«Ну что ж, посмотрим, как это понравится твоей дочери», — услышал он уже давно стихший голос бывшего сообщника и зажал уши стиснутыми от боли и ненависти кулаками.
* * *
Вначале его занесло на галерею. Длинный коридор, украшенный причудливой резьбой неровных стен и еще более причудливыми тенями, тянулся к главному зданию, где, судя по всему, и обитал Виктор Ортега. Джо крадущейся и быстрой кошачьей походкой ступил на узорчатый пол, всматриваясь в окружающую тишину, и вдруг ударил будто бы в воздух, повинуясь внутреннему приказу. Как ни странно, костяшки пальцев наткнулись на жесткое; тотчас на руку ему что-то навалилось и рухнуло под ноги.
Джо взглянул на упавшего ниндзя — тот был без сознания. Он знал, что его удар окажется точен. А откуда пришло это знание — думать сейчас не время…
Джо замер, прислушиваясь: если тишина чуть не обманула его, значит, следовало быть вдвойне осторожным. Но никаких признаков опасности, даже на уровне предчувствий, он не ощутил, разве что одна из стенных плит вызывала какое-то смутное эмоциональное отношение.
Не отрывая взгляда от интересующего его места, Джо осторожно нагнулся, нашарил рукоятку меча оглушенного ниндзя, выдернул его из ножен и заскользил по коридору, напрягая слух и все остальные чувства до максимума.
Человек может замереть, может затаить дыхание так, что воздух будет выходить из его груди незаметно, — и все же полной невидимости может достигнуть лишь мертвец: не дыхание, так тепло выдаст присутствие спрятавшегося. Дрожание воздуха у резной плиты было невыразительным, едва ощутимым, и лишь понимание того, что речь идет о жизни и смерти, позволило Джо распознать его и замахнуться мечом, прежде чем противник прыгнул вперед.
Исход стычки решился мгновенно. Джо вздохнул с облегчением и продолжил свой путь.
Ему снова казалось, что здесь кто-то есть, и все же это ощущение было иным: враждебность невидимого взгляда исчезла, словно некто просто наблюдал со стороны за его действиями.
Джо шагнул к противоположной стене — более цельная по материалу, она внушала ему и больше доверия.
Ощущение присутствия наблюдателя усилилось.
По разрисованному и покрытому лаком полу перекатывались тусклые блики, где-то за стенами шуршала листва — дул муссон. И ничто — ни полузвук, ни движение — не выдавало правды: есть ли кто рядом. Но Джо не мог ошибиться. Он сделал еще несколько шагов. Отсутствие враждебности не успокаивало его — наоборот, тревожило еще больше. Это плохо: настоящий мастер должен убивать хладнокровно. Умирать — тоже…
Или нет?
Как проклинал Джо в этот момент свою изменчивую память, в которой вечно все путалось, и неясно было, какой опыт — старый, отгороженный от сознания взрывом, или новый — дает толкования фактам и подсказывает отношение к ним.
Для победы и успеха нужна вера в себя, а в кого мог верить он?
Тихий скрип раздался сзади, Джо резко обернулся: это всего лишь половица шевельнулась, напоминая о его собственной тяжести.
Что-то странное, но уже знакомое начало происходить с органами чувств: теперь Джо чувствовал весь окружавший его коридор почти физически, словно на ощупь, проецируя на собственную кожу все его повороты; кожа чесалась и зудела — сейчас где-то на спине… словно от прикосновения чужих рук.
Джо развернулся резко как только мог и оцепенел: прямо в шею ему уперся холодный край пистолетного дула…
* * *
Джексон курил. Вообще-то эта привычка была ему почти не свойственна, но сейчас он не мог сдержаться.
Чтобы не мешать ребятам спокойно спать, он расположился на крыльце казармы, с ненавистью глядя на начавшие тускнеть звезды.
«Надо было успеть догнать его… — думал он, прокручивая в памяти эпизод с побегом Джо, и ему начинало казаться, что в тот момент он стоял к «джипу» куда ближе, чем на самом деле, и мог в него запрыгнуть. — Он ведь погибнет один. Будь он хоть трижды герой, хоть четырежды — никому не под силу справиться в одиночку с такой мощной организацией, как у Ортеги…»
Джексон докурил сигарету, и взгляд его упал на дремлющие мотоциклы.
«А почему бы и нет?» — подумал он, вставая.
Запавшая ему в голову мысль была простой и шальной одновременно: все-таки два человека — это лучше, чем один. Значит, нужно плюнуть на все и рвануть на выручку своему другу. Не победить — так хоть показать, как умеют драться за свою честь порядочные люди.
Мысль эта так его увлекла, что Джексон подошел к мотоциклу и взялся за его «рога».
— Капрал!
Резкий оклик заставил Джексона вздрогнуть и обернуться — в нескольких шагах от него стоял полковник.
«Вот и все… — Джексону показалось, что внутри У него что-то оборвалось. — Раз наш полковник сговорился с этими негодяями, моя песенка спета».
Джексон ощутил в этот момент еще и раздвоение, сходное с тем, что мучило Джо: с одной стороны, он вроде бы больше и не сомневался, что полковник захочет избавиться и от него как от нежелательного свидетеля, но, с другой, сильны были и прежние воспоминания, по которым выходило, что полковник был человеком честным и порядочным.
— Да, сэр? — машинально спросил он, сильнее сжимая пальцы на руле.
— Что ты здесь делаешь? — с лицом полковника было что-то не в порядке, да и голос его звучал непривычно.
— Я? — сверкнул белками глаз Джексон. — Ничего, сэр.
— Ничего? — было видно, как лицо полковника исказила гримаса.
«Вот и все, теперь он достанет пистолет и…» — Джексону очень захотелось зажмуриться, чтобы не увидеть нацеленное на себя дуло, но он этого не сделал. Впрочем, и пистолет на сцене так и не возник. Полковник засунул руки в карманы наспех накинутой пятнистой куртки и принялся разглядывать зачем-то переднее колесо мотоцикла, окончательно сбивая Джексона с толку.
— А что, что-то случилось? — пробурчал он неразборчиво.
— Случилось, — глухо отозвался полковник. — Капрал, объявляй подъем!
* * *
Пистолет был холодным и от того казался влажным. Джо сглотнул слюну, ожидая выстрела, но его все не было, и Джо попробовал скосить глаза назад, чтобы разглядеть человека, взявшего над ним верх.
Сделать это он не успел: пистолет исчез сам по себе, и перед глазами Джо возникла хитроватая старческая улыбка.
— Ты все помнишь, оказывается… — пряча оружие за пояс, проговорил Суюки.
— Ты? — Джо с облегчением вздохнул, приятное чувство успокоения прокатилось по его телу, и вдруг на глаза набежал туман. Он существовал не долго, доли секунды, но Джо показалось, что все вокруг начинает крутиться, верх меняется с низом и наоборот. Но при этом все остается на своих местах. Затем в глазах и вовсе зарябило, вереницей пронеслись какие-то картинки, забытые, но в то же время становящиеся знакомыми при соприкосновении с его остановившимся взглядом.
Суюки указывал ему дорогу в лесу.
Суюки в лесу.
Суюки указывал дорогу.
Дорогу. Путь…
Вынырнув из глубин памяти, перед внутренним взором Джо возникло лицо — молодое, почти треугольное из-за широких скул… Знакомое лицо маленького старичка-японца. Теперь старичка…
Джо заморгал, но воспоминание не уплыло, как это бывало раньше, а, наоборот, сделалось еще отчетливее и ярче: он слышал давно забытые звуки, чувствовал свое тело… Он не вспоминал — заново переживал то, что было когда-то давно, и в то же время какая-то часть его «Я» находилась и в настоящем, в галерее, рядом с улыбающимся Учителем.
— Ты? — повторил он. — Так до взрыва это был ты?
— Да, — кивнул Суюки, и глаза его сделались почти нежными. — И теперь тебе пора вспомнить все…
Они сидели в маленькой, но в то же время удивительно просторной по восприятию комнатке, и струя пахучего чая журчала, перетекая из носика заварочного чайника в крошечные фарфоровые чашечки.
Суюки не торопился начинать разговор, но он все-таки уже шел, шел через молчание, через дыхание, казалось бы не имеющее к нему никакого отношения.
Джо смотрел на журчащую струйку, на волнующуюся в чашках жидкость, на легкий парок, поднимающийся над крышкой чайника, и ему делалось спокойно и хорошо, как когда-то в детстве. Как в прошлом, которое продолжало возвращаться, сливаясь с настоящим и дополняя его своей вновь обретенной надежностью.
Не было больше двух половинок одного человека, действующих поочередно, — был один Джо, целый и цельный.
— Я нашел тебя, когда тебе было шесть лет…
Морщинистая рука поставила чайник на место.
Поднявшийся от него запах чая был терпким и щекотал горло.
Джо кивнул, зажмуриваясь.
Так пах чай в его детстве. И руки учителя двигались так же уверенно и неторопливо, и на них было хорошо смотреть, не думая больше ни о чем, кроме душистого напитка. Лишь одного не было — шороха пальмовых листьев над головой, но и его можно было заставить себя услышать, призвав на помощь память.
