— Пор-рядок!
Оставшись в одиночестве, Хромой попытался сдвинуть вниз оконную раму, дабы выбросить из поезда пистолет. Подлая рама, увы, усилиям его не поддавалась, мертво заклинившись в металлических пазах.
Глухо выругавшись, он замкнул собственным ключом купе и отправился в тамбур. Проклиная ментов и, стиснув зубы от злости, вышел в переход между вагонами, присел и стал проталкивать в щель между грохочущими стыками наспех протертый, завернутый в обрывок газеты пистолет. И тут же почувствовал на себе чей-то взгляд.
Кто-то стоял за его спиной.
Пистолет неслышно брякнулся на летящий под днищем вагона щебень.
“Ах ты… Незадача”, — промелькнуло в голове Хромого и рука его медленно скользнула под борт пиджака.
В следующий момент, напружинившись всем телом, он резко привстал, обернувшись к неведомому противнику, своей медлительностью давшему ему невероятный шанс на спасение и победу…
С точки зрения даже посредственного профессионала спецслужб, Прозоров, обладающий преимуществом атакующей стороны, совершил две непростительных ошибки, решившись на откровенное столкновение с противником: во-первых, замешкался с анализом его непонятных манипуляций в переходе между вагонами, а, во-вторых, недооценил звериную сноровку обороняющегося. Однако главная причина незадавшейся акции заключалась в той непредвиденной случайности, что именно в момент отчаянного рывка хромого навстречу Ивану, вагон резко качнуло в сторону, и два эти движения, наложившись и усилив друг друга, привели к тому, что он оказался лежащим на боку в грохочущем узком проходе, с подвернутой за спину рукой. Ладонь другой руки, насквозь пробитая длинным шилом, — он даже не почувствовал боли, единственное — видел это шило, торчащее у него перед глазами, — эта ладонь пыталась оттолкнуть от лица уже близкую и неминуемую смерть, ощеренный лик которой застил белый свет — то бишь — тусклое и дрожащее пространство металлических плоскостей.
И вдруг, будто повинуясь некому приказу свыше, сильный и ловкий противник категорически передумал убивать его, сверлящий злобой взгляд, устремленный, казалось, в самую душу, как-то странно подобрел, и, вздохнув словно бы виновато, враг повинно уронил свою большую голову на грудь Прозорова и по-братски обнял его…
И тут в качающемся оранжево-размытом полумраке прохода Прозоров различил стоявшую над ним Аду с маленьким черным пистолетом в руке.
Он столкнул с себя отяжелевший труп, затем решительным движением вырвал шило из ладони, и встал на ноги, неотрывно глядя на свою спасительницу, бесстрастно застывшую в проходе. Обшарил карманы убитого, вытащив купейный ключ. Затем распахнул дверь вагона. С воем и визгом в тамбур хлынул холодный ветер. Морщась от боли в пробитой ладони, он подхватил неподвижное тело и, подталкивая его коленями, подтащил к двери. Хромая нога уперлась в боковую стойку и, к удивлению Прозорова, до сих пор недвижно и молча наблюдавшая за его хлопотами Ада, также молча подошла к трупу и хладнокровно пнула эту упрямую хромую ногу, лишив ее последней зацепки.
Прозоров, косясь на Аду — а ну как толкнет в спину! — выпихнул мертвое тело из вагона, захлопнул дверь.
— Если не собираешься в меня стрелять, то спрячь ствол, — произнес равнодушно, направляясь в глубь спящего вагона.
Она двинулась следом за ним.
Вошли в купе.
— Собирайся, — приказал он, кивнув в сторону багажной полки. — Я отлучусь, подожди…
Ада, не говоря ни слова, торопливо принялась убирать со столика косметичку, щетку, зеркальце… Лицо ее было бледно и сосредоточенно, движения порывисты, но точны и уверенны.
“Молодец девка, — подумал Прозоров. — Недаром говорят, что у баб крепкая психика…”
Через минуту он возвратился в купе с кейсом хромого, поднял его в вытянутой руке, сказав:
— Если там то, что я предполагаю, расклад будет такой: содержимое — поровну. Впрочем, нет. Коли имеются меркантильные возражения, принимаю их как приказ. Можешь забрать все. Я у тебя в долгу неоплатном.
— Хватит болтать, — отчужденно произнесла она. — Надо заняться твоей рукой. Держи платок и духи, йода у меня нет. Что, щипет?.. Ах ты, бедненький…
— Ты приготовься, нам скоро придется прыгать с подножки, — скрипя зубами промолвил Прозоров, прижимая к ране душистый и жгучий платок. — Через полчаса полустанок Вырь. Поезд снизит скорость. Не доезжая выскочим…
— Вскрой, — сказала Ада.
— Рванет? — усомнился Прозоров.
— Вскрой, — повторила она. — Не рванет…
— Но зачем сейчас? Успеется…
— А мне просто любопытно, — сказала она. — Меня, представь, распирает чисто женское любопытство…
— Хорошо, — усмехнулся Иван. — Ты мне нравишься все больше и больше. Перефразируя классика, “умна, прекрасна и беспола…” Но, полагаю, что отныне нам нужно опасаться не государственных следственных органов, а системы куда более беспощадной…
— Мы как-то неприметно перешли на “ты”, — безразличным тоном резюмировала она.
— Общее дело сближает, а общее преступление вообще роднит, — нашелся Иван, рассматривая замок кейса. — Итак, — произнес задумчиво. — Три валика, на каждом по десять цифр… Около тысячи комбинаций. Портфель боевой, шестеренки замка зажеванные, а слух у меня острый, хотя можно всем этим хитростям противопоставить отвертку швейцарского ножа, с которым я не расстаюсь… Но время, как ты сказала, есть, а потому побалуемся…
Замок открылся через пять минут. Отщелкнулись язычки позолоченных щекод, и в купе повила напряженная пауза.
— Ну, вперед! — просто сказала Ада.
Прозоров поднял крышку кейса. Обнажились аккуратно уложенные, запаянные в пластик серо-зеленые пачки. В боковой части кейса находилась черная пластмассовая коробка, рядом с ней — пара перетянутых аптечной резинкой компьютерных дискет.
— Нескромный вопрос: куда и на что ты потратишь эту чертову уйму деньжищ? — спросил Прозоров.
— Во-первых, вопрос, — кокетливо отозвалась Ада. — Если я не ослышалась, данная сумма полностью находится в моем безраздельном распоряжении, так? Как гонорар за спасение того, что от вас осталось. Или вы погорячились с подобным благородным выводом?
— Абсолютно — нет, — Прозоров придвинул к ее коленям кейс, захлопнув его крышку.
— Тогда — во-вторых, — продолжила она. — Оставьте деньги себе, поскольку они целевым, как говорится, назначением, пойдут на оплату услуг киллера. — Замолчала, испытующе глядя на собеседника.
— Кого же ты хочешь убить? — холодно спросил он.
— Ферапонта.
— Вот как? Личные счеты?
— В точку, — сказала Ада и вздохнула. — И тем более — в точку, что интересы наши на сей счет, полагаю, идеально совпадают. Так что поздравляю с внезапным гонораром или же авансом, тем более, данную мерзкую работу ты собирался сделать совершенно бесплатно.
— Ничего себе! — потрясенный Прозоров открыл рот. — Но каким образом…
— Я тебя случайно вычислила, когда ты посещал “Скокс”, потом шла по следу… Иногда ты делал ошибки, как накануне…
— Ты хочешь сказать, что в одном купе мы оказались не волею случая? — догадался Прозоров и ему стало не по себе. — Да ты что, “конторскую” школу прошла?..
— Можно сказать, и прошла, — ответила Ада, скидывая с ног туфельки на высоком каблуке. — Мой любимый покойный дядя все жизнь прослужил в проклятом народом КГБ. И на склоне лет, будучи беспечным дачником, жаждущим хоть с кем-то из надежных людей поделиться своим боевым прошлым да и вообще опытом виртуозного профессионала тайной полиции, доверил мне массу лично выстраданных методик… Дай-ка мне мою сумку, у меня там ботинки. Не в этих же мне, в самом деле, прыгать с поезда…
В декабре одна тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, по личной инициативе выйдя в отставку из аппарата Центрального разведывательного управления США со ссылкой на резкое ухудшение здоровья, Джордж Эвирон — человек, которому едва перевалило за сорок, начал раздумывать о новых направлениях своего жизненного пути, видевшегося ему вполне независимым и благополучным в арифметике ожидаемых доходов.
Формальный повод отставки — тяжелейшую форму экземы, обширными кровавыми проплешами и язвами обсыпавшую все его тело после нервного стресса, случившегося после командировки в Восточный Берлин, где он выполнял деликатную и крайне рискованную миссию, связаннную с устранением двойного агента, специальная медицинская комиссия утвердила безоговорочно, благодаря чему он получил щедрую пенсию по инвалидности и — отпущение в мир свободного предпринимательства.
В свое время Джордж закончил Принстонский университет, став дипломированным славистом, откуда, завербованный ЦРУ и прошедший спецподготовку, был направлен в Западный Берлин, где, подобравшись с помощью искусных подкопов к кабелям связи советской группы войск, американская разведка получала заветную информацию. Офицеру Эвирону полагалось информацию поначалу тупо переводить, а после — уже и анализировать, составляя определенного рода отчеты. Далее его перевели на стезю агентуриста, пройденную им с блеском и без единой осечки.
