«Почему ты обеспокоен, как детеныш пумы, потерявший пуму, я догадываюсь, — подумал Астремадурас. — Энрике кормил и содержал тебя и твою жену. Ты только и умеешь, что проигрывать на петушиных боях деньги брата».
— Кто он по национальности? На каком языке говорил? — спросил Астремадурас у жены Энрике.
Та ответила, что видела незнакомца из окна, он ей показался похожим на араба. Говорили по-английски, ее Энрике знал много английских слов, не первый день туристов возит. Но они не столько говорили, можно сказать, что почти и не говорили, а все больше размахивали руками, лупили друг друга по плечам или рисовали палкой на песке арабские цифры. А арабы, известно, террористы. Взять сирийца Али с их улицы, торговца керосином…
— Все! — Астремадурас вскинул руку. — Ясно. Почему бы вам не пойти домой и не подождать еще?
— А если его надо спасать?! — вскричал Агустино. — Если срочно? Если он тонет в волнах, держась за обломок доски?
— А я-то тут при чем? — Астремадурас сложил ладони лодочкой, затряс ими перед грудью. — При чем тут детектив Кастилио? При чем тут полиция? Что, у нас своих дел мало? Вот! — Он подхватил со стола сегодняшнюю сводку. — Два малолетних наркомана порезали друг друга в баре «Розетта», одного откачать не удалось, а второй ничего путного не говорит, только хихикает и пытается ухватить детектива Кастилио за нос, правда, Кастилио? Дознаваться надо? Надо! — Листок со сводкой полетел на пол. — Или! Ограбление с попыткой изнасилования сеньоры Гаруччо в переулке Тирасо. Изнасилование не получилось — в смысле у преступника не получилось, — но сумочку с зарплатой он отобрал. Искать надо? Надо! — На пол полетел очередной листок. — Или вот! В дешевой гостинице утром обнаружен труп неизвестного мужчины, которого третьего дня за-пытали до смерти! Представляешь? Его пытали! Почти в центре города! Никто ничего не слышал, его нашли только вчера, и то случайно… А при нем ни документов, ни денег, записался под фальшивым именем, говорил вроде бы с кубинским акцентом… И больше про него неизвестно ни-че-го! Разбираться надо? Надо! — Еще один листок присоединился к компании отброшенных. — Дальше. Какой-то кретин вызвал полицию: проститутка — прошу прощения, дамы, — отказалась удовлетворять его противоестественным способом, и он захотел, чтобы полиция за это привлекла ее к ответственности! — Листок. — Три уличные драки! — Листок. — Пять краж! — Листок. — Два вымогательства! Притоны, облавы в борделях! — Вся пачка сводок полетела на пол. — И все это на моей больной шее! — Для убедительности Астремадурас похлопал себя по мясистому загривку, потом сложил указательный и большой пальцы левой руки щепоткой и оставшимися пальцами потряс перед лицом Агустино: — Кто, скажи мне, кто будет расследовать все эти преступления?!.
Агустино выдержал театральную паузу, заставившую всех в комнате насторожиться, и вкрадчиво проговорил, глядя прямо в глаза Астремадурасу:
— Мне надо было идти прямо к министру? Или… или забыть, что у меня есть старый приятель, школьный товарищ, — подлец подмигнул, — друг детства? — Он подмигнул еще раз. — Ведь ты же можешь позвонить кому угодно, хоть самому министру, а я, бедный человек, нет…
Астремадурас почувствовал, как намокает у него под мышками, и понял, что опять попал в липкие руки любителя петушиных боев, тот опять добьется своего. Ему снова удалось вызвать страх. Вызвать ужасное видение заката репутации: все ржут и показывают на него, Астремадураса, пальцами. Позор и потеря авторитета второго человека в полицейском участке, дети перестают уважать своего отца, соседи сплетничают, подглядывая из-за занавесок, жена не смотрит больше с обожанием. Все это начинает происходить после того, как Агустино, смакуя толстыми губами подробности, рассказывает о детстве Астремадураса: как тот обмочился в штаны, испугавшись гуся сеньора Маркеса, как воровал монетки из шапки слепого Клауса, как писал неприличные слова и рисовал непристойности на доме грека Константинидиса, как, прячась под школьной лестницей, заглядывал под юбку учительнице музыки, сеньоре Фернанде, как пробрался ночью в церковь и приляпал святому Валентину пластилиновое мужское достоинство, — и много другого, еще и похуже.
Да, ничего не поделаешь, понял второй человек в полицейском участке, придется хотя бы изобразить для этого бездельника, что готов ему помочь. Сделать при нем несколько звонков, может быть, тогда он успокоится. Кому же позвонить?
Спустя минуту второй человек в полицейском участке, полистав телефонный справочник, набирал номер управляющего отеля «Эль Греко». Где еще остановиться богатому арабу, как не в «Эль Греко»? Кстати, «Эль Греко» не так уж далеко от мотеля, где обнаружен труп…
Не успел Астремадурас представиться ответившему ему, как услышал взволнованный вопрос:
— Вы нашли этого русского? Успокойте меня, вы нашли его?
— Русского? — переспросил полицейский. — Как он выглядел?
— Пор Диос! Нашли! — закричал на всю комнату Агустино и вцепился в толстую волосатую руку, держащую телефонную трубку. — Что с ним? Убит? Где катер?
Его женщины дружно подняли вой.
Астремадурасу пришлось опустить на стол могучий полицейский кулак, отчего маисовые лепешки подпрыгнули в тарелке, а некоторые из них даже перевернулись в воздухе. Добившись тишины, он сказал телефонной трубке:
— Прошу прощения, сеньор управляющий, но вам придется повторить то, что вы сказали. Я ничего не слышал. Сами понимаете, полицейский участок, полно задержанных, все шумят, вопят, что они невиновны, визжат, как свиньи на бойне.
И сеньор управляющий еще раз стал говорить, как выглядел некий русский, а полицейский повторял вслух называемые приметы: откормленный, коротко стриженный, нос широкий, последний раз его видели в коротких штанах с изображенными на них деревьями и лодками. Астремадурас повторял, и по изменившемуся лицу жены Энрике, по тому, как она поднесла ко рту кончик черного платка, зажимая вопль, он понял, что русский — это и есть тот самый араб. Но самое страшное он услышал от сеньора управляющего потом. Он услышал вот что:
— Так где он, этот русский сеньор? Что с ним? Что мне сказать сеньору…
И когда он произнес фамилию, трубка чуть не выпала из мясистых полицейских лап. Астремадурас сглотнул и с трудом выдавил из себя переспрос:
— Кому?
Ему повторили. Астремадурас никак не мог поверить:
— Самому?
Ему подтвердили. Астремадурас понял, что благодаря Агустино снова вляпался. А Агустино, учуявший поступление ценных сведений, в нетерпении бегал вокруг стола, телефона и школьного друга. Его женщины тихо скулили.
— Так что мне передать? — говорил тем временем сеньор управляющий. — Мне же ничего неизвестно. Русский сеньор и его сеньорита в отель не возвращались, их вещи на месте. Вчера вечером они устроили у себя в номере прием, у них были гости. Они сделали ресторану большой заказ, потом всей компанией уехали на машине. У сеньора русского была взята напрокат машина. И с тех пор ни он, ни его сеньорита не показывались в отеле. А сегодня днем появился сеньор… (Астремадурас еще раз вздрогнул от произнесенной фамилии, почувствовал, как потекли по спине струйки пота.) И говорит, что русский сеньор ему нужен, у него с ним неотложные дела, что-то важное должны подписать. Оставил телефон, велел сразу же позвонить, как только русский сеньор даст о себе знать, если почему-то русский сеньор сразу же не позвонит ему сам. У меня волосы дыбом, сеньор заместитель начальника! Что мне делать?!
«А что мне делать?» — подумал Астремадурас и сказал в трубку:
— Дайте мне его телефон, я позвоню ему сам. А вы ждите русского сеньора. И если появится, звоните мне в двадцать седьмой участок. Запишите…
Когда закончился обмен телефонными номерами и влажная от пота трубка легла на заждавшиеся рычажки, второй человек в двадцать седьмом участке, прерывая пулеметную очередь вопросов от Агустино, произнес:
— Будем искать нашего Энрике. — «Единственный порядочный в вашей семье, — чуть не добавил Астремадурас, — был». — Детектив Кастилио, возьмите этого… моего друга Агустино и поезжайте в порт. Походите вдвоем, расспросите о катере Энрике. А я, — он тяжело вздохнул, — буду звонить. Очень большим людям. Подключать их, задействовать. Идите, идите.
Уводимый детективом Кастилио и дежурным полицейским Агустино кричал под аккомпанемент женского плача:
— Я зайду вечером! Я свяжусь по телефону! Вспомним школу, Астремадурас! Детство наше!
Когда комната освободилась от Агустино, дышать стало легче, даже снова захотелось лепешек. И можно было не без удовольствия докурить загашенную мексиканскую сигару. Или сперва позвонить? Или не звонить вовсе?
«А с другой стороны, — вдруг пришло Астремадурасу в голову, — если в связи с Энрике можно отличиться и помочь влиятельному лицу, очень влиятельному, то… ну-ка, ну-ка…»
