Минута замешательства прошла. Глеб обернулся — Анюта еще не вышла из леса. Какого хрена, малину собирает?! В это время обернулся замыкающий колонну Костюк! Как некстати, мать его за ногу! Просто так обернулся, бывает же иногда. Смерил равнодушным взглядом склон — и вдруг как подменили человека! Ненависть брызнула из заплывших глаз, и он что-то злобно проорал своим товарищам. Те рассыпались. Костров, забыв про хромоту, кувыркнулся в траву. Запнулся Рубанский, заорал от боли, Пахоменко волоком потащил его к камням, одновременно сбрасывая с плеча автомат. Сержант, присев на колено, стаскивал со спины заряженный гранатомет — и Глеб прекрасно представил, что сейчас произойдет! Как «вовремя» Анюта вышла из леса! Девушка шла и в ус не дула, меланхолично смотрела на небо — ну да, красивое! — и что-то жевала. Вот же глупая — наестся какой-нибудь гадости, потом живот прихватит… Он летел на нее с выпученными глазами.
— Ложись!!! — хрипло выкрикнул Глеб.
Девушка повалилась, как подкошенная, не успев испугаться — рефлекс приобрела: сначала падай, потом бойся. Глеб рухнул на нее, прикрыл собой, еще и руки зачем-то растопырил. Мистика какая-то — он каждой клеточкой онемевшей кожи чувствовал подлетающую гранату! Она взорвалась метрах в пятнадцати выше по склону, почти в лесу. И то ладно. Глеб заорал и погнал Анюту наверх. Она сразу сообразила и подчинилась. Они влетели в лес, повалились в яму, где двадцать секунд назад произрастал куст, вырванный взрывом, и Глеб снова почувствовал — вот она, летит, родимая. Он обнял трепещущее тельце, закрыл собой. Все нормально, две гранаты в одну воронку — никогда…
И все же взорвалось где-то рядом. Затрещало дерево, которому досталось по первое число. Все, третьей гранаты нет! Он вытащил стонущую девушку на травянистый бугорок, усадил.
— Здесь сиди, никуда не уходи. Это приказ! Сойдешь с места — накажу. Я скоро вернусь… ну, или когда-нибудь вернусь. Ты только очень жди.
Она посмотрела на него зачумленным взором, вцепилась в руку, не желая отпускать, но он вырвался.
— Глеб, пожалуйста, будь осторожен! — взвизгнула Анюта.
— Обещаю… — буркнул он и побежал обратно, стряхивая землю с затвора.
Выскочил из леса, распластался в траве, откатился. Пули ударили под носом, вспороли землю, разбросали цветочки клевера. Глеб вскинул голову и в считаные мгновения оценил ситуацию. Диверсанты рассредоточивались, прятались за камни. Иногда мелькали их головы. Пока никто не отступал, тропа к ручью была свободна. Трудновато атаковать одному четверых, но кому сейчас легко? Метров сто по склону, потом развалы камней, снова чистое пространство — бугры, трава, трещины в земле, далее ручей, дорога к лесу…
За камнями кто-то перебежал — он выпустил длинную очередь, прижал его к земле. Сделал паузу и прислушался. В стане противника царила неразбериха. Майор срывал голос: держаться, олухи, убейте его, наконец! Он один, а вас сколько?! Доколе будет нам жизнь отравлять?! Диверсанты разразились огнем, но вскоре очереди стали делаться короче, паузы между ними — длиннее. Сказывалась нехватка боеприпасов. Глеб тоже свой арсенал не на тележке привез. Но об этом пока не думалось. Программа-минимум: добраться до камней, любыми средствами! Он самозабвенно опустошал магазин, катясь по склону. Забирался в канавы, дожидался, пока иссякнет ответная истерика, рвался дальше, стараясь, чтобы каждое его движение было для врага непредсказуемо. Зигзагами, по прямой, долгими откатами… Он полз по высокой траве, сплющиваясь до предела, иногда позволял себе короткие осмотры местности. Диверсанты сидели за дальней баррикадой, иногда высовывались, стреляли одиночными. Переходить в контратаку они не собирались. Глеб сменил магазин, пополз дальше. Уперся в камни, слава богу, передохнул. До противника было рукой подать. Метров семьдесят между каменными горками — и все пространство заросло густой высокой травой. Что под ней — не совсем понятно, вряд ли ухоженная ровная почва. Он высунул ствол, прошелся веером. В ответ затрещали выстрелы, разразилась ругань. Все в порядке, враг на месте. Метнулся за соседний камень, подскочил, выпустил еще одну очередь, успел заметить, как что-то мелькнуло в камнях напротив…
И еще заметил трещину в земле метрах в десяти от того места, где лежали последние камни. Глубокая, вполне подходящая, чтобы скрыть человека. Она тянулась слева направо вдоль «линии фронта». Опасно, конечно… Глеб лежал, привалившись к угловатой глыбе, прикидывал шансы. Если все диверсанты дружно пойдут в атаку, то шансов никаких. Прикончит одного-другого, а остальные прикончат его, и остаток отпуска придется догуливать на том свете (а хотелось бы на этом, и не одному). Но они дико устали, были злы на своего майора, который только и может, что орать, — большое сомнение, что соберутся в атаку. Со стороны противника прогремели еще несколько выстрелов. Вот только не надо ему напоминать… Он выполз из камней под прикрытием травы, надеясь, что она закроет… Бесполезно, его увидели! Затрещал автомат, и снова пришлось куда-то катиться. Слыша, как отстегнули магазин, он воспользовался паузой, метнулся в канаву, рухнул на дно. Прогремела очередь — на голову посыпались стебли скошенной травы. Глеб энергично отполз вправо, игнорируя землю, сыплющуюся за воротник. Трещина была глубокая, тянулась вдаль. Знают ли враги о ней? — мелькнула мысль. С вертолета бы увидели, а с позиции, слегка возвышающейся над землей… Ведь тут повсюду глухой бурьян!
Он перестал стрелять, пополз дальше. Двинут на перехват — хреново дело, в этой трещине не развернуться… Сверху продолжали стрелять — наобум, не имея понятия, откуда он вылупится. Возникало странное чувство, что стреляет один человек. А где остальные? Глеб отползал все дальше — десять метров, пятнадцать, двадцать, еще больше… пока расщелина в земле не превратилась в узкую лазейку для гномов-дистрофиков. Судя по всему, он находился на краю поляны, откуда открывался совсем другой вид — с этого ракурса Глеб прекрасно видел рядового Пахоменко, припавшего к камню! Больше никого, только этот черт… Проклятье! Ладно, эти неприятности подождут… До диверсанта было метров пятьдесят, он развалился на обратной стороне валуна, наблюдал за округой через прицел «калашникова». Парень явно был озадачен — давненько что-то не высовывался этот проклятый москаль… Он произвел еще несколько выстрелов, затем послышались щелчки — кончились патроны. Физиономия бугая исказилась от досады. Он машинально обхлопал карманы — пусто. Все когда-нибудь кончается. Глухо ругнувшись, стал сползать с камня…
И в это мгновение увидел Глеба, который целился в него. Застыл, оторопев, сделал умоляющее лицо. Не помогло. Очередь отшвырнула его от камня, диверсант упал навзничь, раскинув руки. Глеб быстро сменил магазин, машинально отметив, что это последний. Он, кажется, понял. Трое ушли, а этого, как самого боеспособного, оставили прикрывать. Ладно, пусть так. Он побежал, пригнувшись, через поляну. Пахоменко был мертв. Довоевался. Две пули в груди, одна в голове — с такими ранениями, как правило, не живут. На лице мертвеца осталась просьба: не стреляй! Какие же они кретины, так и не поняли, на кого пошли! Глеб быстро обыскал покойника, одновременно контролируя обстановку. Не было у того ничего, отстрелялся. Ни гранат, ни пистолета, ни магазина с патронами, завалившегося за подкладку. Нищета подзаборная, тьфу!
Он кинулся бежать. Пробился через камни, отыскал тропу, сделал остановку у ручья, где сполоснул лицо и напился, затем побежал по склону дальше, стараясь не сбить дыхание. Пересек покатый косогор — и распластался в чертополохе, едва не поймав ухом пулю! Ну надо же, вторая серия… Снова куда-то пополз, стрелял для острастки, экономя патроны. До леса двести метров, и двое уже подходили к опушке — майор Рубанский и рядовой Костров. Они не оглядывались, не стреляли, в руках ничего не было. Тоже все кончилось? Костров хромал, но как-то придерживал майора, которого качало, как былинку. Но нет, обернулись, перешли на тяжелый бег. Пусть бегут, этот бег скоро оборвется…
Прицелиться в них мешал сержант Костюк. Этот мелкий бес прикрывал отход, пятился, стрелял одиночными. Сержант был бледен, похоже, немного не в себе. Со лба стекала кровь, но явно не от пули. О камень шибанулся? И все же выполнял свои обязанности — стрелял, не целясь, но вполне эффективно. Следовало спешить — двое уже пропадали в лесу. Глеб поднялся, кинулся в атаку короткими перебежками. Он тоже стрелял одиночными, но Костюк не падал — пятился к лесу, иногда припадал на колено, огрызался. Оба берегли патроны. Прицельной пули Глеб не боялся, только шальной. Все это выглядело как-то дико: два изможденных человека вели тупую дуэль, зазря расходуя патроны. Расстояние между ними сокращалось. У сержанта кончились боеприпасы, он отбросил автомат, попятился. До опушки ему оставалось метров тридцать, но сержант не бежал, медленно отходил на полусогнутых. Вытащил из внутреннего кармана пистолет Макарова, начал стрелять. Пришлось залечь — пули выли в непосредственной близости. Одна прошла совсем рядом, опалила ухо — вот ты какая, непосредственная близость! Глеб терпеливо считал выстрелы: первый, второй, третий… Потом последовали еще два, тоже не причинившие вреда. Он поднял голову. Сержант пятился, облизывал губы, посматривал на лес через плечо.
