Знал, что она умрет, знал, что сам умрет. Но он не хотел жить и знать, что она умерла там, где он был. Вместе. Навсегда. До самой смерти, так у вас говорят?
– Да, – поглаживая бинты на боку, кивнул американец. – Клятва перед богом. Пока смерть не разлучит. Она их не разлучила.
– Спасибо, Алан, – поблагодарил Шелестов. – Вы сражались за нас, как за себя самого. Вы хороший солдат, мы умеем ценить это. Все, ребята, я вызываю катер, пора сообщить о том, что произошло, Груздеву, и чтобы он передал по радио командованию. И нашему, и американскому.
Две ракеты взлетели вверх одна за другой. Это был сигнал «подойти к берегу, у нас все хорошо». Оставив Буторина и Сосновского в ста метрах от выхода из пещеры, на случай появления японцев, Шелестов с Сосновским и Хейли на камнях на берегу разложили бумаги, изучая содержание отчета немца. Перепуганные рыбаки вытаскивали лодки на берег, женщины прятали детей в хижинах. Такой стрельбы в этом заливе, наверное, еще не слышали. И не переживали.
Катер подошел быстро. Трудно сказать, что переживали гражданские моряки, находясь в нескольких кабельтовых от острова и зная, что там, скорее всего, идет бой… Но то, что они неслись к берегу на полной скорости, говорило, что Водорезов и Копаев переживали, предполагали, что на берегу есть раненые и что эвакуацию нужно провести как можно быстрее. Шелестов вышел к самой воде, чтобы его было видно с катера в бинокль и чтобы моряки не опасались.
Сбавив скорость, катер причалил к берегу, и Копаев спрыгнул на песок, стал осматриваться, увидел других бойцов, пересчитал и нахмурился, не видя среди живых Парамонова.
– Что лейтенант? – спросил моторист.
– Погиб, – коротко ответил Шелестов. – Взорвал в пещере себя и японцев гранатой. Как с рацией? Все нормально, работает?
– Да, все нормально, – кивнул Степан. – Груздев волнуется, запрос делал дважды. Два раза отвечал, что данных не имею. Сейчас сообщил, что от вас сигнал пришел «спокойный».
– Ладно, пошли в рубку, будем связываться с «Профессором Молчановым».
Капитан отозвался почти сразу. Ясно, что сидел как на иголках и ждал сообщения от группы с острова. Коротко, кодовыми фразами Шелестов доложил о результатах боя. Сообщение прямым текстом могли перехватить японцы, поэтому, как и договаривались перед операцией с Груздевым, Шелестов передавал ему намеками и двусмысленностями, которые тот прекрасно понимал. Лаборатория уничтожена, документы, подтверждающие направление исследований японцев в этой лаборатории и результаты работ, захвачены. Из группы погиб один человек. Необходимо отправить сообщение представителю руководства на Дальний Восток и в Гонолулу американцам от имени Хейли.
Груздев отозвался, что все понял, и предложил всем возвращаться на борт, но Шелестов не стал торопиться. Могли появиться новые «вводные» от руководства. И прежде чем уходить, нужно получить приказ. Груздев пообещал связаться и передать ответ в самое ближайшее время. И стало тянуться время. Плескалась вода у борта катера, волны неспешно перекатывали мелкую гальку в прибойной полосе. Бойцы растянулись на песке, согреваясь на солнце после холодных пещер. Даже в рыбацком поселке все попрятались в хижины и тропические заросли, не зная, чего ожидать от этих людей. То ли горя, то ли радости. Видимо, в радость им верилось с трудом. Только Водорезов и Копаев снова заняли свои места у пулеметов, зорко посматривая по сторонам.
Прошло около сорока минут, прежде чем Груздев снова вызвал на связь Шелестова.
– Все доложено, – звучал в динамике голос капитана. – Приказано уходить «домой». В высоких широтах нас встретят. «Соседи» передали для вашего «гостя», что начинают операцию «Праздничная карусель». У вас два раза по триста шестьдесят градусов. Так просили передать.
Шелестов спрыгнул на берег и подошел к своим бойцам. Оперативники начали подниматься, выжидающе глядя на командира. Шелестов шел, прихрамывая и придерживая на плече ремень японского автомата. Хейли попытался тоже встать, но от неосторожного движения он сморщился от боли и снова опустился на горячий песок. Приказав всем подниматься на катер, Шелестов подошел к американцу и присел рядом с ним на корточки. Оперативники не спешили уходить. Они поняли по лицу Максима, что он узнал что-то важное, тревожное.
– Алан, я получил радио от капитана «Профессора Молчанова». Он сообщил моему командованию об уничтожении лаборатории, а заодно и вашему. Ваше командование просило передать вам, Алан, что они начинают какую-то операцию «Праздничная карусель». И что у вас «два раза по триста шестьдесят градусов». Что это значит? Вы можете мне пояснить?
– Все просто, подполковник, – ответил Хейли и посмотрел на свои наручные часы. – У нас с вами два часа, чтобы убраться отсюда. Самолеты стоят заправленные на аэродромах на базе в Пёрл-Харборе. Им уже дан приказ стартовать. Через два часа бомбардировщики сбросят на остров бомбы с напалмом [7].
– Что это за напалм такой? – осведомился Коган.
– Проще говоря – это сгущенный бензин с добавками, которые позволяют ему прилипать даже к вертикальным поверхностям. Температура горения до девятисот градусов. Горит все. Вся бактериологическая зараза будет выжжена до базальтового слоя.
– Вместе с джунглями? – спросил Сосновский, уставившись на американца.
– Конечно, – пожал плечами Хейли. – Вся органика сгорит от высокой температуры. И деревья, и трава. Даже плодородный слой почвы стерилизуется.
– И туземная деревня с рыбаками? – не унимался Сосновский, но голос его сделался ледяным.
– Послушайте, – раздраженно нахмурился американец, – это война! Война, понимаете, война, на которой решаются судьбы мира. Жертвы неизбежны. Вы просто подумайте, положите на разные чашки весов этих аборигенов, несколько десятков, и миллионы цивилизованных людей, чьим жизням угрожает германский нацизм, японский милитаризм.
– Цивилизованных, значит, – голос Буторина прозвучал угрожающе. Он открыл глаза и недобро посмотрел на Хейли: – Мы только что видели здесь цивилизованных, которые шли по пещерам и добивали зараженных людей, уничтожая следы своей деятельности. А они тоже слыли цивилизованными, Алан. И Германия раньше называлась цивилизованной страной, даже Олимпийские игры проводила у себя перед войной. Они, значит, перестали быть цивилизованными и стали вандалами. А вы? Вы не боитесь перестать быть цивилизованными? Вы не боитесь тоже стать вандалами, совершая вот такое, списывая со счетов ненужных вам аборигенов, неважных для вас людей. Вы решаете, кто важен, а кто нет, кому жить, а кому не жить? Лес рубят – щепки летят?
– Что? – не понял побледневший американец. – Какие щепки, что это значит? Я не понимаю.
– И это самое страшное, что именно вы не понимаете! Не ваш президент, а вы, простые американцы уже не понимаете! – заорал Буторин.
– Тихо, Витя, уймись, – Шелестов взял Буторина за плечо и попытался усадить снова, но тот вырывался, и пришлось прикрикнуть на него и на остальных оперативников, которые тоже начали возмущаться: – А ну, тихо всем! Тихо, я сказал! Что за базар в подразделении! Всем взять себя в руки и слушать приказ! Приказ, это понятно? Значит, так, у нас с вами есть два часа. Два часа до того, как этот остров и туземное население сожгут. Задача: любой ценой вывезти рыбаков и их семьи с острова. Кроме нас им помочь некому. Мы не знаем их языка, но они поняли, что мы воюем с японцами, а японцев эти люди явно недолюбливают и очень боятся. Жестами, силой, любым доступным способом заставить туземцев собрать пожитки, сесть в свои лодки и следовать за нами на соседний остров. Он всего в пяти милях к северу отсюда. Вопросы?
– Нет вопросов! – зло бросил Буторин и подхватил свой автомат.
Следом за Виктором с песка поднялись Сосновский и Коган. Хейли опирался о камень под локтем, но рана в боку мешала ему подняться. Он смотрел на Шелестова, на других русских, как на несмышленых детей. Удивлялся и в то же время поражался. Эти люди готовы жертвовать собой ради каких-то туземцев, почти обезьян, чье существование ничего не значит на этой планете. Не важно, что они умеют разговаривать и изготавливать орудия труда. Пользы цивилизованному миру от них как от любой муравьиной кучи. Но убеждать русского командира и приводить эти свои доводы Хейли не решился. Он почему-то подумал, что разъяренный русский скорее американца пристрелит, чем даст сжечь эту деревню.
– Давайте, на катер! – приказал Шелестов и помог Хейли подняться.
Когда моряки подняли американца на борт, те хотели перевести его в кубрик, но Хейли попросил оставить его на палубе.
– Ладно, пусть остается, – кивнул Шелестов и, посмотрев Хейли в глаза, добавил: – И смотрите, ребята, за нашим союзником. Как бы чего не учудил. Если попытается катер захватить или будет требовать без моего приказа уйти в открытое море, можете пристрелить его.
Американец отвел глаза и стал смотреть на берег. А на берегу Буторин, Сосновский и Коган с перевязанной головой пытались объяснить туземцам, что они должны срочно покинуть остров. Ситуация была безвыходная, но, как и любая безвыходная ситуация,
