Пилось легко. Под веселые россказни моряка появилась и вторая бутылка. Сумерки мягко заполнили пространство кабинета. Собутыльники беседовали почти шепотом, попыхивая друг на друга сигаретами. Но спокойное угасание дня внезапно прервал резкий, настойчивый стук в дверь. На пороге стояли офицеры — члены комиссии парткома по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Каперанг мысленно попрощался со своим дивизионом подводных лодок, а Стреляный грустно уставился на пыльную казенную люстру, осветившую его кабинет.
Вторую бутылку полковник Стреляный допивал уже один, сидя на кухне своей малогабаритной квартиры. Мысли плохо выстраивались в ряд, и по всему получалось, что завтра соберут специальное заседание парткома, где заслушают персональное дело коммуниста Стреляного... Это конец карьеры. Стреляный Даже не пытался проанализировать — кто же на него настучал. А то, что комиссия пришла по чьей-то наводке, сомнению не подлежало. Но какая разница, когда вокруг столько сволочей.
... И все-таки в жизни существуют не только сволочи. Были у Стреляного друзья. И друзья высокопоставленные. Потому, благодаря их стараниям, уже на следующее утро полковник Стреляный, поддерживая тяжелую непохмеленную голову, вместо своего кабинета пребывал на борту транспортного самолета, взявшего курс из заснеженного Подмосковья в жаркую Африку. Полковник осторожно налил в пластмассовый стаканчик коньяку из термоса и поразился своему открытию.
Он никак не мог вспомнить, в какой части Африки находится эта самая Ангола, куда его уносил самолет.
В Луанду прилетели ночью. Состояние Стреляного было тяжелым. Виной тому спирт и шоколад — угощения сердобольных летчиков во время полета. Очень хотелось спать. Однако советский офицер, будь он даже полковником центрального аппарата, своим желаниям не хозяин. На африканском аэродроме какой-то лейтенант бегал вокруг Стреляного и все норовил снять с него шинель и папаху. Но полковник не поддавался на уговоры. Ангольцы с удивлением и завистью разглядывали необычный головной убор. Выяснилось, что поспать Стреляному не удастся, получено предписание срочно доставить его к месту службы в штаб Южного округа в город Менонгу.
Но сесть в самолет, вылетающий в провинцию, — дело непростое.
Полковник еще не знал, что единственным эффективным средством передвижения для ангольцев являются советские военно-транспортные самолеты. Сутками они околачиваются вокруг аэродрома в ожидании очередного полета. Как только самолет становился под погрузку, ангольцы начинали возбужденно готовиться к штурму.
Закончив погрузку, советские, а чаще всего ангольские военные отходят от люка, и к нему в едином порыве устремляется толпа, несущая над собой детей, тюки, бидоны, корзины, а иногда и отчаянно мычащих телят. Заканчивается посадка просто. Люк автоматически приводится в движение, сбрасывая лишних на бетонку.
Крича и цепляясь, ангольцы вываливаются из самолета, как из переполненной консервной банки. Ушибы, переломы, раны, неизбежные при такой посадке, как правило, никого не смущают.
Полковнику Стреляному путь в самолет проложили с высшими почестями. Дали в воздух несколько очередей из автомата. Ангольцы, сгрудившиеся у самолета, попадали на бетонку. Стреляный, важно покачивая усталой головой в каракулевой папахе, прошел мимо них. За его спиной оставался восхищенный галдеж местного населения.
Прошло время, и военный советник полковник Стреляный по-хозяйски встречал на аэродроме в Менонге группу подполковника Рубцова. С крыши строения, называемого «бункер», он, потягивая пиво, наблюдал, как на летное поле выгружаются прибывшие члены «научной экспедиции». Только когда Рубцов подошел к строению, полковник сверху, потрясая рукой с зажатой в ней банкой пива, отрекомендовался:
— Эй, подполковник! Я Стреляный. Встречаю вас. Идите садитесь в «газик». Мне еще нужно парой слов перекинуться с летчиками.
Въехав в Менонгу, группа разделилась. Профессор проворно исчез знакомиться с одному ему ведомыми историческими редкостями. Женя отправилась в местный госпиталь, а Рубцов, Санчес и Найденов на том же «газике» были доставлены в расположение полковника Стреляного. Штаб помещался в доме, более напоминавшем барак в каком-нибудь отдаленном российском гарнизоне. Хозяином здесь, судя по всему, был огромный старинный стол, рассчитанный персон на сорок. Стол потрескался, потерял свой цвет. Столешница, когда-то выложенная в шахматном порядке квадратами из Разных пород деревьев, теперь доживала свой век под матовым слоем пепла, песка и жира, отполированного многими сотнями локтей.
Львиные лапы, на которых держался стол, грузно вдавились в земляной пол.
— Сколько же за этим столом военных советов проведено, — уважительно подумал вслух Найденов.
— Кем? Стреляным? — недоверчиво спросил Рубцов.
Санчес похлопал по столешнице, будто по спине бывалого боевого товарища: «Португальцами. Ему должно быть лет сто!»
Рубцов склонился над картами, разбросанными по всему столу. На них разными чернильными разводами были нанесены малопонятные ориентиры и военные объекты. Подполковник крутил карты перед собой и не мог в них разобраться.
Но появился Стреляный и все объяснил:
— Да что ты там изучаешь, все равно ни хрена не поймешь. Это карты нашего района. Он вот так идет. А это — пятно от портвейна. Португальский, густой, в пузатых бутылках. А тут, вроде горы, — коричневым обведено — бутылка пивная лопнула. Представляешь, у самого основания. Банки в этих условиях намного надежнее. А иероглифы, смотри какие, точно елочки, по всем картам проходят. Не поверишь — мой попугай спьяну прогуливается. Я ему кличку дал — Генералиссимус. Так он, гад, когда трезвый — выговаривает, а хлебнет из моей кружки, и получается — Герасимус. Совсем как у школьного классика Тургенева.
Сейчас он спит. Мы вчера полночи над картами колдовали.
Рубцов слушал полковника Стреляного внимательно. Склонялся над картами, на которые указывал военный советник. Изучал пятна и со знанием дела кивал головой.
Найденов пытался разгадать — разыгрывает их Стреляный или проверяет. Не может же на самом деле полковник нести такую околесицу. К тому же в присутствии кубинского офицера. Санчес наблюдал за происходящим со снисходительной улыбкой. Поймав встревоженный взгляд майора, смутился и отошел к окну, давая понять, что разговоры русских его не интересуют.
Стреляный продолжал в том же духе.
— Они, гады, бочку самогона отбили у унитовцев и приволокли сюда.
«Кроме тебя, — говорят, — никто не распределит». -"Правильно", — согласился я и забрал у них эту бочку.
Рубцов отодвинул карты в сторону и спокойно предложил:
— В таком случае — наливай!
— Молодец, подполковник. Хвалю за прямоту! — Стреляный вскинул голову и сверкнул на присутствующих лихим глазом. Потом протянул руку Рубцову:
— Будем без церемоний. Полковник Стреляный как-никак пострадал за демократию.
Санчес подошел к нему и вежливо поинтересовался:
— Товарищ Стреляный не будет протестовать, если я отправлюсь готовить личный состав?
— Да, да. Иди, милый, — отпустил его Стреляный и, больше не обращая внимания на кубинца, азартно обратился к Рубцову:
— А нам положено! Как нас учили? День приезда, день отъезда — один день.
Санчес поспешно удалился, а полковник уселся в деревянное с низкой спинкой и широкими подлокотниками кресло. Порывшись под столом, он вытащил объемистую бутыль с мутной жидкостью. Эффектно продемонстрировал ее Рубцову. И, довольный собой, не то попросил, не то приказал: "Майор, милый, пошукай там вокруг штаба моего Сантуша. Пусть жратвы принесет и Генералиссимуса разбудит.
Пора похмеляться товарищу".
Найденов за годы службы привык ко всякому. Но чтобы так резво начинали — видел впервые. Когда он вернулся в сопровождении улыбчивого ангольского сержанта Сантуша, важно несущего на выдвинутом вперед локте нахохлившегося серого попугая, застолье было в разгаре. Оба офицера стояли друг напротив друга и" Держа в руках полные стаканы мутной жидкости, одновременно произносили тост. Найденов, Сантуш и попугай застыли на месте, оценив торжественность момента.
— И скажу тебе, подполковник, со всей душевной откровенностью, хороший ты мужик. А то ведь пьешь тут, пьешь целыми днями черт знает с кем, и вдруг человек появился... — почти декламировал Стреляный.
— И моя душа затосковала без дела, — вторил ему Рубцов. — Хорошо, судьба нас свела. Уж мы покажем, как воевать положено.
— Да что они умеют? — поддержал Стреляный. — Пить и то как следует не научились. Эх, мне бы здесь такого зама, как ты...
— А я согласен... Мне все равно, лишь бы стрелять не мешали. Не поверишь, морду одному местному мафиози разукрасил, так целых пять суток навесили. И кому? Мне — боевому командиру?!
