– Думаете, он нарвался на них?
– Не исключаю, – подтвердил предположение Антона Серов, – поэтому, когда будете работать, имейте это в виду.
– Ясно.
– И еще. – Серов, не спеша, подошел к Антону. – Для меня не является секретом, что ты собираешься ставить перед своим начальником вопрос о разрешении работы в Грузии.
– У меня в мыслях не было скрывать это от вас, – признался Антон.
Он понимал, что, проанализировав полученную группой информацию о Мациеве, комдив самостоятельно придет к такому выводу. По большому счету, если не разрешат, группе делать в Чечне больше нечего.
– Если что, я заброшу тебя своей вертушкой туда, – ошарашил комдив. Заметив удивление на лице Антона, усмехнулся: – Не волнуйся, не первый раз.
Серов вышел. Антон с нескрываемым восхищением посмотрел ему вслед.
* * *
Костя последним вылез из «уазика», в котором ему пришлось ехать за задними сиденьями, устроившись на каком-то ящике, среди сваленных в кучу рюкзаков, канистр с бензином и гаечных ключей. Разминая затекшие ноги, боевики принялись ходить вдоль каменистой дороги.
Двигатель машины был заглушен, но, несмотря на это, Костя не мог избавиться от ощущения, что это не так. Обойдя машину спереди и убедившись, что на него никто не обращает внимания, он положил на капот руку. Вибрации не было. Гудело в голове. Он огляделся.
Холодное полуденное солнце и горы, покрытые редкими островками густого кустарника с пожухлой листвой. Издалека они казались облаками, прижавшимися к обрывам.
Дальше проехать невозможно. И без того узкая дорога до половины засыпана подмытым грунтом и щебенкой. На ней отчетливо можно было разглядеть цепочку человеческих следов, тянущихся дальше, наверх.
Костя несколько раз глубоко вздохнул, по-прежнему ощущая запах крови, который, казалось, забился в самую глубину легких. Голова закружилась. Он едва удержался на ногах, невольно пошатнувшись.
– Что, Мохов? – послышался насмешливый голос. – Пьяный стал от воздуха?
Костя ничего не ответил, лишь натянуто улыбнулся. Ехали всю ночь и полдня, делая лишь короткие остановки по нужде и один раз для того, чтобы заправиться. Канистры с бензином сильно воняли, и Костя с трудом переносил езду, несмотря на солидный для его возраста водительский стаж.
Чеченцы стали прощаться с водителем.
Костя тоже подошел. Нужно было становиться своим. Чем натуральней это будет выглядеть, тем легче бежать. Его не остановит запись. Не на того напали. Этот чеченец уже был приговорен, а его вынудили исполнить приговор. В чем он виноват? В том, что хотел жить? Это никому не запрещено. Что было бы, если он отказался? Два трупа. Мать получит страховку, а дальше? В конце концов почему здесь нет тех, кто затеял эту войну? Они по-прежнему живут вдалеке от этих кошмаров и делают свое дело. Никто не вспоминает о тысячах русских убитых, изнасилованных, просто ограбленных и выброшенных из своих квартир. За время службы Костя своими глазами увидел расхождение между тем, что творится в республике на самом деле и как это преподносят средства массовой информации. Он успел изнутри увидеть изнанку этой войны. Боевики, к которым он попал поначалу, убивали только из-за денег. Ему хватило нескольких дней, чтобы понять: не будет Чечни – они пойдут в другое место.
Водитель пожал протянутую Костей руку и подбодряюще похлопал по плечу:
– Давай, Мохов! Удачи! Ты попал к хорошим людям.
– Все! – Канташ вышел на середину дороги. – Пора идти, пока светло.
Машина завелась и, напоследок посигналив, покатилась назад, к небольшому расширению на дороге, чтобы развернуться. Костя проводил ее с тоскою во взгляде и направился следом за чеченцами.
С первых же минут ходьбы он понял, что ему придется туго. Со стороны казалось, будто бандиты идут не спеша. Однако первое впечатление было обманчивым. Уже скоро он почувствовал одышку, а еще через километр начал отставать.
Он шел в середине колонны из четырех человек. На всех были надеты рюкзаки. Косте дали какой-то мешок. Он был не особо тяжелый, но в отличие от ноши бандитов неудобен для переноски. То и дело перекладывая его с одного плеча на другое, Костя старался не подавать виду, что ему тяжело. Отойдя на почтительное расстояние от места остановки, устроили привал. Рацион боевиков не удивил Костю. Из его мешка достали сникерсы, вручив каждому по одному, и по пачке галет из армейского сухпайка.
– Где взяли? – осторожно поинтересовался Костя у Канташа, ожидая услышать рассказ о продажных тыловиках.
– Гуманитарная помощь, – на полном серьезе ответил тот. – Тушенку и консервы тоже привозят, но ее тяжело носить с собой. Мы меняем ее в селах на деньги.
– А кто вам все это присылает? – удивился он.
– Мы все лето в Грозном жили, – не оборачиваясь, пояснил сидящий к нему спиной бандит. – Легально. Я вообще днем таксистом работал.
– Ну вы даете! – Черепанов даже перестал жевать. – Почему сейчас уходите?
– Мы не уходим. – Канташ покончил со своим обедом и теперь вступил в разговор. – Меняем место дислокации.
– Нам далеко идти?
– Не близко. – Он поднялся и закинул автомат за спину. – Заканчивайте.
Шли весь остаток дня и вечер. Лес сменился кустарником, потом горными лугами. Уже в сумерках Черепанов разглядел очертания домов. Аул казался продолжением россыпи огромных валунов. Он словно приземлился здесь подобно терпящему бедствие самолету, до полной остановки растеряв половину своих частей. В нескольких окнах было заметно бледное свечение. Из дворов доносился редкий лай собак.
Костя знал: несмотря на обманчивую близость селения, до него еще около часа ходьбы. Расстояние скрадывал спуск и подъем, а звуки – чистый воздух, скалы и тишина.
Сразу в аул не пошли. Свернув с тропы, спустились в ложбину. Дома вновь пропали из виду. Сбросив с себя рюкзаки, боевики обступили своего главаря. Канташ о чем-то заговорил на чеченском. Все это время Костя стоял в стороне, чувствуя себя не в своей тарелке. Мало ли что они обсуждают. Он уже не удивится, если его оставят здесь в рабство, несмотря на обещания, а убийство Висани окажется простым издевательством. Это очень хитрый народ. Им ничего не стоит убедить его в благосклонности своих намерений, но сделать это только из-за того, чтобы исключить вариант побега. Да и скажи об этом раньше, еще в Хиди Хуторе, пришлось бы тащить пленника со связанными руками. Лишние проблемы им ни к чему.
Между тем по интонации главаря Черепанов понял: разговор подходит к концу. Наконец Канташ хлопнул в ладоши и замолчал, пристально глядя в глаза одному из боевиков, словно пытаясь угадать, дошел ли до того смысл сказанного. Тот медленно кивнул, переваривая услышанное, после чего, прихватив автомат, ушел в сторону селения.
Земля была холодной. Сев на корточки, остальные стали вполголоса что-то обсуждать, не обращая внимания на Черепа. Быстро стемнело. Отрывистая чужая речь и наступление ночи вызвали новый прилив тоски, перемешанной с тревогой. Вновь перед глазами встала картина произошедшей накануне расправы. Попытался отвлечься и подумать о доме. От этих мыслей стало еще хуже. Как это все далеко! Неужели он никогда не увидит мать, отца, любимую девушку? Чего стоит этим полуграмотным отморозкам ради забавы прикончить его прямо здесь? Разве ради этого его растили? Как это несправедливо! И никто никогда не узнает, где он закончил так и не успевшую начаться жизнь. К горлу подступил комок. Зажмурившись, Костя задрал голову вверх и открыл глаза, пытаясь подавить приступ плача. В тот же момент словно порыв ледяного ветра ворвался в воспаленный мозг и, не задерживаясь, унесся дальше, унося с собой мысли. От восхищения Костя открыл рот, напрочь забыв обо всем на свете. Прямо над ним гигантской перевернутой чашей низверглась бесконечность Вселенной. Он никогда не видел столько звезд. Завороженный красотой, он отвлекся от боли в стертых ногах, голода и страха.
«Бог есть! – пульсировало необъяснимым теплом где-то в глубине груди. – Это он!»
Костя не мог понять, сколько времени находился в состоянии непонятного и доселе не испытанного им транса. Может, секунду, а может, час. Окрик чеченца и шум шагов вернули его в реальный мир.
Он обернулся. Со стороны аула в их сторону спускался человек. Он догадался – это разведчик, которого отправлял Канташ. Он еще раз удивился своему состоянию. Прошло не меньше часа, как этот чеченец ушел.
– Вставай, – его толкнули в спину. – Чего сидишь?
Он поднялся, забросил за спину мешок и догнал уходящего вверх боевика.
В селении Омагли, где разместил Рамхзана и девушек встретивший после перехода человек, кроме грузин жило много чеченцев. В основном это были женщины, старики и дети. Все они оказались здесь из-за войны. Одни бежали, потеряв кров и устав от непрекращающейся бойни, в надежде найти в Грузии вторую родину. Других переправили отцы, мужья и братья, вернувшись обратно воевать. Часть из них уже давно сгинула в огненном месиве, оставив выживать семьи в мире, который никак не изменился с их гибелью, другие мотали огромные сроки в тюрьмах и лагерях, третьи собирались пополнить эти ряды. Сейчас, перед наступлением холодов, в село потянулись боевики. Соблюдая негласную договоренность с грузинскими силовиками, они вели себя относительно тихо. Не появлялись на виду у местных с оружием, не хвастались своими подвигами в Чечне, что могло расцениваться как пропаганда войны. У многих здесь были семьи. Кто-то селился у знакомых и родственников, кто-то снимал комнату. Часто можно было увидеть относительно молодых инвалидов. Без рук, ног, одноглазые, они ничуть не стеснялись своих увечий, даже напротив – гордились. Впрочем, зачастую это было все, что дала им война. Рамхзан не хотел признавать бессмысленность существования этих чеченцев, выброшенных из-за ненадобности на обочину жизни. В первый раз он оказался в этом селе пять лет назад. Тогда ему казалось, что пройдет немного времени, и все они вернутся на родину, где станут уважаемыми и заслуженными людьми, а новая страна назначит им пенсии, построит дома. Но время шло, а долгожданная победа становилась просто несбыточной мечтой. В этом виноваты сами чеченцы, считал он. Несмотря на слабую образованность, он понимал: за деньги невозможно победить. Когда за войну платят, ее конец будет оттягиваться, а идеи отойдут на второй план, потому как она становится источником обогащения. Он мечтал собрать и объединить людей, которые не будут преследовать корыстных целей, но постоянно наталкивался на непонимание. Да, все громко говорили о высоких идеях, только и всего. Стоило появиться Англичанину, как авторитет Рамхзана упал, и вскоре он стал объектом беззлобных насмешек. Что было бы, если таких, как он, были не десятки, а тысячи? Разве посмели бы русские второй раз прийти в его страну? А сейчас? Даже женщины, которых он привел, умрут по принуждению. Что бы там ни говорили, но прежде всего они будут не жертвовать собой, а убегать от позора, преследуя собственные интересы.
