И тут же позвонил в «дежурку» спецотдела быстрого реагирования и приказал подтягиваться к адресу.
Сурнин с двумя юными милиционерами прибыл к дому, когда улицей полностью завладела ночь. И понял, что все гораздо сложнее, нежели представлял ему Земцов. Фонарь у подъезда светил так тускло, что, стоя прямо под ним, нельзя было пересчитать мелочь.
Отдав команду зайти в дом, старший оперуполномоченный поступил верно. Опытный сыщик знает, когда тьма, вопреки здравой логике, не помогает, а предает. Если во двор неожиданно заедет машина Шебанина, то, входя в поворот, она осветит весь двор и трое сыщиков окажутся пред взором Локомотива, как в музее. А что делать троим молодым людям ночью в непроглядной тьме?
И Сурнин повел стажеров в подъезд.
Когда хлопнула входная дверь, они вжались в стену и долго ждали, пока к площадке первого этажа подъедет лифт.
– Наверх, быстро! – скомандовал Сурнин и побежал первым.
Лифт ехал медленно, словно издеваясь над пассажиром и помогая преследователям. Они выбегали на площадку каждого этажа быстрее, чем к ней подъезжала кабина.
– Дальше!.. – шепотом командовал старший опер и продолжал восхождение. На каждом этаже он чуть замедлял бег, не отрываясь смотрел на полоску света в щели дверей и снова командовал: – Дальше!..
Вбежав на предпоследний, одиннадцатый, он вдруг услышал, как треснули, натянувшись, тросы и наступила тишина.
– Мы в косу бухие!.. – яростным шепотом объявил он мизансцену и, уронив подбородок на грудь, уперся рукой в стену.
Двери с грохотом раздвинулись, и на площадку шагнул огромных размеров мужик. Шагнул и, увидев незнакомцев, мгновенно остановился.
– Кто такие? – В его голосе не было ни капли страха.
Сурнин поднял голову и буркнул:
– К Верке. – Вжигая взгляд в лицо человека, он мгновенно понял, кто перед ним. – А ты кто?
– Конь в пальто, – так же спокойно ответил мужик и дал две минуты на сборы.
Сурнин размашистым жестом отдал воинское приветствие и, зацепив за рукав одного из стажеров, повел вниз. Створки лифта захлопнулись. На секунду, пока не открылась дверь квартиры, наступила темнота.
– Это тот, кто нам нужен, – прошептал, сдерживая рвущий вены адреналин, старший опер УБОП.
– А почему мы его не задержали? – почти хором удивились стажеры.
Сурнин, насколько позволяла темнота восьмого этажа, огорченным взглядом окинул их скромные силуэты.
– Команда начальника звучала иначе.
Эх, если бы сейчас с ним были не эти двое, а один из команды… Он смог бы и один, но сколько людей в квартире? И как потом объяснять Земцову, почему он устроил на этаже перестрелку в упор, а двое врученных ему для обучения бестолковых стажеров не подают признаков жизни?
– Он пришел домой ночью, – успокоил он лишенных возможности скрутить кому-нибудь руки подрастающих милиционеров. – Значит, до утра уже не выйдет. Мы дождемся подмогу и сделаем все правильно. Вы знаете, как делается правильно? То-то…
А голову долбил вопрос: что делать, если Яков Шебанин по кличке Локомотив сейчас решит выйти из квартиры?
– Мы вот что решим, братцы… Сейчас спускаетесь вниз и встречаете подмогу. Я тут подежурю. Мне не привыкать нечистотами за лифтом дышать, а ваши организмы молодые, требовательные… – Видя, что его не понимают, Сурнин обозлился: – В общем, так. Сваливайте отсюда, пока я окончательно не разозлился, и сидите на улице. Если вдруг… Я говорю – вдруг! – услышите стрельбу, не надо пытаться идти в штыковую на танки. Это ясно? Свалили.
Когда хлопнула входная дверь, напомнив милиционеру о том, что она настолько же «входная», насколько и «выходная», он вынул из-за пояса пистолет и вернулся к квартире. Поднялся на пролет выше и сел на ступеньку. И тут… И тут произошло то, чего он боялся больше всего. На двери, в которую вошел Шебанин, защелкал замок. И больше он уже не сомневался.
– На пол!! УБОП!!! – скатившись с лестницы, заорал Сурнин.
В проеме двери перед ним стояли Шебанин и молодая женщина. И сыщик на секунду пожалел, что отослал стажеров вниз.
– Шебанин!..
И тут погас свет. Локомотив выключить его не мог, он был на пороге, значит, сообразила его спутница. Едва площадку залила темнота, Сурнин услышал ее истерический визг.
Держа пистолет стволом вверх, чтобы не произошел случайный спуск, оперативник выбросил вперед ногу…
Эта женщина… Она рассредоточила его внимание и вселила страх за ее жизнь.
Сурнин мог выстрелить в любой момент. Но он не мог стрелять туда, где только что стояла женщина…
Боли не было. Лишь ощущение, что Шебанин ударил его кулаком в живот. Но почему так слабо? Едва поняв, что кулак врезается ему под ребра, Сурнин напрягся, но рука противника, уткнувшись в пиджак, скользнула поперек живота и отскочила обратно.
Что за черт?!
Уже понимая, где находится Локомотив, он хотел ударить его по голове пистолетом, но рука, словно ватная, лишь слегка поднялась над головой.
Что за черт?!!
Его толкнули в грудь, и он полетел к стене. Встать…
Как это трудно – встать… Какой-то сон!..
Он сидел у стены и изумленным взглядом смотрел, как Локомотив затаскивает в лифт не перестающую кричать женщину. Ее глаза, уставленные прямо на Сурнина, были безумны.
Встать… Почему это невозможно?..
Это сон… Как при болезни, когда убегаешь от чудовища, а ноги едва шевелятся…
Неужели он заснул у квартиры Локомотива? Быть не может – он заснул! Тогда почему делает выводы?..
Стажеры слышали хлопок двери подъезда, но не видели того, кто из него вышел.
– Сурнин бы позвонил на мобильник, если что, – успокоил напарника стажер. – Блин, надо было его прямо там вязать!
И снова наступила тишина.
Земцов приехал через три минуты. СОБР – через семь. Но уже после того, как Александр Владимирович, заклинив двери лифта на одиннадцатом этаже, стоял и смотрел на лужу крови, залившую весь этаж. Ей не хватало места, и она стекала вниз, падая сочными каплями на головы поднимающихся собровцев.
А Земцов стоял, стиснув, как в эпилептическом припадке, зубы, и смотрел на сизые, вывалившиеся из огромной раны на бордовый, сверкающий пол внутренности Сурнина…
Он нажил себе кровников.
Могут простить все. И убийство Эфиопа, смирившись с тем, что криминальная борьба такая же классовая, как и та, в которой участвовали все без исключения на протяжении всей истории государства Российского. И смерть Рожина на этом фоне – лишь короткий, едва заметный штрих на этой картине. И даже подлость по отношению к ни в чем не повинному следователю. Дело бандита – подставить. Дело противоборствующей стороны – разобраться и понять. Если ты не разобрался и не понял, значит, грош цена тебе в этой борьбе. Преступность никуда не денется. Она как была, так и есть. И ей гарантирована дальнейшая жизнь. Значит, тебя просто победили.
Но никогда не смей поднимать руку на того, кто разобрался, понял суть и за тобой пришел. До того момента, как ты вонзишь в него нож, тебя расценивают как противника. Едва милиционер, сдерживая вываливающиеся из чрева кишки, валится на пол – ты вывел себя из категории людей, которых понимают.
Итак, Яша Шебанин нажил себе врага не классового, а личного. Им стал не Земцов, не родственники Сурнина, а Система. Локомотив забыл основной закон авторитетного человека. Человека, которого понимают. Не убий мента. И проиграл уже в тот момент, когда вместе с женой выбегал на улицу, оставляя за спиной чужие кровь, боль и смерть. Если он сейчас сумеет убежать и укрыться, если он даже состарится и уже ничто не позволит его наказать по закону, он проведет все эти дни до ухода в мир иной в ужасе, что к нему придут. И каждый стук в дверь квартиры, каждый скрип петель оконных ставен будет заставлять сжиматься его сердце. И на середине этого кошмарного пути он уже перестанет разбираться в том, что лучше.
А относительно Подлизы Локомотив был прав. Владимира Грошева задержали на третий день официального свободного плавания. Как и предполагал Яша, в час разврата. Подлиза, хорошо набравшись в кафе журналистов, вдруг почувствовал непреодолимую тягу к женской ласке. Думая, что найдет ее у проститутки, отправился в гостиницу, снял номер и тут же прибывшим знакомым сутенерам заказал «красивую, шатенистую, ну, можно рыжую, скромную, в платье, а не в джинсах».
Ему привели блондинку в джинсовой юбке, которую нельзя было назвать красивой даже при тяжелом алкогольном опьянении, однако к тому моменту Вова был пьян не тяжело, а абсолютно. В том состоянии, когда врачи-наркологи даже не берутся определять степень опьянения, подозревая, что это не опьянение, а инфаркт.
Проститутка честно провела у постели всю оплаченную ночь, а под утро, едва за окнами забрезжил рассвет, засобиралась восвояси. Вова выходил из сна, словно сходил с картины Малевича – ступенька за ступенькой. Проститутку он остановил уже в дверях.
– Это ты куда побежала?!
