— Я знаю — ты рад нашей встрече. Но тебя что-то гложет. Я хочу помочь. Я для этого приехала сюда. Мы снова вместе... не молчи. — Ана с беспокойством заглядывала ему в глаза. Дыхание ее участилось, речь стала взволнованно торопящейся:
— Тебя шантажировали? Грязными руками копались в наших отношениях?
Чего они хотят? Ваш полковник намекал о моих претензиях. Какие могут быть претензии? Глупости. Давай вместе обсудим. Не пугай меня. Нельзя же так глупо расстаться. Я не смогу расстаться. Я опять пойду к твоим полковникам.
Дальше играть в молчанку было бессмысленно.
— Понимаешь, такая странная ситуация... — медленно начал майор, старательно подбирая слова. — Поначалу был жуткий скандал. Меня хотели арестовать и немедленно отправить в Москву. Но потом выяснилось, что ты дочь профессора Вентуры. Я уже говорил, что его в миссии уважают. К тому же наши хотят его привлечь к научной экспедиции в район Национального парка. Твой приход их несколько образумил, вволю поорав, они решили оставить меня в покое.
Но заявили: раз ты дружишь с профессорской дочкой, уговори его принять участие в экспедиции...
— Он никогда на это не пойдет, — перебивая Найденова, заявила Ана.
— Мой отец никогда не сотрудничал с военными. Ни в Португалии, ни здесь.
— Но ради науки... — вяло возразил майор.
— А что военные понимают в науке?!
— Поэтому и обращаются к профессору Вентуре. Стране ведь требуется интеллектуальная помощь.
— Вы уже помогли... Давай закончим эту тему. Сколько не виделись, такое произошло, а мы ерундой занимаемся.
— Давай, — печально вздохнул Найденов. После слов Аны ему стало легче. Пусть его отправляют в Союз, пусть сообщают тестю, но в глазах Аны он должен остаться таким, каким она хочет его видеть. Он легко поднялся с плетеного стула и, крепко обхватив узкие плечи Аны, привлек ее к себе. Ана не сопротивлялась и, хотя прятала лицо от его раскрытых губ, ее смех поощрял столь неожиданные активные действия майора.
— А вдруг тебя увидят полковники?! — с притворным ужасом прошептала она, не отстраняясь от его обнаженной груди.
— Черт с ними! Сегодня они меня не достанут. А завтра все равно в Союз первым рейсом.
— Как? -Ана оттолкнула майора и беспомощно опустила руки. На ее глаза навернулись слезы.
— Ну как... как? Мне ведь разрешили свидание с тобой только из-за отца.
— Мерзавцы! А что будет, если мой отец согласится?
— Мы же договорились не возвращаться к этому. Идем лучше куда-нибудь. Мне очень понравилось на набережной. Ты знаешь, как туда пройти? — майор схватил Ану за руку и энергично направился к выходу из кафе.
Ана заупрямилась:
— Погоди. Если отец согласится — тебя оставят в Анголе? Да? И вместе с ним отправят в экспедицию?
— Он не согласится.
— А потом, после экспедиции, — не унималась Ана, — ты где будешь?
— Скорее всего откомандируют назад в Уамбо.
— И мы снова будем видеться каждый день?
— Об этом можно только мечтать...
— Будем! — утвердительно произнесла Ана. — Сейчас же идем к отцу.
У него сегодня нет лекций.
— Неудобно. Ни с того ни с сего... Ана уверенно взяла Найденова за руку.
— Это уже не твоя забота. Он примет участие в экспедиции. Столько лет мечтал об этом. Национальный парк — его слабость.
Найденов искоса наблюдал за профессором Вентурой. Нацепив на массивный с двумя буграми у ноздрей нос маленькие обрезанные сверху очки, профессор Вентура внимательно рассматривал атлас. Мысленно он уже путешествовал по желто-зеленому пространству.
Самолет трясло. Порывы ветра били в борта и, казалось, вот-вот завалят их старенький «ан» на бок. Профессор не отрывался от атласа. Майор же с опаской поглядывал в иллюминатор. Летели низко. Летчики словно боялись оторваться от расстилавшейся под ними саванны. Найденову вдруг захотелось, чтобы в двигателях возникла какая-нибудь неисправность, и вся эта груда металла спланировала вниз на заросли густого кустарника. Он представил себе, как томительно будут ожидать вертолет, как будет мучить жажда, но это все-таки лучше, чем неизвестность, поджидающая их впереди.
Голова Рубцова качалась из стороны в сторону. Он спал. За несколько дней в Луанде Найденов устал от общения с подполковником, теперь же их жизни сплелись еще плотнее. Что не особо радовало. Ничего хорошего от своего нового командира майор не ждал. К тому же угнетало чувство неловкости перед профессором.
Благодаря стараниям Аны и вранью майора, этот наивный, углубленный в себя и в изучение Королевства Овимбунду человек уверен, что принимает участие в научной экспедиции. Тут же вспомнились частые, быстрые, горячие поцелуи, которыми на прощанье Ана осыпала лицо и шею Найденова. Расставание распалило ее боязливо притушенную страсть и чувства, столь властно ею контролируемые.
Найденов без досады, с легким головокружением подумал тогда: «Зачем мучила столько времени и себя, и меня».
Почти напротив майора, нахохлившись, сидела медсестра Женя Хасанова. От тряски она едва не соскальзывала с жесткой скамейки транспортного самолета. Майор сочувственно улыбнулся ей. Вместо ответа Хасанова демонстративно закрыла глаза. Найденов уже слышал в миссии, что медсестра была любовницей генерала Панова, и с интересом задержал взгляд на ее лице. Восточная красота девушки притягивала мягким овалом подбородка и маленького носа с нежными лепестками тонких, почти прозрачных ноздрей. Ее резко очерченные ненакрашенные губы легкой коричневатостью рельефно контрастировали с абрикосовой томностью кожи, меняющей розовую размытость у рта на насыщенную охру округлых скул. Непонятным образом это лицо напоминало ему другое, совсем непохожее, но родственное этому своей чистотой, спокойствием и недоступностью.
Лицо Аны. Найденов представил, как толстые короткие пальцы Панова сладострастно касаются губ молоденькой медсестры, как жадно и властно он кусает ее тонкую с голубой прожилкой шею, как прижимает ее точеную восточную головку к своему обрюзгшему потному телу... Какое коварство таит в себе женская красота...
Также, как сейчас медсестрой, Найденов любовался Аной и не мог представить искаженными ее наивно-девственные губы, зажмуренные в экстазе глаза, свалянные, прилипшие ко лбу волосы. А ведь она хранит в себе такие же дремучие тайны, как и сидящая напротив Женька.
«Поклонение женщине исчезло, как и поклонение красоте. Сегодня всех больше устраивает красивость. А красивость — всегда обман». Раньше подобные мысли никогда не посещали майора, и он удивился такому повороту в самом себе.
Самолет в очередной раз тряхнуло, еще раз наклонило, и он как-то нехотя побежал по бетонной полосе. В иллюминаторе появилось грязно-белое строение из плоско лежащих бетонных плит, на крыше которого развевался флаг республики. Рядом на ящиках сидели люди в военной пятнистой форме. Пили пиво.
Над их головами волнами надувался брезентовый тент. К самолету подкатил «газик».
Полковник Стреляный попал в Менонгу довольно необычным образом.
Его подвела лень. Был солнечный зимний день. Полковник то и дело вставал из-за стола, заваленного папками, и, довольно прохаживаясь по кабинету, останавливался у окна. Внизу, на Гоголевском бульваре, золотисто вспыхивали пушистые снежные сугробы. На детской площадке беззаботно копошились малыши под бдительным оком пестрящих куртками молодых мам и грузных бабушек в отороченных вытертым каракулем пальто. Синие тени домов ложились на чугунную ограду бульвара. И над всем этим царило спокойное зимнее солнце. От его косых лучей канцелярский прокуренный кабинет Стреляного приобретал жилой, обуютенный вид. И полковника, несмотря на обычный рядовой вторник, обуяла праздничная легкость. И он не удивился, когда в черном мундире появился искуситель — каперанг из Мурманска. Были у него к Стреляному незначительные вопросы и настойчивое предложение выпить. А выпить Стреляному хотелось всегда. И все было бы хорошо, поддайся он на уговоры оставить начальственный кабинет и переместиться в шашлычную «Риони» на Арбате. Но нет. Подлая лень сковала волю Стреляного. Ему никуда не хотелось идти. В кабинете было тепло и надежно. Стреляный с превосходством посмотрел на увеличивающийся поток людей, спешащих по бульвару с работы домой, и предложил выпить, не отходя от рабочего места. Для этого предназначался большой несгораемый шкаф. На одной из его полок между папками было пространство, аккуратно застеленное куском целлофана. Словно наготове стояли два граненых стакана и рядом лежали сухари, яблоко и карамель.
Каперанг, не дожидаясь приказа, достал из кейса бутылку коньяку и уверенно разлил по полстакана.
Пилось легко. Под веселые россказни моряка появилась и вторая бутылка. Сумерки мягко заполнили пространство кабинета. Собутыльники беседовали почти шепотом, попыхивая друг на друга сигаретами. Но спокойное угасание дня внезапно прервал резкий, настойчивый стук в дверь. На пороге стояли офицеры — члены комиссии парткома по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Каперанг мысленно попрощался со своим дивизионом подводных лодок, а Стреляный грустно уставился на пыльную казенную люстру, осветившую его кабинет.
