— На чем? — И сам себе ответил спокойно и очень уверенно: — Мы с тобой, Иммануил, как твой старый немецкий тезка Кант, знаем единственный нравственный императив — врага надо убить. Мы с тобой не аферисты. Мы — серьезные люди. И ты знаешь: если ты разочаруешь меня, я убью тебя…
— Ты, Хэнк, думаешь, это так просто? — усмехнулся весело Монька.
— Нет, Иммануил, я так не думаю, — серьезно сказал Андерсон и ткнул сигаретой в сторону столика у входа в бар, где сидели четверо охранников Моньки. — Но эти здоровенные дураки тебе не помогут!
— А вот эти ландскнехты тебе помогут, если я рассержусь на тебя? — спросил Монька и показал на столик в торце зала, где сидели Рудольф Кастль, Лоренцо и Магда.
— Не знаю, — пожал плечами Хэнк. — Это будет зависеть от многого. Но они отличаются от твоих сильно…
— Чем? — поинтересовался Монька.
— Мои ребята убивали только министров и полицейских. И еще — грязных политиканов и банкиров. Они не знают страха, и жизнь для них не имеет цены. Их нельзя испугать и перекупить…
Из ресторана на втором этаже доносилось пронзительно-визгливое тирольское пение «йодли» — йохохахиха-о! Хэнк сосредоточенно курил, а Монька с грустью смотрел на него, раздумывая о том, что никто никому ничего не может объяснить.
Хэнк хвастает неподкупной идейностью своих подхватчиков — мелких уголовно-политических людоедов. Ему и в голову не приходит, что господин Гутерман, по прозвищу Монька Веселый, почти тридцать лет носит венец вора в законе, члена высшей в России криминальной касты, самого консервативного противозаконного сословия, замкнутого сообщества людей с убежденностью религиозных сектантов, исповедующих и соблюдающих традиции и заветы поведения, послушников свода миропредставлений, именуемого «блатной закон» и возводящего их тем самым в достоинство уголовного дворянства. А принадлежность к любой аристократии дает не только особые права и преимущества, но и налагает несокрушимые обязательства.
И одно из таких обязательств вора в законе Моньки Веселого, принятых им еще в бесконечно далекие времена, когда в преступной иерархии вор стоял над бандитом выше, чем барон над коногоном, было неприятие кровопролития, презрение к мокрушникам и костоломам и твердая уверенность: вор может убить, только защищая свое достоинство. Долго объяснять, а может быть, и вообще невозможно растолковать чужому, отчего для настоящих, козырных, жуковатых вор-карманник, щипач, или хитрый домушник, или ловкий «майданщик» были всегда фигурами несравненно более почтенными, чем любой громила.
До тех пор, пока не ринулись в криминальное поле беспредельщики, отморозки, бессмысленные жадные скоты, из которых самые удачливые и бессовестные опускались до покупки воровской «короны» и титула «законника».
Монька понимал, что виноваты в этом не новые, современные воры, которых презрительно называли «апельсинами», а его собственная былая недоступная каста воров-законников, «синих» — это они опустились до того, что эти грязные блатные объедки покупали себе у них венец! Раньше, давно, в былые славные поры, если бы кто-то из таких пидорасов просто заикнулся об этом, его бы вмиг распустили на восемь клиньев…
— Ты прав, Хэнк, — сказал Монька. — Пожалуй, действительно расчет закончен. Но ты меня огорчил…
— Чем? — удивился Хэнк. Он очень сильно не любил этого грязного еврея, но показать этого не мог — Монька был ему нужен, он был надежен. И кроме того — Хэнк это остро чувствовал, — исходил от старого еврейского гангстера мощный невидимый ток силы, огромной пугающей уверенности, могущество какого-то противного тайного знания, почти неощутимого презрительного превосходства. И потому спросил снова: — Чем я тебя огорчил?
— Если следовать твоим правилам, — вздохнул Монька, — мы с тобой на земле останемся вдвоем. Остальных придется убить…
— Пусть живут, — усмехнулся Хэнк. — Еще понадобятся…
Подумал и, чтобы хоть как-то достать мерзкого еврея, сказал:
— И вообще, Иммануил, речь идет о такой ничтожной сумме, что она не стоит столь серьезного разговора…
— Сумма нормальная, — пожал плечами Монька. — Двадцать процентов от среднеаукционной цены…
— А ты собираешься выставлять ее в «Сотби» или в «Кристи»? — с издевкой полюбопытствовал Хэнк.
— Я не собираюсь ее выставлять. Зачем? — невозмутимо ответил Монька. — Она уже продана…
— Ого! — восхитился Хэнк. — И деньги получены?
— Естественно! — подтвердил Монька. — Картинка давно продана. Под заказ…
Монька видел, что Хэнка разбирают злоба и любопытство — кто эти замечательные клиенты? Швейцарские гномы или техасские керосинщики? Кто под пустую стенку в своей тайной галерее выдает авансом два миллиона? Ах, если бы можно было выйти на них напрямую!
Шалишь! Тебе, дорогой Хэнк, этого знать не полагается. Монька был в курсе, что Левон Бастанян, партнер Джангирова и оператор на подпольном рынке, уже очень давно ничего не продает западным тайным коллекционерам. Нет смысла!
Русские! Вот это и есть сейчас лучшие клиенты на художественном маркете ворованного антиквариата высочайшего мирового класса. Там немереные деньги и бешеный поиск их надежной капитализации.
— А если бы мы вчера не взяли картину? — спросил Хэнк. — Ты вернул бы деньги?
— Нет… — покачал головой Монька. — Картину взяли бы другие. Или взяли другую картину в другом месте. Равноценную. Но я и думать не хочу, что ты бы не справился с такой чепухой. Тебе ведь нужны деньги…
— Это не деньги. — Хэнк пренебрежительно пнул кейс под столом. — Мне нужны большие деньги…
— Похоже, — кивнул Монька. — Позволь спросить — а зачем тебе большие деньги?
Хэнк покатал на губах ледяную улыбочку и мягко заметил:
— Иммануил, я думаю, это не твой бизнес, я хотел сказать — тебя это не касается…
Монька засмеялся, потряс седеющей шевелюрой, благодушно сказал:
— Речь идет о таких больших деньгах, что я обязан знать не только, где они вспухнут, но и куда они уйдут. Дело в том, что власть берет нас за жопу не тогда, когда деньги взяты, а в момент, когда мы начали их плавить в наши радости… Поэтому я хочу понять, зачем тебе большие деньги и что ты можешь поставить за них…
— Это зависит от того, насколько они велики, эти большие деньги, — прищурился Хэнк.
— Миллионы. Много миллионов симпатичных североамериканских гринбаксиков… И все — кэшем…
— Это подходит, — уверенно согласился Хэнк. — За них я могу не очень много поставить… Но мне пока нужное… Свою жизнь…
— Ты не ответил, зачем тебе такие бабки, — напомнил Монька.
Хэнк не раздумывал ни секунды:
— Я выполню обет. — Чуть помедлил, будто раздумывал, стоит ли делиться. — Я создам независимый фонд помощи военным инвалидам и ветеранам. Таким, как я сам…
Монька с недоверием глянул на Хэнка, пожал плечами — каждый пусть сходит с ума по своему усмотрению.
— Наркота или оружие? — спросил Хэнк.
— Дурь.
— «Мальчик» или «девочка»?
— Синтетик.
— Объем поставки?
— Неограниченный.
— Моя задача?
— Распространение в Штатах и Канаде… Я получаю товар из России и перебрасываю его через океан. Дальше действуешь ты. Ты понимаешь, почему я выбрал именно тебя?
— Пока нет…
— Ты — боец. И ты не вмазан в уголовные структуры Штатов. Нам нужна новая, абсолютно закрытая и автономная сеть. Три существующих системы сбыта не подходят. Мы не можем договориться ни с латиносами, ни с какими колумбийскими картелями. Они торгуют естественной наркотой, а мы синтетиком. Это другая цена, другой рынок, другие объемы — мы с ними самые острые конкуренты. И второй путь — партнерство с итальянцами — тоже не годится. «Коза ностра» разрушена и насквозь проедена стукачами, они за грош друг друга сдают…
— А третий путь? Русские?
— Русская братва в Штатах — нам не компания. Их ФБР держит под прицелом всех. Как что-нибудь всерьез залепят — курок нажмут сразу. Всех за ночь поберут. Поэтому нужны не просто другие люди, нужна другая система…
Монька замолк, мгновение подумал и нейтральным тоном добавил:
— Что-нибудь вроде твоих инвалидов и ветеранов…
Хэнк быстро взглянул на него — лицо Моньки было невозмутимо благодушно, и Хэнк с отвращением подумал, что этот мерзкий «каик», этот жид расколол его в одно касание.
— Подумай, по силам ли тебе такая игра… Не торопись, все взвесь… Время есть. Дело это очень серьезное, за ним стоят большие крупняки… Надеюсь, что ты не будешь разочарован…
— Я никогда не бываю разочарован, потому что я никому не верю, — желчно сказал Хэнк. — Как мы рассчитываемся?
— По-честному, — добродушно улыбнулся Монька. — Хозяева товара перед отправкой называют мне минимальную цену. Они в курсе всех этих дел. Я перебрасываю товар к тебе. Через три месяца ты возвращаешь мне деньги — две трети названной суммы в кэше…
