он оказался в Крыму и почему здесь, а не фронте, о том я не ведаю. Но с немцами он якшался довольно-таки тесно. Вот он-то и объявился передо мной и нарисовал передо мной перспективу.
– Которая тебе очень понравилась! – иронично произнес Ольхин.
– Понравилась или не понравилась, а выбора-то у меня не было. Или смерть в лагере, или свобода. Какой уж тут выбор? Да и потом: ничего такого особо грешного Белый мне и не предлагал. Ты, говорит, главное согласись. А когда немчура из города драпанет, а она рано или поздно драпанет, вот тогда и мы будем свободны. И тоже драпанем на все четыре стороны.
– Что ж не драпанул? – спросил Ольхин.
– Не успел, – развел руками Пахомыч. – Да и как успеть? Тут стреляют, там тоже стреляют. Не разберешь, где кто и в какую сторону бежать. Думал, отсижусь, и уж тогда… Например, на Кавказ. Или еще куда-нибудь… А тут – опять Белый. Некуда, говорит, тебе деваться, замаран ты по самое не могу. А скроешься – так я же тебя советам и сдам как фашистского шпиона или прикончу. Вот такой, значит, расклад на бильярдном столе.
– Хороший расклад, – сказал Ольхин. – Красноречивый. Тебе только остается рассказать, сколько вреда ты причинил советской власти и в чем он заключается. Но это – разговор отдельный. Покамест же скажи вот что. Кого еще, помимо тебя, завербовал Белый?
– Откуда мне знать? – пожал плечами Пахомыч. – Он мне не докладывал. Хотя мыслю, что многих. Человечек он энергичный и злобный.
– Понятно, – сказал Ольхин. – Тогда такой к тебе вопрос. Самый интересный. Стрелял-то ты в нас для чего? Ведь мог бы и не стрелять. Затаиться. С испугу, что ли?
– Может, и с испугу, – не сразу ответил Пахомыч. – Да только стрелял я не в вас. Потому что я и предположить не мог, что вы так скоро выйдете на мой след. Думал, успею скрыться…
– И кого же ты боялся больше нас?
– Есть на белом свете один человечек, который страшнее для меня, чем вы и чем фашисты, вместе взятые.
– Когда мы тебя брали, ты упоминал какого-то Сверчка, – вспомнил Ольхин. – Это и есть тот самый человечек?
– Он, – нехотя произнес Пахомыч. – Вот в него-то я и стрелял. То есть думал, что вы – это он или – от него. Подосланные, чтобы расправиться со мной.
– Вот как, – с некоторым удивлением произнес Ольхин. – И что же это за человечек?
– Долгая история… – нехотя произнес Пахомыч.
– Ну, если она интересная, то отчего и не поговорить? – сказал Ольхин. – Хоть долго, хоть коротко.
– Ты, начальник, прежде скажи: мне мои душевные откровения как-нибудь зачтутся?
– Обязательно, – пообещал Ольхин. – Волю вольную, конечно, я тебе не обещаю, но и расстрел от тебя отодвинется. Это, конечно, если твои рассказы будут представлять для нас ценность.
– Думаю, что будут, – усмехнулся Пахомыч, помолчал и добавил: – Заодно сведу кое-какие личные счеты. Для вас, может, это и неинтересно, а мне – душевное удовлетворение.
– Это ты о чем? – спросил Ольхин.
– А вот послушай…
17
В тюрьму Пахомыч не сел, несмотря на обещание, которое субъект дал Никите в ростовской бильярдной. Выкрутился всеми правдами и неправдами, хотя и имел несколько неприятных бесед с представителями уголовного розыска. Но остался на свободе. А вот на Никиту он, конечно же, оскорбился и впал в озлобление. По мнению Пахомыча, Сверчок совершил бесчестный поступок. Кто, как не Пахомыч, ввел его в круг профессиональных игроков-бильярдистов? Кто научил Никиту всяческим секретам и премудростям профессиональной игры? Благодаря кому Никита стал зарабатывать немалые деньги? И вот получи, Пахомыч, за все это благодарность… По мнению Пахомыча, за такой поступок Сверчок должен был ответить по всей строгости неписаных, но справедливых законов подпольного бильярдного сообщества. Пахомыч знал, что именно он предъявит вероломному Сверчку, в каких словах и действиях, и какую компенсацию с него за это стребует. Дело оставалось за малым – найти Никиту-Сверчка.
Да вот незадача! Оказалось, что игрок по прозвищу Сверчок вдруг исчез со всех подпольных бильярдных горизонтов! Был Сверчок и не стало Сверчка! Пахомыч вначале даже растерялся от такой непредвиденной оказии, но очень скоро сообразил, что так оно и должно быть. Конечно же, подлец Никита поменял прозвище! Всякий поступил бы на его месте так же. Даже сам Пахомыч, окажись он на месте Сверчка, сделал бы то же самое! А значит, оставалось узнать, каково новое прозвище Никиты, и пуститься по его следу.
Новую кличку Никиты Пахомыч вычислил логическим способом. От кого-то он прослышал, что вращается среди подпольных игроков некий красавчик, которого все называют Улыбкой. Играет высококлассно, почти всегда выигрывает, и когда играет, улыбка почти не сходит с его лица. И какая улыбка! Широкая, беззаботная, искренняя! И чем больше противник за бильярдным столом напрягается и нервничает, тем больше этот самый Улыбка улыбается.
Пахомычу стало понятно, что Улыбка и есть Никита! Кто, как не Пахомыч, посоветовал некогда ему улыбаться за бильярдным столом! Кто догадался превратить обычную улыбку в сокрушительное оружие! Что ж, замечательно. Значит, Никита теперь не Сверчок, а Улыбка. Прекрасно! Зная прозвище игрока, совсем нетрудно пуститься по его следу, настичь и предъявить ему справедливые претензии. Мир, конечно, широк, но бильярдный мир узок, и в нем скрыться очень трудно. Здесь при желании каждый может найти каждого. Что ж, так и поступим. Итак, вперед на поиски профессионального игрока по прозвищу Улыбка!
Никиту Пахомыч нашел в Симферополе. Но не успел с ним встретиться, потому что случилось это в июне 1941 года. То есть началась война. Тут уж было не до сведения счетов, тут нужно было думать совсем о других вещах. Мобилизации Пахомыч не опасался – кто его призовет с изувеченной рукой? Уезжать из Симферополя в какой-нибудь другой город, например, тот же Новороссийск? Ну, так какая разница – Симферополь или Новороссийск? Да и где те немцы? Они еще далеко, и может статься, вовсе не дойдут до Симферополя. Стало быть, поживем в Симферополе, а там будет видно.
Вначале Пахомыч обитал в квартирке одного своего знакомого бильярдного «жучка», снимая у него угол. А затем перебрался в отдельное жилище, благо оказалось, что с началом войны стали
