Стреляный замотал головой:
— Быть такого не может. За ангольца пять суток? Полная хреновина с морковиной. Вон их у меня сколько. Я тебе позволяю, если что, любого, только не до смерти... Потому что ты — мужик!
— Нет. Я по делу бью... или по приказу, — как бы оправдывался Рубцов. — Скажу прямо — рад нашей встрече, рад. Я ведь штабных полковников на дух не переношу, а ты, сразу видно, боевой мужик — полковник Спаяный.
— Нет, полковник Стреляный, — уточнил Стреляный и потянулся к Рубцову. — Дай, обниму со знакомством.
И они смачно трижды расцеловались. После чего выпили, перекосились от мерзости напитка и молча сели за стол. Отяжелевший взгляд Стреляного уперся в пришедших. Некоторое время он смотрел не мигая, будто ослеп, и неожиданно заорал командирским голосом:
— Встать! — и сам рванул по стойке «смирно». Ничего не понимая, Рубцов лениво приподнялся и уставился на улыбавшегося Сантуша. Хотя смотреть нужно было на попугая.
Стреляный громовым голосом доложил:
— Товарищ Генералиссимус, за время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло. Выпили всего по второму стакану.
Рубцов никак не отреагировал на шутку и спокойно сел. Зато оживился попугай. От крика хозяина он вздрогнул, открыл до того прикрытые синими веками красные глаза и заносчиво стал поглядывать по сторонам. Потом прокричал отрывисто и чисто: «Наливай!»
— О, гад! — похвастался Стреляный. — С ним одним по-русски и говорю... — При этом Стреляный ностальгически вздохнул и заорал стоявшему рядом Сантушу:
— Где жратва? Что ж нам, пить под икоту?
Сантуш, посадив попугая на стол, мгновенно исчез. Попугай важно, несколько оттопырив крылья, прошелся по картам, искоса поглядывая на полковника. Стреляный сделал вид, что не замечает птичьей слежки. Он встал, подвел Найденова к столу и принялся заботливо усаживать.
— Привыкай, милый, к полевым условиям. Это тебе не в Уамбо девок мять, — и налил полный стакан самогона.
Найденова покоробило от столь неожиданного внимания полковника. Но оказалось, Стреляный просто притуплял бдительность попугая. Добившись своего, он забыл про майора, сделал резкий выпад фехтовальщика и схватил несчастную птицу. Еще через мгновение голова попугая была опущена в стакан с самогоном.
Должно быть, первая капля пошла Генералиссимусу колом, потому что, отпущенный на свободу, он долго дергал головой, стремясь стряхнуть с себя мутные капли, щелкал клювом, закатывал глаза и наконец произнес: «Мудило».
Сантуш принес на сковороде шипящие куски мяса и большую миску с помидорами.
— Ешьте шашлык из ооновской тушенки. Они ж здесь в джунглях друг с дружкой дерутся, а как жратву в ООН просить, так обязательно хором, — сердито закончил свое предложение полковник.
Сантуш стоял рядом с жующими и приветливо улыбался гостям.
После некоторого затишья Стреляный сделался вдруг серьезным и обратился к присутствующим:
— Нет, вы мне, мужики, скажите, неужто и впрямь в Анголе есть океан?
— Как это? — не понял Рубцов.
— Ну как? На моих картах района никакого моря не обозначено.
— А как же без моря? — оторопел Рубцов и застыл с куском мяса в зубах.
Стреляный печально развел руками и безнадежно произнес:
— В Анголе моря нет...
Рубцов растерянно посмотрел на Найденова. Майор не мог врубиться в смысл дурацкого розыгрыша. Все время казалось, что Стреляный издевается над ними. Но зачем?
Полковник ткнул пальцем в Найденова:
— Ты знаешь, где находится Ангола?
— В Африке... — изумился майор.
— Что в Африке, мне докладывали. А где именно?
— Послушай, полковник, ты небось того, с Луны свалился? — наливая опять по полстакана, поинтересовался Рубцов. — Видать, от этой мочи ум за разум зашел.
Стреляный не на шутку разозлился:
— Где? Ну, ну покажи, где здесь море? Покажи. Там — саванна, там — вообще пустыня, а там лес — джунгли непролазные. — При этом он тыкал пальцем во все стороны.
— Ой, полковник, — сочувственно покачал головой Рубцов, — где море, где море... На берегу море. Если в сторону Намибии, то направо.
— Ты еще Москву ориентиром обозначь!
— А где Москва и я не знаю, — сознался Рубцов. Найденов понял, что начало операции откладывается на неопределенный срок. Попугай Генералиссимус гордо подошел к стакану Стреляного, откинул нагло голову назад и широко раскрыл клюв.
Под полосатой тенью навеса из хвороста сидели полковник Санчес и мулат с длинными волнистыми волосами. Огромные черные очки почти полностью скрывали верхнюю часть его лица. Одет он был в белый джинсовый костюм и сапоги на высоких каблуках. Во время разговора мулат резко оглядывался, словно ожидал внезапного нападения из-за спины.
— Жоао, перестань вертеться. Сейчас русским не до тебя. Они пьют, — усмехнулся кубинец.
Оливейра после стычки с Рубцовым в «Барракуде» ежеминутно предчувствовал опасность. Ни телохранители, ни приказы Панова успокоения не приносили. Но со страхом приходилось бороться: вертолеты Оливейре нужны были позарез.
Санчес же после разговора с Пановым мучился в поисках бескровного варианта угона вертолетов. Он не хотел брать грех на душу и отправлять кубинских летчиков на верную смерть. Наконец выход был найден. Санчес переодевает людей Оливейры в форму ангольской армии и оставляет их «охранять» вертолеты. Убедившись, что отряд спецназа под командованием Рубцова углубился далеко в лес, они спокойно поднимают машины в воздух.
Оливейра горячо поддержал этот план, но перечеркнул его сообщением, что среди его людей нет ни одного, умеющего управлять вертолетом.
— Что ж, тебе доставлять вертолеты с воинским эскортом? — вспылил Санчес.
— Я плачу за вертолеты. Доставка — ваша проблема, — твердо заявил анголец. Санчес не сдавался:
— На вертолетах русские экипажи.
— Смени на кубинские...
— Мои ребята тоже не полетят. Я не собираюсь ими жертвовать.
Оливейра совершенно забыл о своих страхах. Встал и принялся мелкими шагами кружить перед Санчесом.
— Я плачу деньги. Генерал продает вертолеты. И меня же заставляют их угонять? Тогда за что я плачу?
Санчес молча наблюдал за расходившимся Оливейрой. Тот повторял совсем как попугай Генералиссимус:
— Я плачу, и я — идиот? Идиот, потому что плачу? Или плачу за мною угнанные вертолеты, потому что — идиот?
— А ты не плати... — примирительно предложил полковник.
Оливейра резко остановился, и из-за очков появились поднятые от удивления брови, заклеенные полосками пластыря.
— Панов достанет меня где угодно, — слегка придя в себя, обронил мулат.
— Не достанет. Если заплатишь Емельянову.
— И что тогда?
— Мы оставим по одному русскому летчику у вертолетов. Когда отряд уйдет, твои люди заставят их перегнать машины на прииски.
— А дальше?.. — от волнения и вновь навалившегося страха Оливейра присел на корточки под самым носом Санчеса.
— Заявим, что вертолеты захватили партизаны УНИТА.
— Кто ж поверит?
— А кто возьмется проверять? Я доложу. Емельянов подтвердит... На юге всякое бывает... Панов шум поднимать побоится. Ему нельзя это делать. Он ведь по международным договоренностям не имеет права посылать советские экипажи в районы военных действий.
— А куда я дену русских? — шепотом спросил Оливейра.
— Посоветуйся с крокодилами, они подскажут.
— Я честный предприниматель.
— А разве сделка не честная?
— Емельянов согласится? Ведь Панов запретил рисковать русскими летчиками.
— Панов поэтому-то и исключается из сделки. Обойдемся без него.
Пусть довольствуется своей принципиальностью. Емельянов служит Панову, а работает на себя.
Оливейра задумался.
— Решайся, Жоао. Вертолеты сами к тебе не прилетят Скажу по секрету: через несколько дней здесь такое начнется, что никто про твои вертолеты и не вспомнит. Пользуйся случаем. Второй такой вряд ли представится.
Оливейра вытащил из нагрудного кармана калькулятор и принялся подсчитывать расходы.
...Вертолет долго кружил над огромным баобабом. Поначалу Найденов принял баобаб за скопление деревьев в центре красноватого пустыря. Летчики примерялись, с какой стороны этого гиганта удобнее совершить посадку. При всем нагромождении стволов и ветвей баобаб имел почти законченную форму шестигранника, внутри которого среди пыльной зеленой массы желтели залысины. И только один ствол мощно вырывался в сторону, бросая на землю короткую синеватую тень. Наконец летчики зависли над гладким пятном пустыря, и машина тяжело пошла вниз. Участники экспедиции выходили из вертолета не спеша. Разминая ноги, каждый по-своему воспринимал величественный, непривычный глазу пейзаж. И лишь профессор, пребывая в приподнятом настроении, живо и темпераментно что-то объяснял Санчесу.
