— Вот! — генерал резко навалился грудью на стол и вытаращил в мою сторону все пять пальцев своей правой руки. — В этом-то и проблема! Ничего у него не выйдет, так и передай. Я с ним дел больше иметь не собираюсь. Пусть он заливает свой керосин себе и своей семье в одно вонючее место.
— При чем здесь керосин? — изумился я. — Да ты, я смотрю, больше еврей, чем я и Пипус, вместе взятые: ты жопу дьяволу отдашь, лишь бы твой гешефт выгорел. Ну, так я ж не о керосине говорю.
— Не о керосине? — переспросил он, снова откидываясь в кресле. — А о чем тогда?
— О женщинах, — ехидно выдохнул я. — О них, пучеглазых. Пипус пойдет на мировую, если ты согласишься — просто так или за деньги — вернуть ему жену Сутягина.
— Кого вернуть? — переспросил генерал. — Жену… кого?! — и вдруг, чуть не рухнув с кресла, зашелся в истерическом хохоте. — Вот старый козел! Вот неймется ему! Трех детишек однокашнику настрогал, а теперь и вдову себе забрать хочет! Умора! Она же его на пятнадцать лет младше, и он пятнадцать лет с ней любовь на глазах у всех крутит. Теперь, что ли, официально решил?
— Я не знаю, что он там, в своей голове, решил, я в нее не лазил, — недовольно заметил я. Взрыв генеральских эмоций мне по вкусу не пришелся. — Пусть делает, что хочет, тебе-то что? Ты верни ему бабу, и вы опять станете закадычными друзьями.
— Нет, не станем, — покачал головой Коновалов. — Потому что мы ими и не были. Да и потом — где я ее возьму?
— В каком смысле — «где»? — не понял я. — Куда спрятал, там и возьмешь.
— А я ее не прятал, — он покачал головой. — С чего ты взял?
Его заявление озадачило меня. Конечно, верить недругу на слово глупо, но, с другой стороны, какой смысл ему врать? Если хотел отказать, то мог бы сказать: не отдам, и все тут. И я ничего не смог бы поделать. Утерся бы и поехал куда-нибудь еще. Правду искать.
— А Водолаз мог ее взять?
— Мог, — согласился Коновалов. — Этот все может. Темный тип. Опасный и скользкий. И без сердца. Но, если это и его рук дело, то он мне не докладывал. Он мне вообще ничего не докладывает. Не он от меня зависит, к сожалению, а я от него. Так что тебе придется с ним самому встречаться, чтобы выяснить все наверняка.
— Вот досада-то, — вздохнул я. — Как-то не сообразил поинтересоваться, пока они меня в ванне держали. Хотя, если все это — его затея, то вполне логично получается…
— У тебя все? — посмотрев на часы и вдруг заторопившись, спросил генерал.
Я задумался. Все ли у меня? А пожалуй, что и все. Спросил, что хотел. Правда, ответы получил совсем не те, которых ждал. Ну, да Бог с ним, какой-то результат после моего визита появился — уже хорошо.
— Ну, так что? — поинтересовался я. — Разговаривать мне с Пипусом, или нет? Вам же обоим будет лучше. Ты, понятно, все равно свои топливные дела через Водолаза вести будешь. Но мне мороки меньше — хоть с тобой конфликт закроется. А с Водолазом как-нибудь разберусь.
— Поговори, — согласился генерал. — Пожалуй, ты прав, так будет спокойнее.
— И мне можно надеяться, что по пути отсюда меня не попытаются убрать твои охранники?
Коновалов обвел взглядом кабинет и удивленно сказал:
— Думаю, если бы мне очень захотелось, ждать, пока ты поедешь назад — глупо. Тебя и тут неплохо кончить можно. Езжай спокойно.
— Вот спасибо, — я встал. — Привет домочадцам.
И пошел к выходу — по лестнице, через спальню и коридор, где ко мне присоединился все тот же провожатый. Обида на меня душила его до слез, и он не выдержал, попрекнул:
— Зачем ты это сделал, Мешковский?
— А вот такая вот я сволочь, — я огорченно шмыгнул носом.
Я ехал в город, размышляя, чего я, собственно, добился этим визитом. Выходило, что почти ничего. Если я правильно понял Коновалова, то Водолазов свои действия с ним не очень-то согласовывал, считая себя рангом повыше. Тут Пипус оказался прав. Так что мои проблемы с Игорьком придется решать отдельно. Ну что ж, я, по крайней мере, обезопасил себя со стороны генерала, а это уже плюс. Работать на два фронта не хотелось — никогда не был ни многостаночником, ни ударником коммунистического или там посткоммунистического труда. Это, извините, не про меня.
А вот то, что передо мной осталась только одна мишень — это хорошо. Появилась возможность сконцентрировать весь свой потенциал — уж какой бы он ни был — и нанести в эту самую мишень один-единственный, но решительный удар. Договориться с Водолазом так же легко, как договорился с генералом, я не рассчитывал. Если у первого был на меня так себе, зубчик, то у второго вырос огромный моржовый бивень. А кому понравится, когда его бьют головой о смеситель, а потом ударом ноги в грудь отправляют в полет? Любой обидится. И я, окажись на месте главы топливного департамента, обиделся бы. А тут еще куча лишних сведений, которые он сдуру напихал мне в голову… Короче, повод не любить меня у него был.
Зато от визита можно поиметь еще один плюс. Если удастся уговорить Пипуса пойти на мировую, то и он может бросить все свои силы, деньги и связи на борьбу с Водолазом, против которого должен быть настроен весьма решительно. Все-таки, человек у него не жвачку — миллионный бизнес отжать хочет. Не думаю, чтобы Пипус нашел, что возразить мне по этому поводу. И уговорить его на мир с Коноваловым — вряд ли проблематично. С этой целью, собственно, я и направлялся в город.
Размеренное тарахтенье мотора, настолько тихое, что воспринималось как простая вибрация, успокаивало и убаюкивало. Погруженное в нарождающуюся ночь шоссе было почти пустынным — редкая машина проскакивала мимо, как большая хищная птица, чтобы снова исчезнуть во тьме. В общем, идиллия. Картина, которой я не наблюдал уже полгода, даже больше — с тех самых пор, как меня поперли из таксопарка и я стер со своего герба девять черных клеточек, брошенных в два ряда.
Но, перестав быть таксистом, я не перестал быть романтиком дорог. И сейчас, вертя одной рукой баранку, а другой, высунутой по локоть в окно, держа сигарету, я кайфовал. Я испытывал наслаждение полетом — почти как парашютист, который несется в свободном падении, но наверняка позаботился, чтобы его парашют раскрылся. Только у меня было преимущество — ни один парашютист не может быть уверен на все сто, что в нужный момент купол над его головой все же возникнет, и это есть серьезная ложка дегтя в их бочке меда. Езда же на машине использования парашютов не предусматривала, максимум — ремни безопасности, а они у меня были пристегнуты. По старой привычке, после того, как лет восемь назад я увидел продавленную чуть не насквозь баранкой грудную клетку. Неважно чью — важно, что она могла и не оказаться продавленной, сделай ее владелец вовремя незамысловатое движение рукой. С тех пор я много раз видел похожие картины, но такого впечатления они уже не производило — сам я каждый раз страховался. Береженного бог бережет.
В зеркальце заднего обзора сперва мелькнули, а потом прочно обосновались огоньки автомобильных фар. И начали быстро приближаться, увеличиваясь в размерах. Я неодобрительно покачал головой. Не люблю таких спортсменов. Они создают проблемы на дорогах. Из-за них нормальному водиле приходится быть постоянно начеку. Я, пользуясь отсутствием других машин, шел со скоростью сто сорок кэмэче и считал, что этого достаточно даже для летчика за рулем. Все-таки, автомобиль имеет кое-какие конструктивные отличия от самолета. Но тот, кто крутил баранку шедшего в кильватере драндулета имел, очевидно, иное мнение на этот счет.
По тому, как быстро он меня настигал, я прикинул его скорость. Где-то в районе ста семидесяти, не меньше. Если при такой прыти финишируешь не там, где планировал, то никакие доктора не смогут склеить твои кости в первоначальную конструкцию.
А парень, удравший то ли из психушки, то ли с очередного этапа Формулы-1, продолжал быстро настигать меня. И, как в сказке — долго ли, коротко ли, настиг. Причем, скорее, коротко, чем долго.
И, когда машины сравнялись, все мое неодобрение как рукой сняло. Сквозь боковое стекло я увидел белую повязку на голове пассажира и кое-что пострашнее повязки, а именно — дуло автомата. Генерал не сдержал обещания. То ли передумал, то ли уже в тот момент, когда давал его, замышлял недоброе — трудно сказать. Да и не важно это. В данный момент для меня имели значение только три вещи на Земле. Два глаза человека с повязкой — левый и правый. Один, который щурился, и второй, который ловил меня на мушку. И дуло автомата, рыскающее почти перед самым стеклом «Мерседеса».
Клацнув зубами, я слегка притопил тормоз и тут же отпустил его. Давить сильнее было опасно — занесет. Получилось, как одноразовое вливание, только в моем случае — выливание. Скорости. Сосед, не ожидавший такой хохмы, сразу ушел вперед, но тут же и сам притормозил, попытавшись подравняться. Я повторил фокус, и ему пришлось проделывать все по новой.
