– Я знаю!.. – Немченко ощерился.
Никто не стал его останавливать. Откуда силы взялись у этого задохлика? Он кипел от негодования, схватил скулящего Бушмина за шиворот, подволок к очку и засунул голову внутрь. Вода там появлялась крайне редко, фекалии подступали к самому краю.
Физиономия предателя погрузилась в зловонную гущу. Он начал дергаться, Немченко брезгливо отдернул руку, наступил ногой ему на загривок, начал вдавливать внутрь. Бушмин завибрировал, всплеснул руками, дернулся еще пару раз и затих.
Убийству никто не препятствовал. Люди мрачно смотрели на искривленное тело негодяя, голова которого утонула в нечистотах.
Немченко затрясся, попятился. До парня дошло, что он содеял. Его стошнило на ноги убитого. Он схватился за горло, чтобы унять спазм.
В голове у Ильи что-то щелкнуло. Избавиться от тела невозможно. Но не оставлять же его в таком виде.
– Быстро, мужики, помогите. – Ткач первым схватил мертвеца за шкирку, стал вытаскивать из выгребной ямы. – Надо посадить его в угол, чтобы не маячил тут на виду. Глядишь, оно и сойдет на какое-то время.
Через пару минут мертвое тело было затащено в дальний угол и прислонено к стенке. Руки покойника обхватили наклонившуюся голову. Лица, измазанного в дерьме, видно не было. В этой позе Бушмин не производил впечатления мертвого. Он выглядел как живой, но очень уставший, присевший ненадолго передохнуть.
– Человек в печали, – с усмешкой прокомментировал Немченко. – Фу, ну и воняет этот меланхолик.
– Все, мужики, по койкам! – заторопил Илья товарищей по несчастью. – Натворили мы дел, мама не горюй.
По величайшей божьей милости труп в углу сортира вертухаи обнаружили не сразу, лишь после того, как заключенные на грузовиках покинули лагерь. Рано утром надзиратели в сортир не входили. Это никак не сочеталось с их тонкой душевной организацией.
У заключенных по утрам мало времени на то, чтобы справить нужду. Они ходят толпой в одно очко. Никто не будет спрашивать у мужика, чего он тут расселся, не плохо ли ему. Всем не очень-то хорошо. А чуть замешкаешься, получишь прикладом или дубинкой.
Одни замечали покойника, другие нет. Энтузиастов, готовых рассказать об этом надзирателям, не нашлось.
Лишь через сорок минут после того, как барак опустел, Дыркин заглянул в отхожее место. Он поперхнулся от изумления, хлебнул воздуха со специфическим запашком, зажал нос, вышел и позвал подельников.
Князевич вошел в туалет и присвистнул. В носу у него пышным цветом цвели полипы. Запах дерьма был для него равносилен аромату фиалки.
– Эй, алло, брателло! – Он пихнул человека дубинкой.
Тело завалилось на бок. Взорам надзирателей явилась оскаленная рожа в маске из засохшего дерьма.
– Опаньки! Да это никак наш верный служка, – заявил Князевич. – Как прикажете это понимать, панове?
– Это Ткач натворил, мать его! – Дыркин со злостью долбанул кулаком по косяку, проломил его и запрыгал, тряся рукой от боли. – Вычислил нашего стукача. Вот же сука пронырливая!
– Что делать будем, хлопцы? – мрачно спросил Гутник. – Начальству докладывать? Вроде по инструкции не положено о каждом дохлом зэке сообщать.
– Надо доложить, – возразил Князевич. – Он все-таки нашим информатором был. Но возвращать Ткача из Кашлан не стоит. Много чести – машину за ним гонять, бензин жечь. Вечером вернется, и будет ему роскошная кузькина мать! Уж такого майор не простит. Давай, Дыркин, звони. Пусть вывозят это дерьмо.
Численность бригады таяла не по дням, а по часам. Теперь их осталось трое. Немченко возился в доме, Левицкий заканчивал кладку на крыше. Илья месил раствор, размышляя о том сладком моменте, когда он вернется в барак.
Уловка с мертвецом удалась, сидящий арестант вопросов не вызвал. Но надзиратели уже наверняка все поняли, доложили куда следует. Выдергивать Ткача из Кашлан высокое начальство, скорее всего, не будет. Но вечером его ожидает суровая кара. В этом Илья не сомневался. К черту рекомендации, спущенные откуда-то сверху. У Мамута тоже терпение не беспредельное. Ведь сколь веревочке ни виться…
Усталость гнула Илью к земле, нервы были на пределе. Он машинально подмечал все, что происходило вокруг.
Левицкий что-то прохрипел с верхотуры. Из дома высунулся Немченко, спохватился, кинулся поднимать на лебедке ведро с раствором, которое притащил Илья. Роль «многостаночника» угнетала Немченко. Он с трудом стоял на ногах. Работать приходилось за себя и за того парня, вернее, за двух, которых уже ничто не волновало.
Автоматчики слонялись по участку. Вялый и Махонкин держались возле дома. Рядовой Кроха ходил по границе участка недалеко от Ильи, много курил, но бдительности не терял.
Ткач монотонно разводил в носилках раствор штыковой лопатой. Совковые были в дефиците. Противно скрежетала жесть носилок, когда он скреб по ней железом. Готовый раствор он загружал из носилок в два ведра. Одно из них Илья оттаскивал в дом для Немченко, другое ставил под фундамент, рядом с лебедкой и забракованным бетонным блоком, из которого торчали искривленные прутья арматуры.
Когда у Левицкого заканчивался раствор, он испускал сверху пару хриплых матерков. Немченко выбегал из дома и лебедкой поднимал ведро.
Монотонность процесса убаюкивала людей. До окончания рабочего дня оставалась пара часов, когда случилась новая трагедия.
Левицкий перегнулся через гребень, начал всматриваться, на месте ли его раствор. Он не увидел ведра, еще сильнее вытянул шею, при этом оперся грудью на свежую кладку.
Это было неправильно. Раствор еще не высох. Кладка шириной в полкирпича просто поплыла под давлением тела.
Левицкий попытался сохранить равновесие, отпрянуть, но точка невозврата уже была пройдена. Он что-то крикнул и повалился вниз, махая руками, вместе с куском свежей стены.
Илья это видел, дернулся, но смысл?..
Левицкий перевернулся в воздухе и рухнул на штыри арматуры, торчащие из бетона. Они пробили его тело в нескольких местах. Бедняга беспомощно извивался, выплевывал кровь изо рта, пытался поднять голову, чтобы позвать на помощь, сучил ногами.
Кровь застывала в жилах от этого зрелища. Илья окаменел. Из дома вышел Немченко, чтобы поднять раствор, отвесил челюсть, забился в какой-то неудержимой трясучке. Махонкин с Вялым подошли к агонизирующему телу и с любопытством на него уставились.
– Ну, жесть! – восхищенно пробормотал рядовой Кроха, выбираясь из ступора.
В этот момент он оказался рядом с Ильей, смотрел, не моргая, как подрагивает голова умирающего, его глаза затягиваются предсмертной пленкой.
А дальше все произошло неосознанно. Илья перехватил лопату за конец черенка. Она вдруг пришла в движение, побежала по кругу против часовой стрелки параллельно земле. Острая боковая грань без особого шума вонзилась охраннику под нос.
Лопата пробила губу, вошла в рот и порвала его до размеров какой-то злобной пасти. Кровь хлынула как лава из вулкана. Боец по фамилии Кроха, здоровенный детина с пудовыми кулаками и куриным мозгом, захлебнулся ею и рухнул на землю, как подпиленный столб. С такими повреждениями долго не живут.
Все прошло тихо. Махонкин и Вялый даже не обернулись. Они стояли спиной к Ткачу и увлеченно обсуждали трагическое событие. Такое не каждый день увидишь.
Илья сдернул с дозревающего мертвеца «АК-74» и лихорадочно оценил ситуацию. Он выстрелил бы, ей-богу! Но стоит ли? Открыть огонь никогда не поздно. До вражеских солдат было метров двадцать. Не промахнешься.
В стороне торчал Немченко. Он не вышел из ступора и еще больше в него врос, когда увидел Илью. Тот мчался рекордными прыжками. В ногах рождалась упругость, руки сжимали автомат. Ткач словно принял мощный допинг.
Укропы спохватились поздно. Когда за их спинами заскрипела щебенка, они обернулись, уверенные в том, что это Кроха.
Илья на подлете долбанул Махонкина прикладом в висок, с силой, не жалея рвущихся жил. Кость раскололась как глиняный горшок, и на этого парня Ткач уже не смотрел. Отработанный материал! Держите его семеро.
Он отбросил автомат, налетел на Вялого, отшвырнул его на бетонное крыльцо. Боец повалился спиной, треснулся затылком о ступень. Илья оседлал его, схватил за горло, стал душить.
У солдата была масса возможностей что-то предпринять, ведь его руки и ноги были свободны. Но от страха он потерял рассудок, а потом стало поздно. Нехватка кислорода парализовала конечности, они лишь слабо подергивались. В глазах Вялого метался ужас. Они умоляли о пощаде.
Ну уж нет, только не сегодня. Пальцы Ильи впивались в кожу, смещали позвонки, он пыхтел от усердия и титанических усилий.
Вялый задергался и затих. Его глаза остановили свой бег. Из распахнутого рта вывалился синий язык.
Ткач сделал последнее усилие и со стоном отвалился от трупа. Некогда спать, дел по горло.
Он встал и бегло осмотрелся. Махонкин с раскроенным черепом доживал последние мгновения в этом мире. Кроха тоже не шевелился. Теперь из его головы текла уже не кровь, а мозговая жидкость. Это был славный удар.
