— Спасибо, Васек! Мне очень дорог твой совет. Теперь проще решиться будет. А письмо Розы возьми, не откидывай. Оно вам обоим написано.
Петрович, едва ушла Степановна, забрал письмо Розы и пошел к Михалычу. Тот тоже не спал. Пил чай на кухне.
— А ты чего один, как сыч? Кто помешал кемарить? — удивился Петрович.
— Тихо ты! Вона глянь в зал. Чего еще скажешь? — слегка приоткрыл дверь. Василий заглянул и оторопел.
На широченном диване лежал, раскинувшись, Федька. Рядом с ним, прижавшись к мужику накрепко, обняв его за шею, спал Колька, уткнувшись головой в подмышку. Даже ногу закинул на человека. На том же диване, повернувшись спиной к Федьке, спала, посапывая, Тонька. Она все сделала. Но устала, ее сморило и, присев на минуту, уснула женщина. Уж так случилось. Следом за нею уснули мужчины. Они и не подумали закрыть двери в дом. Им некого было бояться и стыдиться, нечего скрывать.
— Вот такая она жизнь, — глянул Михалыч на Петровича. Тот растерялся, не знал, что сказать, но вовремя вспомнил о письме:
— Во! Дарья принесла. Говорила, навроде нам Роза отписала. Читай! — подал конверт Андрею.
— Привет, ребятушки! Здравствуйте и прощайте, так уж сложилось, что не пришли вы проводить меня, не сочли нужным или оказались занятыми, кто знает. Это письмо я пишу уже в аэропорту, пройдя регистрацию. Понимаю, что вы уже не приедете. А жаль! Вы стали моими знакомыми, каких буду все время вспоминать и если честно, вас, казалось бы случайных знакомых, мне будет очень не хватать в моем благополучном Израиле.
— Особо запомнился мне Андрей. Прямолинейный, упрямый спорщик, он понравился мне своей искренностью и открытостью, как жаль, что мы мало общались. Доведется ли встретиться когда-нибудь еще, не знаю, но я бы хотела увидеться. Может мы и впрямь стали бы друзьями. Об одном очень прошу вас обоих, не забывайте Дарью, навещайте ее, не оставляйте одну, потому что одиночество для нее страшнее смерти.
Это я знаю по себе. Можно остаться несчастным в своей семье. Но у нее нет никого. Поверьте, эта женщина живет на пределе своих возможностей. Поддержите ее, очень прошу вас. Я буду рада, если вы найдете время и напишите мне, как идут дела, как складывается жизнь. И очень прошу, не унывайте, не впадайте в депрессию, подольше оставайтесь такими, какие есть — самими собой. Мне будут дороги ваши весточки. Ведь они, как лучик солнца с моей Родины будут греть и поддерживать меня всегда. Дай Бог, чтобы запас тепла в ваших душах никогда не кончался. Целую обоих, наши козлики, озорные мальчишки, дорогие мужички! Пишите! Вот вам мой адрес…
— Дай-ка сюда письмо! — попросил Михайлович и, взяв исписанный листок, вложил его в конверт, сунул в нагрудный карман рубашки.
— Надо навестить Степановну, — глянул на Петровича, тот рассмеялся:
— Она нынче сама у меня отметилась. Как отворила варежку, я и про сон запамятовал. Сдернула с койки за самую задницу и за пазуху напихала матюков. Такая нигде в сиротах не приморится. Это ж Степановна! Черт в юбке, гром-баба! Об ком печаль? Она, коль надобно, сатану с погоста выдернет и заставит пред собой на цирлах крутиться. Ежли она слабая, то кто другие?
— Все форс, кураж, а хвати ее серед ночи, вся в соплях будет. Держится баба пока на людях, — не согласился Андрей.
— Мне б свои мороки с плеч скинуть. Покуда с тобой работали, сколько времени прошло, пора пришла деревню навестить. Как в ей мои криворылые шишиги маются? Живы иль нет? Серафима, так хрен с ей, а Катька моя кровина. Жалко, глянуть надо.
— Что им сделается? Найди им дело, чтоб пить бросили. Как я с Федей сделал, когда с зоны воротился! Он же на погосте у Коли чуть не ночевал. За неделю шкелетом сделался, весь высох в щепку. Ну я и завалил работой. Показал, что не только могилу, а и дом в порядок привести надо, заставил, убедил помогать тебе с ремонтом. Понемногу раскрутился, оживать стал, отлепился от могилы и теперь, сам знаешь, на заявки ходит, сам зарабатывает. Вот хочу нынче уговорить, чтоб на шофера выучился, и купить машину. Пускай не новую, с рук, но свои колеса уже дозарезу нужны. Легко ль в наши с тобой годы пехом через весь город ходить. Не столько работа, сколь дороги выматывают и отнимают время.
— А моя Тонька уже про чебуречную галдит. Колька скоро в школу пойдет, баба устала за копейки вламывать. Решилась уйти с детсадовской поварихи, свое дело начать хочет, да не знает с какого конца к ему подступиться? — хмурился Петрович.
— У ней еще есть год в запасе. А вот моему спешить надо. Годы его идут. Вон уж всю башку инеем обнесло. Семью заводить надо. Он же на баб и не глядит…
— Откуда ведаешь?
— Ты что слепой? Вишь Тонька отворотясь к нему жопой спит, он даже не повернул ее к себе.
— Тонька не баба, соседкой держит, не боле. А и ее нынче ништо не тревожит, тож никого вкруг не видит. Живет, ровно кобыла в стойле.
— Корявая у нас детвора! Нету света в их судьбах, ровно жизнь взаймы дадена им от Бога. Гляжу на них, и сердце болит. Все как ледышки по зиме, ни к кому тепла в душе не имеют. А может, и не было его у них никогда, — загрустил Михайлович.
— Выходит, мы их проглядели…
— Ой, дед, а ты уже тут, за нами пришел? А я сказку про зайцев слушал и заснул. Даже не помню, как получилось. Зато во сне всех зайцев на санках катал. А они такие смешные, даже говорить умели, — вышел на кухню Колька и, сев на колено к Петровичу, попросил:
— Ну, уговори мамку народить братика!
— Ты што, вовсе рехнулся? Не мели зряшное, глум- ной. Лучше мы тебе компьютер купим! Сговорились?
— А можно братика и компьютер?
— Хто много хочет, тот ни хрена не получит, — цыкнул Петрович на Кольку.
— Ну ладно, тогда я сам завтра свою ребенку принесу!
— Што? Где ж возьмешь? Когда успел? — заикался Петрович.
— Найду! Надоело мне одному!
— Цыть, замолкни, не неси дурное! Вырасти сперва сам. А уж потом про детву. Не повтори моей глупости. Детва должна жить в радости…
Но как бы ни старались мужики обходить в разговорах острые углы, они поневоле на них наталкивались, и тогда возникало неловкое молчанье. Не хотелось ворошить прошлое, будить больную память, но недоговоренность мешала обоим. Никто не решался нарушить первым то, о чем не хотелось вспоминать. И все же время неумолимо потребовало внести ясность во всем, расставить точки в минувшем, чтоб не спотыкаться душой на сомненьях и неизвестности, случившейся в прошлом.
Вот так и сегодня оказались они вдвоем в пустом, необжитом коттедже, холодном и мрачном, как могильник. Целую неделю работали молча, делая каждый свою работу. Лишь к полуночи валились на матрацы и, забыв обо всем на свете, будто в яму, проваливались в сон одетыми.
Но сегодня другое дело. Закончен камин в громадной столовой. Горят в нем березовые дрова, Петрович сжигает стружку, щепки, весь мусор, что собрал после себя веником. Тепло быстро пошло по комнате. Мужики сели на скамью перед камином, смотрели на веселое пламя.
— Ты все о чем-то хочешь спросить меня? — повернулся Михалыч и вприщур оглядел Петровича.
— Верно приметил, Андрюха! Так я и не допер, почему нас в Сосновке разлучили? Иль сам от меня отлепиться схотел, иль подбил кто ненароком? Пошто такое отмочил? — спросил Петрович хмуро.
— Иль ты забыл, что от нашего желания там ничего не зависело. Кто мы были? Ссыльные, потому нас ни о чем не спрашивали. Затыкали нами всякую дыру, как худую задницу. Вот так и я попал на лесосплав, как ведмедь в чужую берлогу, ни хрена не понимая. А ты знаешь, что это такое быть на лесоповале чокеровщиком, а еще плотогоном?
— Не, не слыхивал, ей Богу!
— Это все равно, что к черту в зубы попасть! Я даже не мечтал о воле. Только во снах ее видел.
— За что ж тебя туда упекли?
— Ты помнишь первого председателя сельсовета?
— То как жа, Тараска? Редкий падла и хорек, сколько нервов измотал, без счету! Все грозил сгноить в болотах. Да не успел, самого волки сожрали.
— Вот по его воле оказался в берендеях, так лесных людей называют повсюду.
— А за што?
— Помнишь его блядскую привычку сморкаться ни «в платок, как все люди, а в кулак. Потом стряхивал! с ладони, и это летело на кого Бог пошлет. Вот так то однажды на меня угодил. Ну, другие молчали, а я не смог и завелся, что называется с полуоборота. Все ему вылепил, как на душе было. Назвал по всякому. Люди смеяться стали. Он и сказал, мол, не зря твой подельщик Василий, это ты, умоляет избавить от меня, потому что я подбил Ленина изгадить, а мол, Петрович вовсе ни при чем был. Просто рядом стоял. А на суде ничего о том не сказал, думал, срок на двоих разделят, а его за групповуху умножили вдвое. Вот только моя тень тебе мешает. Все что случится в деревне, на обоих валят. Видно, пришло время уступить Петровичу и разделить вас насовсем. Ты, как я вижу, даже в ссылке ничего не понял и представителя власти оскорбляешь на работе! Неужель думаешь, что это даром тебе сойдет?
