— Что тут скажешь? — тяжело вздохнула Екатерина Дмитриевна. — Мы ведь люди разного возраста, я Валерию Леонидовичу в матери гожусь. Какие уж тут общие интересы, так, здрасьте — до свидания, и все.
— Ясно, — огорченно проговорил Юрий Иванович. Время было потеряно зря. И чтобы хоть как-то загладить собственный промах, подполковник на всякий случай спросил: — Вот жена Принцева с сыном уехали. А скажите, может, за это время кто-то навещал Валерия Леонидовича. Или вы не видели?
— Почему не видела? — удивилась старушка. — Недели две назад к нему приходили двое мужчин, очень подозрительные типы, похожие на кавказцев.
Бородин едва заметно улыбнулся: последнее время стал интенсивно культивироваться образ преступника "кавказской национальности". Поэтому пожилым людям в местах совершения каких-либо преступлений виделись косматые горцы.
— Оба выше среднего роста, — продолжала рассказывать Екатерина Дмитриевна. — Один большой такой, грузный, а второй худой, сутулый, похожий на вопросительный знак.
— Очень хорошо, — кивнул чекист. — А подробней вы не смогли бы их описать?
— Зачем я буду тратить время на их описание, если вы можете на них сами полюбоваться, — воскликнула старушка, встав со своего кресла. Смешно перебирая короткими ножками, она быстро вышла из гостиной, оставив подполковника в полной растерянности. Через минуту хозяйка вернулась, неся в вытянутых руках черный прямоугольник мини-видеокассеты. Протянув ее подполковнику, она смущенно сказала: — Страна погрязла в болоте преступности, а мой сын, я вам уже говорила, что он дипломат и часто бывает за границей, чтобы быть за меня спокойным, установил над дверью видеокамеру. Которая, кстати, включается на звук звонка, независимо от того, к кому пришли, ко мне или к соседям. Вот на этой кассете и запечатлены гости Валерия Леонидовича.
— Я напишу вам расписку, Екатерина Дмитриевна, потому что кассету мне придется изъять, — быстро заговорил Бородин, понимая, что за свою собственность старушка может встать грудью. Но все вышло с точностью до наоборот.
— Какие глупости вы говорите, Юрий Иванович, — мягко улыбнулась хлебосольная хозяйка. — Если вам нужна эта кассета, то, как я понимаю, не для развлечений. — Потом добавила: — Адаптер у вас есть или мой возьмете?
— Нет, спасибо, есть, — улыбнулся Бородин.
— Как я понимаю, о нашем разговоре лучше никому не говорить, — заговорщически прошептала Екатерина Дмитриевна.
— Да, — кивнул подполковник и совершенно серьезно добавил: — Это государственная тайна.
ВОЛГОГРАДТеплоход "Емельян Пугачев" своим тупым, загнутым, как у ладьи, носом рассекал темные воды Волги.
Грузный Имрам Магамедов стоял в капитанской рубке рядом с немолодым красноносым матросом-рулевым, который, сжимая в руках штурвал, внимательно следил за речным фарватером красными слезящимися глазами.
По берегам реки раскинулась степь, голая, как бильярдный стол, с еще не успевшей выгореть под лучами безжалостного летнего солнца изумрудной травой. У самой воды тонкой полосой тянулись высокие стебли камыша, который упруго гнулся под легкими порывами ветра.
Капитан теплохода, одетый в форменный китель и белую фуражку с золотым "крабом", подняв мощный бинокль, наблюдал за появившимися на горизонте постройками Волгограда.
Неожиданно дверь в рубку распахнулась и внутрь ввалился Гадюка. Глаза уголовника горели холодным огнем, несвойственным реакции на наркотики. Толстые губы Али были покрыты белым налетом и нервно подрагивали. Таким своего напарника Имрам никогда не видел.
— Что случилось? — спросил Байрамов, встревожено глядя на Гадюку.
Али Гадаев быстро заговорил по-вайнахски, размахивая руками.
— Подожди, подожди, — Имрам жестом остановил напарника, кивком головы указав на капитана и рулевого: — Давай не будем мешать управлять судном, выйдем и поговорим на свежем воздухе.
Чеченцы вышли из рубки и, грохоча ботинками по металлическим ступенькам трапа, спустились на палубу.
— Теперь объясни мне спокойно, что произошло? — облокотившись на борт и глядя на проплывающий пейзаж, спросил Имрам.
— Только что мне звонила Лейла, — Али показал черный продолговатый футляр спутникового телефона. — Сегодня к ним приехала Фатима с маленьким Джафаром.
— Вот так дела, шайтан их в душу, — ошарашено пробормотал Магамаев. В прошлом сыщик уголовного розыска, он соблюдал золотое правило — знать все о том, с кем работаешь. Так было и с Али, Имрам знал, что весь род Гадаевых был выведен под корень. Родители и два младших брата погибли во время январских боев в Грозном. Старший брат Ибрагим занимался в Москве бизнесом, но еще до чеченской кампании был убит во время "бензиновых войн". Осталась в Москве его бездетная жена Лейла. Фатима была женщиной Али и родила ему сына Джафара, после Али он был последним из рода Гадаевых. По воровским законам вор в законе не имеет права жениться и заводить семью. Но Али пошел на нарушение закона, лишь бы сохранить слабый росток от рода Гадаевых. И вот теперь такое…
— Почему они приехали в Москву? — единственное, что смог произнести Имрам Магамедов.
— В ауле разместился гарнизон федералов, каждую ночь их обстреливают с гор. Фатима очень испугалась за сына и решила уехать. А куда же ей ехать, ведь у нее, как и у меня, никого нет. Вот и подалась к Лейле.
Наступила длинная и тягостная пауза, мужчины стояли, опершись на борт, и смотрели вниз, туда, где под тяжелой тушей судна расходились белые буруны речной воды.
— Что ты намерен делать? — наконец спросил Имрам.
— Я… я должен забрать их оттуда, — решительно ответил Гадюка. Размахнувшись со злостью, он швырнул в реку спутниковый телефон.
— Ты понимаешь, что сейчас все силы милиции, госбезопасности, а также армии брошены на поиски нас и боеголовки? — не отрывая взгляда от речной глади, произнес Магамедов. — Они все перевернут, лишь бы найти ее.
— Но мусора вряд ли ищут нас, — попытался возразить Али. Его напарник видел сейчас в глазах Гадюки немую мольбу, поэтому сказал совсем не то, что собирался.
— С другой стороны, у них на носу президентские выборы плюс общественное международное мнение, всякие там ООН и тому подобное. Раскрыть правду перед западными странами… Россия никогда на это не пойдет. — Имрам сделал короткую паузу и неожиданно подмигнул Али. — Значит, у тебя есть шанс. Что думаешь делать?
— Я Заберу Фатиму с Джафаром, наверное, придется забрать и Лейлу, — произнес Али. — Потом уедем в ближайшую республику этого СНГ, а оттуда улетим в Исламабад. У меня ведь пакистанское гражданство.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Имрам. Он задал волновавший его вопрос. — Ну а если тебя все-таки возьмут?
— Я мусорам ничего не скажу.
— Думаю, они тебя смогут разговорить, — продолжал настаивать бывший сыщик.
— Тогда… я… — Али почувствовал, как в его крови закипает ярость.
— Тогда ты скажешь то, что знаешь. Другого выхода просто не будет, — уже совсем спокойно произнес Имрам. — Только для правдоподобия немного поломаешься.
— Я исполню свой долг и не опозорю память моего рода, — гордо ответил Али.
Магамедов обнял напарника за плечи и дружески похлопал по спине. Он был уверен в том, что сыскари "расколят" уголовника, только вряд ли ему поверят. В многоходовой хитроумной операции все так переплетено, что даже чистая правда выглядит как изощренная ложь. Уж в этом бывший оперуполномоченный УГРО разбирался профессионально.
ОРЕНБУРГБугая с его пристяжью разместили в отдельных камерах гарнизонной гауптвахты. Для этого пришлось изгнать оттуда злостных нарушителей воинской дисциплины, но сейчас было не до них.
Однако долго рассиживаться браткам не дали, уже через час в камеру к Бугаю ворвались двое "альфовцев", заломили ему руки и поволокли по коридору. Именно такое обращение с арестованными было заранее задумано как один из штрихов психологического воздействия.
Помещение для допроса тоже было выбрано специфическое, в стиле тридцатых репрессивных. Грубые непокрашенные и непобеленные стены, допотопный письменный стол с древней (из того самого времени) гнутой настольной лампой.
За столом сидел полковник Радимцев в форме с планками орденских колодок. За его спиной стоял капитан Новодворский без кителя, в гимнастерке с закатанными по локоть рукавами, обнажавшими толстые мускулистые руки. В зубах капитана подрагивала папироса с мятым картонным мундштуком. Видок, конечно, был еще тот, картина будущего допроса выглядела более чем живописно. Бугай забился в руках своих конвоиров, как эпилептик.
— Что такое, зачем, зачем вояки? — вопил он, как безумный тараща вывалившиеся из орбит глаза. — Где мусора, мы же обычные уголовники. При чем тут военные?
