class="p1">Открытый проход в скале наружу они увидели сразу, как только оказались в каменном тоннеле на нижнем уровне. Оглянувшись по сторонам, убедились, что вокруг нет живых, только два тела лежали на камнях в рассеивающемся дыму и пыли. Не сговариваясь, оперативники побежали на свет. Метров через пятьдесят они увидели открытую железную дверь. Шелестов решил, что он сильно потерял ориентацию за время боя в пещерах. Он никак не ожидал прохода в этой стороне подземелий. Но размышлять на эту тему было некогда, да и не было особого смысла. Они остановились с Коганом у двери, тяжело дыша и сплевывая грязную, перемешанную с пылью слюну. Слева джунгли, справа тоже, а прямо перед проходом вниз вела открытая часть ландшафта, почти лишенная кустарника и больших деревьев. А дальше угадывался залив в районе рыбацкой деревни.
Но не это взволновало оперативников. Среди редких деревьев мелькали фигуры пятерых, насколько это можно было понять, людей. Убегали они стремительно, кто-то даже покрикивал. Потом несколько раз хлестнули одиночные выстрелы. Шелестов толкнул Когана в спину, и тот прыгнул вниз на камни и побежал за людьми. Шелестов, прихрамывая, последовал за ним. Пока люди не были полностью скрыты деревьями, Максиму показалось, что там не все одеты в японскую военную форму.
Коган оторвался, он бежал быстро, лавируя между деревьями, и не стрелял. Какого черта, подумал Шелестов, почему Борис не стреляет. Ведь могут уйти же! Ушибленное колено болело так, будто в него налили расплавленного свинца. Еще несколько шагов – и Максим упал, растянувшись во весь рост. Автомат вылетел из его рук, и пришлось ползти, чтобы схватить его и уж потом подниматься на ноги. В такой ситуации оказаться без оружия в руках смертельно опасно. Лежать можно, но не безоружным.
И тут по берегу стали стегать, как плетки, пистолетные выстрелы. Они разносились по берегу, гасли в зарослях тропических растений, отдавались эхом от прибрежных скал. Один, два, три, потом сразу четыре подряд. И в ответ еще один, другой! Или не в ответ, а все стреляли в одного. Или в рыбаков на берегу, убивая свидетелей. Но там же женщины, дети! Шелестов оперся на руки и поднялся, скрипя зубами. Он снова заковылял по зарослям с максимальной поспешностью, на которую еще был способен.
Держа автомат двумя руками на уровне глаз, Максим осматривался поверх мушки. На берегу никого не было. Точнее, там были только тела. Шесть тел, распростертых в самых разных позах на прибрежном песке, среди редких валунов. Потом из-за одного валуна поднялся человек с автоматом и принялся отряхивать брюки. Коган! Неужели он сумел в одиночку их всех… Нет, автоматных очередей не было! Что же здесь произошло?
– Борис, что за чертовщина? – крикнул Шелестов, держа трупы в поле зрения и держа наготове автомат.
– Пойдем посмотрим, – недовольно проворчал Коган. – Сам ничего не понял. С кем они тут друг друга перестреляли. Я еле успел за камни упасть, а когда высунулся, то увидел только вот это.
Он кивнул на тела, разбросанные по берегу, дождался, когда командир поровняется с ним, и зашагал не спеша к морю. Так и есть: японец и этот японец, но только офицер. Да они, похоже, все офицеры, старшие и младшие. У всех в руках пистолеты. Или выпавшие из руки пистолеты. Вот почему автоматных очередей было не слышно. Удрать хотели?
– А вон тот европеец! – указал Коган стволом автомата. – В костюме…
Оперативники подошли к телу человека в гражданском костюме европейского покроя и с пистолетом в мертвой руке. Шелестов смотрел на убитого, а Коган больше по сторонам. На всякий случай, потому что могли быть мертвыми не все. И глупо получить пулю, когда все почти закончилось. Рядом с трупом был объемистый портфель и труп японца с усиками. И двумя большими звездами на петлицах.
– Эй, не стреляйте! – раздался крик с самого берега.
Шелестов и Коган повернули головы, но никого не увидели. Кричали по-русски, на хорошем русском кричали. Хриплым уставшим голосом.
– Кто ты такой? – гаркнул Коган. – Подними руки и медленно поднимись сам, чтобы я тебя видел.
– Борис, опусти автомат! – раздался насмешливый голос со знакомыми интонациями. – Злой ты все-таки, Коган! И за что тебя бабы любят?
– Мишка! – заорал оперативник и бросился к берегу.
Шелестов почувствовал, что ноги его не слушаются от усталости и избытка эмоций. Он опустился на камень, поставив автомат между ног, и смотрел на Когана, на Сосновского, который поднимался с песка и поднимал руки над головой, показывая, что сдается. Коган бежал, то и дело спотыкаясь о камни, и материл друга. Михаил шел навстречу, задрав руки вверх и дурачась, просил не убивать его, клялся, что ни в чем не виноват и просил «гражданина начальника» проявить снисхождение. Коган и Сосновский обнялись, стали тискать друг друга и толкать кулаками, как мальчишки. А потом Михаил как будто опомнился и, оттолкнув друга, поспешил к Шелестову.
– Живой, чертяка, – тихо сказал командир, схватил Михаила за воротник рубашки и притянул к себе. – Знал, что не пропадешь, знал, что выберешься!
– А куда мне было деваться, – проворчал Сосновский. – Вы такую бучу подняли, что дышать стало нечем. Борис откуда здесь взялся? Остальные кто? Что за война в пещерах? А Виктор здесь?
– Здесь Виктор, и катер трофейный у нас есть, и судно наше дрейфует в паре миль отсюда. Мы и тебя искали, и лабораторию эту. Жаль, что там все взрывали и жгли. Документы нужны для нашего командования, доказательства, материалы. Придется снова внутрь идти, но там теперь все столбом и вирусы тоже, я думаю. А у нас нет костюмов биологической защиты.
– Ну, положим, взрывали и жгли вы – Сосновский ехидно улыбнулся. – А кое-кто занимался своей работой, выявлял каналы связи, собирал документы. На, не ворчи, командир!
И Сосновский полез за пазуху рубашки и стал вынимать сложенные вдвое, свернутые, а то и скомканные листы бумаги. Это были тексты, написанные японскими иероглифами, какие-то таблицы, графики. Михаил почти любовно разглаживал листки на колене, складывая материалы аккуратной стопкой.
– Я думал, что много не смогу унести, но тут подвернулся мне старый берлинский приятель, который рванул за мной и документацию отчетную по результатам прихватил. Его Эрих Клотвиц зовут. Хорошо, что я его в лицо узнал, а то бы мне тоже крышка, как и другим подопытным.
Но договорить Сосновский не успел. Он вдруг замолчал и вскочил на ноги, глядя в сторону пещеры. Шелестов тоже обернулся. Из прохода в скале выходили двое. Закопченные, взлохмаченные, они были похожи на чертей, вышедших из ада. Буторин в рваной рубашке поддерживал Хейли, который шел, опираясь на его плечо. Лицо и левая сторона груди у американца были в крови. Оперативники бросились к ним, приняли на руки Хейли и усадили его на траву. Раны оказались не очень серьезными, но американец надышался дымом и потерял много крови. Он был слаб, но глаза его горели энергией.
– Парамонов? – спросил Шелестов и посмотрел в глаза Буторину, но тот только отрицательно качнул головой.
Усевшись на траву рядом с Хейли, Виктор прикрыл устало глаза, откашлялся и замер. Только его грудь вздымалась часто и неровно. Сосновский посмотрел на друга, потом вытащил из-под тела немца портфель, ножом взломал замки и стал просматривать с Шелестовым бумаги. Михаил комментировал находку, переводя на русский язык название документов, заголовки, местами содержание. Здесь, по крайней мере, все бумаги были на немецком языке. Готовый отчет для Берлина, составленный Клотвицем.
– Они шли и добивали всех, – заговорил вдруг Буторин, не открывая глаз.
Коган, перевязывавший Хейли, хмуро посмотрел на Буторина. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но что тут скажешь. Все были очевидцами, как, поняв, что нападение серьезное, японцы начали активно уничтожать улики.
– Всех, – медленно говорил Буторин, не открывая глаз. Это было похоже на бред спящего человека, но оперативник не спал. – Там были те, кто уже не мог ходить, сидеть. Они харкали кровью, а некоторые лежали и уже умирали в конвульсиях. Это были зараженные, доставленные на остров японцами для проведения опытов. А были и те, что могли ходить, говорить. Они кричали, они пытались прятаться под кроватями, бежать. Странное существо человек. Знаешь, что умрешь, а все равно цепляешься за последние минуты, часы жизни. И они цеплялись, они умоляли не убивать их. А японцы шли и убивали всех одного за другим. Как крысят в подвале у рачительного хозяина.
– Ваш лейтенант, ваш моряк не был крысенком, – неожиданно сказал Хейли. – Он был как это… Хорь в курятнике! Он их гнал, и кого догонял, тех убивал. Я видел. Мужество! Он искал свою возлюбленную, я правильно называю, Виктор? Иногда теряю русские слова.
– Правильно, Алан, – вместо Буторина ответил Шелестов. – Возлюбленную. Старое такое слово, из прошлых столетий. И поступок Вячеслава как из старого рыцарского романа.
