гнусаво пропела: — В желтой субмарине мы живем, вместе мы живем, вместе мы живем… Слыхали?
— Нет, — буркнул Антонов.
Пение толстухи на фоне оркестровки Шуберта звучало отвратительно. Переносить его было почти так же трудно, как высокочастотные завывания в наушниках.
Темногорская посмотрела на часы и принялась нервно разминать суставы пальцев, которые потрескивали, как сухие сучья.
— У нас есть немного времени, — произнесла она. — Хотите, я расскажу вам, как вас казнят?
Антонов довольно естественно зевнул.
— Это лишнее, — сказал он. — Я не любопытен.
— Хорошо держитесь, — похвалила Темногорская. — Интересно, получится ли у вас зевать, когда у вас на глазах освежуют вашу молоденькую сучку и начнут есть ее печень, пока она будет умолять, чтобы ее поскорее прикончили.
Это было произнесено самым светским тоном и не походило на истерику, однако Антонову стало окончательно ясно, что он имеет дело со спятившей психопаткой, от которой неизвестно чего ждать. Ему вдруг пришло в голову, что если Темногорской не понравится, как пойдут переговоры, то она может довести начатое до конца, то есть не дать смертникам команду «отбой». При ее презрении к остальному человечеству это возможно. Будет сидеть, облизывая перепачканные шоколадом пальцы, и следить по Интернету за апокалипсисом в средней полосе России. В режиме онлайн. Считая себя ровней всемогущему Господу.
— Это обязательно? — тихо спросил Антонов.
— Обязательно. — Темногорская не просто кивнула, а качнулась всем корпусом вперед. — Слишком долго эта тварь сидела на моей шее и пила мою кровь.
— Что я тебе сделала, Белла? — с отчаянием выкрикнула Павлина, дергаясь так, что ножки ее стула постукивали по полу.
Антонов отвел глаза, чтобы не видеть, как ужас превращает ее из красавицы в некрасивое и жалкое создание.
— Уже одного того, что ты завела шашни за моей спиной, достаточно, чтобы сварить тебя в кипятке! — прошипела Темногорская. — Ты думала, это тебе так сойдет? Не-ет, дорогая моя, не выйдет! — Она погрозила толстым, как сосиска, пальцем. — Не выйдет!
Павлина заплакала, не стыдясь ни своих гримас, ни слез, ни соплей, потекших из носа. Она сломалась, и не удивительно. Было бы удивительно, если бы эта наивная, добрая, милая девушка не испугалась прозвучавших угроз. И Темногорской это нравилось. Она с удовольствием наблюдала за терзаниями сводной сестры.
Антонов молча смотрел на Белладонну и понимал, что у него появился новый стимул не подохнуть раньше времени. Ну не может он допустить, чтобы этот мыслящий бурдюк с жиром пережил его, не может! Это было бы противно всем его правилам, принципам и убеждениям. Поэтому он не произнес ни одного из тех слов, которые так и просились ему на язык. Только дурак станет дразнить параноика, дорвавшегося до ядерной кнопки… параноика с пресловутым револьвером тридцать восьмого калибра на поясе.
— Заткнись, шлюха! — прикрикнула Темногорская, после чего уставилась на Антонова. — Что, — спросила она, — пропало желание ерничать?
— Пропало, — ответил подполковник, и это было чистой правдой.
— Тогда больше не сердите меня, Константин, — произнесла Темногорская почти томным голосом. — Иначе придется аннулировать выданный вам билет.
— На тот свет, — брякнул Обух и слегка втянул голову в плечи, опасаясь гнева хозяйки.
Она даже не взглянула на него. Встала, взяла беспроводные наушники, подошла к Антонову и надела их на него.
— Вы должны это не только видеть, но и слышать, — сказала она, возвращаясь на место. — Час пробил. Занавес поднимается.
На часах было без двух минут двенадцать.
* * *
Службы безопасности российских АЭС стараются не допустить, чтобы кто-то фотографировал или снимал на видео вверенные им объекты. Однако никаких секретных сооружений и коммуникаций снаружи не видно. Зеленые газоны, редко посаженные деревья, аккуратные трубы в красную и белую полоску, каскады прилегающих друг к другу плоских крыш. И, конечно, много водной глади поблизости. Это все. Человек несведущий примет атомную электростанцию за обычный завод и не усмотрит там ничего интересного.
Реакторы размещены в специальных зданиях и представляют собой цилиндрические сосуды высотой с четырехэтажный дом. Они утоплены в пол и накрыты яркими, чаще всего оранжевыми крышками. Внутри их находится тонн 30–50 ядерного топлива, нагревающего воду, которая потом подается в машинный зал, где пар крутит турбины, а турбины вращают генераторы.
Люди, работающие на станциях, привыкают к близости реакторов и перестают бояться радиации, которая, кстати говоря, внутри всегда меньше, чем снаружи. Это достигается благодаря сотням герметических дверей с флуоресцентными наклейками, призывающими: «НЕ СТОЙ. ПРОХОДИ БЫСТРО!»
На Калининской АЭС такие наклейки были ядовито-зелеными и контрастировали с бело-синим интерьером. В 11.45 по таким бело-синим коридорам второго энергоблока деловито прошагали четыре человека — трое мужчин и одна женщина, — которые на протяжении долгих месяцев делали вид, что не знакомы друг с другом.
Все четверо — медсестра, электрик, пожарный и охранник — были одеты в белые халаты и такие же белые шапочки. Все четверо должны были сменяться ровно в полдень, а заступили на смену в полночь, проверившись на счетчиках излучения и переодевшись в стерильно чистую одежду и белье. В кармане у каждого хранился обязательный дозиметр, а в руках они несли одинаковые сумки. Всем им было лет по тридцать, хотя средний возраст работников Калининской АЭС близился к пятидесяти пяти. Они проработали здесь достаточно долго, чтобы хорошо зарекомендовать себя и получать неплохую зарплату — от тридцати до сорока тысяч рублей в месяц. И еще одна деталь была общей для этих четверых: все они были черноволосыми, темноглазыми и носили фамилии, заканчивающиеся на «каев», «заев», «саев» или — в случае с женщиной — «баева». В свое время начальник отдела кадров получил от каждого из них взятку в размере трехсот долларов и не слишком усердно копался в анкетных данных новичков. Они ведь не иностранцами какими-нибудь являлись, а гражданами одной большой матушки-России, в которой не зазорно быть ни татарином, ни казахом, ни чеченцем.
