– Ну её к бесу, – молвил Аким, – далась тебе эта мина. Если так невтерпёж, давай перед отъездом бабахнем. Хотя, не знаю, это уж совсем детство. Я бы лучше тол выплавил.
– Можно выплавить тол и подорвать лесника, – предложил Крейзи, наш шизоидный эксперт. – В ней боевого заряда пятьсот сорок килограммов. Перенести к нему под дом в немецких противогазных баках и взорвать. Пущай полетает!
– Да ну на фиг, – возмутился я, выставляя напоказ здравомыслие. – Вечно тебя, Сашка, какие-то дикие проекты одолевают.
Балдорис захихикал.
– Почему же дикие, – заметил Дима, – просто Крейзи по натуре экстремист.
– Надо этого гадского лесничего достать, – стоял на своём Крейзи, – сколько ты сам, Ильён, от него страдал?
Сашка был, безусловно, прав. Обитавший в этих краях лесник попортил нам немало крови. Несколько раз ловил нас, отнимал инструмент и добычу, вдобавок, бил. Случалось это, конечно, давно. Мы тогда могли только мечтать об убийстве злого тирана. Последний раз он поймал меня, Пухлого и Крейзи зимой на картах. Мы, разбив лёд, доставали со дна промёрзшего торфяника оружие, когда на «Буране» подъехал гадский егерь и устроил нам выволочку. Лесника мы ненавидели и боялись. Его предшественника какие-то серьёзные ребята едва не угрохали за все дела. Расстреляли из СВТ дверь, по стенам долбили из пулемёта зажигательными и чуть не спалили избушку, в которой он жил. После этого старый егерь уволился, а взваливший на себя нелёгкое бремя Синявинского шерифа новатор круто взялся за работу. Наводил порядок твёрдой рукой. Неоднократно доходило до огневых стычек, но всякий раз блюститель закона брал верх. Администрация района экипировала его как рейнджера: у лесника был внедорожник УАЗ-469, снегоход «Буран» и мотоцикл «Урал» с коляской. Он не расставался с СКС. Вообще-то, у живущего на трофейном прииске головореза неминуемо должен был собраться свой арсенал. Таковой наверняка имелся. Говорили, что он разгонял браконьеров при помощи дёгтя [20] , я сам видел его с ППШ-41, но обычно лесничий рыскал с самозарядным карабином Симонова. Такое пристрастие, наверное, объяснялось тем, что это было его штатное оружие, проверенное и пристрелянное, которое он имел право легально пускать в ход. Лесник никогда не шутил с посягателями на свой феод и пас трофейщиков жезлом железным. Мы боялись его как чёрт ладана.
– Лесник, конечно, сука, но взрывать его не следует, – ответил я, покосившись на Диму.
Боярский хоть и свой в доску, но всё же мент. Обсуждать и, тем боле, пытаться реализовать в присутствии легавого смертоубийство есть чистое безумие. Только Крейзи этого не понимал. На то он и crazy. Я встретился глазами с Пухлым. Он кивнул, соглашаясь со мною. Сидевший поодаль Дима благодушно посмеивался, давая понять, что догоняет насчёт беспонтового сашкиного базара и того, что я о нём думаю. Димон хоть и смахивал на эстрадного певца Кузьмина, парень был вовсе неглупый. Правда, любил бухнуть, за что и числился у нас главбухом.
К его удовольствию Аким налил по второму кругу.
– Ну, за поход, – генеральским басом изрёк я.
Тост был встречен дружным одобрением. Ко мне потянулись рюмки, со звоном сталкиваясь по дороге.
– Помню, как Пухлый Димона чуть не застрелил, – заржал Крейзи, видимо, экстрасенсорным чутьём уловив витавшие над столом флюиды. – Вова крюком в воронке удил, стоя на коряге, а Димон его случайно в воду столкнул. Пухлый вылез, дал ему в морду. Дима его лопатой поперёк спины перетянул. Пухлый тогда хватает винтовку – бах! Передёргивает затвор – бах! Дима бежать от него. Пухлый опять – бах! Димон с перепугу все деревья лбом посшибал. Пухлый в него так и не попал. Димон потом прибежал, весь в шишках, из деревьев вот такенный букет собран. Сань, спрашивает, патроны кончились?
– А-ха-ха, вот был умат, когда Крейзи на костре подорвался, – злорадно погнал в отместку Дима, когда мы отсмеялись. – Доверили как-то Крейзи костёр развести. Обычно у нас этим Ильёнчик занимался, а тут промашка вышла, поручили Санечке. Крейзи разжёг огонь. Только все нормальные люди заранее проверяют землю под кострище на тему сюрпризов. Сантёр этого обстоятельства не учёл. Горит костёр день, два. На второй как рвануло. Причём, сильно. Наверное летучка [21] была либо граната там лежала, нагрелась за это время в огне. Хорошо, Сашка не у самого костра стоял. Мы тоже где-то поодаль тусовались. Как дало! Крейзи в кусты отбросило, на сосне макароны болтаются, рогатки, на которых котелок висел, как-то совершенно немыслимо развернуло. Ужас, в общем. Вытаскиваем Санечку из кустов. Он не слышит ничего, оглушило. А котелок мы не нашли, улетел куда-то.
– Вот у вас веселуха творится, – подивился Балдорис.
– Веселуха была что надо, – являясь участником большинства наших совместных раскопок, я мог утверждать, что бывал в переделках покруче. – Мы в детстве с Пухлым раз чуть не сгорели. Помнишь? – спросил я. Пухлый кивнул. – Откопали как-то ракетный снаряд от немецкого реактивного миномёта. Положили его в костёр. Залезли в траншею, ждём. А лето уже, трава сухая. Мы сидим, чувствуем, что-то не то. Выглянули, а кругом всё пылает. Пухлый говорит, давай уходить. Я: куда, сейчас взорвётся, погибнем. Ждём-ждём, пламя раскочегарилось, жара страшная. Пухлый порывается выскочить, я его держу. Чуть не зажарились. Вдруг как уебало! У меня волосы, которые спеклись, все разом унесло взрывной волной. Огонь тоже сбило. Мы из укрытия выбрались и бежать. Все в ожогах, кожа волдырями. У Пухлого морда здорово обгорела.
– С харей Вовану всегда не везло, – прокомментировал Глинник.
Вован только усмехнулся на это. Внешность он имел уродливую, поэтому и гримаса получилась жуткой. По бокам искорёженного лица торчали оттопыренные уши, казавшиеся ещё более лопоухими по причине короткой стрижки. Шевелюра у Пухлого была непонятного окраса – пятнами – местами светлее, местами темнее. Вкупе с его немалым росточком наружность делалась устрашающей. Кликуху он получил из-за вечно опухшей физиономии. Окрестил его Вова Богунов, Рыжий, ещё один юный следопут, ныне безвестно сгинувший. С Рыжим я был знаком меньше, чем с остальными ребятами, так уж получилось. Зато с Пухлым они были друзьями не разлей вода. Был в нашей компании третий Володя – Рерих, но он давно отъехал на историческую родину в Германию. Богунов же ушёл в армию. Служил на Дальнем Востоке в 390-м полку морской пехоты, дембельнувшись, воевал в Боснии, Чечне; я в это время сидел. Чачелов потом встречал одержимого милитари-идеей друга, в совершенной отвязке после армии бегавшего по городу с пистолетом ТТ. Пухлый был между нами связующим звеном. А я от нашей шайки давным-давно отошёл.
Но всё возвращается на круги своя.
Улучив момент, Аким наполнил рюмки. Некирные люди пропустили.
– Ну, за друзей, – с военным лаконизмом снова выступил я в роли тамады.
Крякнув у меня над ухом, Аким с громким стуком опустил донце стопаря на стол.
– Однажды мы с батей тоже чуть не погибли, – степенно отёр он усы тыльной стороной ладони, – точнее, нас чуть не убили. Пошли мы: я, батя и старший брат на линию Маннергейма. Мы далеко заходили, аж на третью линию.
– А вояки? – усомнился Балдорис. – Там ведь воинские части стоят.
– Нам-то хули, – философски, как может только пьяный русский человек, рассудил Аким, – части не части, мы шли себе. Вояк обходили стороной, что их не обойти, если надо? Здесь-то укрепрайон поблизости весь раскопан. Батя мой – воробей стреляный, он с дядей, братом своим, по молодости лет знаешь в какие дебри забирался! Собственную карту составили, по ней уже меня с братом потом водил. Батя у меня обстоятельный был, царство ему небесное. И вот пошли мы на дальние блиндажи, к Ладоге. Я, батя и брат. Про линию Маннергейма никому объяснять не надо, что это такое и куда она тянется? Увёл он нас в самую глухомань, там где доты ещё нечищеные.
– А такие есть? – всполошился Глинник.
У Бори аж уши зашевелились.
– Было навалом и сейчас предостаточно, – туманно ответил Аким, не выдав семейную тайну. Так, наверное, в Сибири старатели берегли секрет золотой жилы. – Укрепления там из местного камня. Сложены из огромных валунов, скреплённых раствором. Мы у одного такого и забазировались. Изучили предварительно, не действующий ли, а то бывает вояки их для собственных нужд используют. Но тот был глухой. Вход бетоном залит. Мы осмотрели, других лазов нет, значит всё нормально, никто этот дот не трогал. Стали тогда пробку взрывать…
– А вояки? – снова спросил Балдорис, в трофейщицких методах ничего не смысливший.
– Какие вояки? Никто ничего не слышал. Во-первых, лес густой, во-вторых, мы зарядами маленькими долбили. Ковыряешь ломиком дырку в пробке, туда граммов двадцать-тридцать гексогена, заваливаешь землёй, сверху пнём каким-нибудь припираешь и подрываешь. Потом ломом куски бетона выковыриваешь. Щель расширяется, туда снова заряд, и так далее. Детонаторов у нас было как грязи. Конечно, дело хлопотное, но мало шумное. За день пробку выбили. Видим, дверь железная, на нехилых болтах привинченная. Как я говорил, батя у меня человек запасливый, на все случаи жизни что-нибудь имел. Достали детонационного шнура малую бухту. В нём тэн, он тоже сильный. Шнуром головку болта обвязываешь; он как даст-даст, как даст-даст – как автогеном срежет! Смахнули мы болты, дверь малым взрывом сбили: она к стене бетоном с пробки была прилеплена, ломами её не взять.
