Ее привели в клетку, где за столом сидел незнакомый ей человек в штатском.
Она видела его первый раз. Тусклая лампочка освещала его крепкую загорелую лысину.
– Садитесь, Дмитриева. Я привез вам постановление о вашем освобождении. Вы должны здесь подписаться…
Она почувствовала, как прутья клетки, в которой они находились, стали кружиться перед ее глазами. Она закусила палец, чтобы почувствовать боль. Она не спала.
– Может, вы мне что-нибудь объясните? Кто вы?
– Моя фамилия вам все равно ни о чем не скажет. Я адвокат, московский. Со мной заключили соглашение ваши родственники. Мне жаль, что моя ангина уложила меня в постель и я не смог приехать с этой приятной для вас миссией на месяц раньше.
Она все равно ничего не понимала.
Она не видела тех привычных физиономий людей в форме, которые сопровождали их, заключенных, повсюду. Ее оставили один на один с московским адвокатом.
«Это не простой адвокат, если бы был простой, его бы оставили мерзнуть на улице, под дождем и снегом…»
– Захар Собакин сам во всем сознался. Это ведь он стрелял и в своего друга Нагаева, а потом, чтобы представить это так, словно все это сделали вы или Боровская, убил Рыхлова и Болотову. Он представил следствию даже пистолеты, из которых были произведены два последних выстрела. Рассказал он и то, каким образом заставил вас подложить вашей подруге Боровской пистолет, которым он убил Рената Нагаева. Он ведь шантажировал вас, не так ли? Вы в свое время хотели отравить Маргариту Болотову, еще когда жили под Астраханью, вы сами рассказали это ему… Вы не хотели, чтобы об этом узнал Нагаев, потому что боялись потерять его.
Вы знали, что Захар готовит убийство Маргариты Болотовой, потому что Собакин любил Рената. Он собирался убить ее из ревности. Но убил сначала Нагаева… Собакин – душевно больной человек, и вы попали под его влияние. На суде я доказал, что вы подвергались с его стороны гипнозу, и он это не отрицал. Так что ваша роль в этом запутанном и весьма сложном деле – ничтожна. Вы всего-то и сделали, что взяли на время веши Боровской и подкинули ей пистолет. Я доказал, что вы не знали, что именно находилось в этом свертке. Вы понимаете меня, Августа? Вы меня слышите? Вы – свободны!
Августа ничего не понимала. Она только знала, что это она убила всех троих.
Значит, Захар все взял на себя? Если сейчас в течение нескольких секунд она не услышит того, что должно последовать за ее молчанием, то она ошиблась… И тут московский адвокат сказал то, от чего она вздрогнула, как тогда, когда выстрелила в Рената:
– Собакин повесился в камере. Мы даже не успели получить результаты психолого-психиатрической экспертизы…
Августа заплакала. Она вспомнила Захара, человека, единственного из всего ее окружения так хорошо понимавшего ее.
Ведь и он, как и она, был подвержен страсти. И он погиб из-за Рената, которого не желал делить ни с кем. И, возможно, не убей она Рената, это сделал бы за нее Захар. Ведь именно так он все и представил, когда пришел давать показания против себя. Эвтаназия. Третья по счету.
– Вы не хотите узнать, кто заключил со мной соглашение? – Московский адвокат говорил быстрыми отрывистыми фразами, словно экономя время, свое драгоценное время, стоившее тому, кто его нанял, сотни и сотни долларов, если не тысячи…
– Знаю… – Перед ее глазами всплыло лицо Веры Боровской. Она вдруг подумала о том, что беременность, должно быть, ей к лицу. – Она здесь?
– Да, она приехала. А я откланиваюсь, я очень спешу… Рад был передать вам хорошие известия. Вас тут продержат еще некоторое время, чтобы оформить все надлежащим образом, а я поехал… Меня там машина ждет.
И он ушел, исчез, растворился в прутьях клетки. Отворилась дверь, и Августа увидела красивую даму в черном пальто, отороченном мехом. Черная меховая шапочка была надвинута почти на самые брови, и Августа могла увидеть только маленький нос и полные ярко-красные губы. В клетке заблагоухало духами.
– Здравствуй, Августа, – услышала она тихий и дрожащий голос женщины.
Это была не Вера. Это была совсем не Bepa. И этот голос заставил вздыбиться ее волосы на теле, на руках и ногах, на голове, на пробитой в нескольких местах голове… Ей вдруг почудилось, что она – зверь, покрытый седыми жесткими волосами, И сразу заломило в затылке, засаднила pa-на на губе.
Женщина подняла плавным движением руку, сняла шапочку, и на меховой воротник упали длинные золотистые волосы. Лицо женщины просветлело от чудесной улыбки, а глаза загорелись живым огнем. Августу как ударило током.
– Аля? Ты?
– Тес… Успокойся. Я не утонула.
Я просто сбежала, вот и все. Молодая, глупая, начиталась романов и сбежала с одним художником. У него был талант, были деньги, он просто боготворил меня.
Я вышла замуж за него, а потом, когда он умер – это было уже в Италии, – вышла замуж за его сына. Дубровин, может, слышала? – она выпалила это одним духом.
– Твоя лента на острове.., она не могла оказаться там.., ее бы отнесло вниз по течению…
– На том острове меня уже поджидала лодка… Это было так романтично, так забавно…
– А как же я?
– Признаться, об этом я думала меньше всего. Каждый должен прожить свою жизнь. Я для тебя утонула, исчезла, но оставила тебе наш дом, сад, кое-какие сбережения, Рената, наконец…
– Ты знала о нас?
– Конечно. Я все знала. И о Маргарите тоже. Только вы были слепы и ничего не видели, не знали, зачем я езжу в большой город. Вы не знали, что я долгие часы провожу в мастерской, позируя Дубровину-старшему, а после этого забираюсь в постель к его сыну… У них в Астрахани был дом, но в основном они жили в Питере, в огромной пятикомнатной квартире…
Я хорошо прожила свою жизнь, я была счастлива, повидала мир…
– А как ты узнала, что я здесь?
– Мне дважды рассказывали о том, что какая-то женщина интересуется моим портретом. Один наш знакомый позвонил нам, когда мы гостили у одного скульптора в Лондоне, и рассказал, что мужчина и женщина провели часа полтора перед моим портретом, все расспрашивали, как бы встретиться с художником. Я сразу поняла, что это ты и Нагаев. А уж когда ты попыталась выкрасть мой портрет с художественной выставки и тебя арестовали, я сразу же выехала в Питер, стала наводить о тебе справки и уже через сутки узнала о смерти Рената и о тебе… Шансов спасти ,тебя, вырвать из этих стен было мало, ничтожно мало. Ты же сама во всем призналась… И вдруг этот Собакин! Я была в Москве, когда мне позвонили и сказали об этом чудаке. У него же крыша поехала! Да так кстати! Я сразу же наняла одного из самых лучших московских адвокатов, и он с блеском провел защиту! Ему помог один местный адвокат, Мещанский, кажется…
– Мещанинов, – поправила его, сама не своя, Августа, глотая слезы.
– Если бы не проклятая ангина московского адвоката, мы бы приехали на месяц раньше… Tec… – Аля, увидев, что Августа собирается ей что-то сказать, приложила палец к своим пунцовым губам и улыбнулась. – Ничего не надо говорить…
Я и так все знаю: кто и за что… Не надо произносить это вслух. Главное, что сейчас мы вместе выйдем отсюда, сядем в машину и поедем в гостиницу. Боже, что они сделали с твоим лицом? Тебя не узнать! Но ничего, у меня есть хорошие друзья в Швейцарии, они поправят тебе твое лицо, подлечат… Не смотри на меня как на призрак. Я – живая, вот, можешь потрогать меня… Только не помни мое пальто. Красивое, правда? Мы тебе тоже купим такое, или даже лучше, в Лондоне, мы туда отправимся примерно через неделю… Меня, правда, высечь надо за то, что я натворила по молодости… Но я же не знала, что ты так тоскуешь по мне. Прости меня, Августа, если сможешь… – Она притянула ее к себе и поцеловала в почерневшие от запекшейся крови губы. – Обожаю тебя, так рада, что ты со мной…
Постарайся отнестись ко всему легко.
У меня есть деньги, понимаешь? И с помощью этих денег мы с тобой перевернем мир. Про деньги я поняла еще там, когда выращивала морковь в нашем огородике.
Поэтому-то и сбежала… Ну все. Вытри слезы. Вставай… Дай-ка мне свою руку, я помогу тебе подняться. Эй, там, откройте нас… Августа, ты не представляешь себе, какой ужин нам с тобой я заказала… А в Лондоне первое, что мы сделаем, это сходим в музей бабочек. Ты не представляешь себе, что это такое: там, как в самых настоящих джунглях, летают тысячи и тысячи бабочек!..
