Раздумывая так и уже начав строить планы, я вдруг вспомнил про Таньку. Хорошо бы знать, чем она вздумает заняться, пока меня нет? Разумеется, она отлично знает, что, кроме нее, у меня никого нет, а тот случай в поезде, конечно, не в счет, и та поездка в Красноярск, — тоже, и она об этом тоже знает. И догадывается о том, что я все знаю про нее. У нее тоже, кроме меня, никого нет, если не считать какого-то там троюродного, по ее словам, брата. Но я, правда, отлично знаю, что никакой это не троюродный брат, а третий штурман с «Плотовода» — зимой я с ним водку пил… В конце концов, я тебе не муж, ты мне не жена, но я от тебя уходить не хочу, да и ты меня не захочешь отпустить, так что пусть пока так все и остается. Связываться нам официально — пустой номер. Об этом красноречиво свидетельствуют штампы в моем паспорте, и такие же точно штампы в твоем. Правда, с меня еще и высчитывают, а ты оказалась осторожнее…
— Девушка, — обратился я к соседке, — у вас случайно не найдется еще какой-нибудь книжки? А то я с собой что-то не догадался прихватить.
Ее ушки стали совсем огненными. Бумажку поднесешь — вспыхнет. Я немного сменил тактику:
— Первый раз в жизни повезло: самолет вовремя вылетел.
Девчонка молчала, по-прежнему читая ту же строчку.
— Это, наверное, потому, что пилоты заметили вас, — начал я напрямую, — и решили: будь что будет, а доставим девушку вовремя…
Девчонка повернулась в мою сторону. Взгляд ее говорил: «Не знаю, кто там кого доставляет, но меня эти постоянные заигрывания в транспорте достают здорово». Сама вслух все же сказала:
— Да?.. А я-то думала, это потому, что погода хорошая…
Банальщина, но что поделаешь? Я тоже похвалил погоду и меньше чем через десять минут уже знал, что девчонку зовут Наташа, что живет она вообще-то в Сургуте, а в том городе, откуда мы летим, она жила у своей старой тетки, пока были занятия в институте. Домой она долго не могла дозвониться, наверное, родители на даче или еще где, так что теперь она летит в Сургут на свой страх и риск. Я, конечно, посочувствовал и предложил свою помощь. Она не стала говорить ни «да», ни «нет», я сменил тему разговора, и так мило мы протрепались почти весь полет, пока не вспыхнуло табло с известной надписью.
Толстый боров сразу же стал наливаться зеленой краской, и я поинтересовался у Наташи, как она относится к посадке.
— Ой, замечательно! — воскликнула она. — Знаешь, как здорово!
— Абсолютно согласен.
Нас попросили пристегнуть ремни, теперь уже в устной форме, и вскоре самолет начал проваливаться.
— Ух! — выдохнула Наташа.
— Тащишься? — спросил я.
— Ага! Давай тащиться!
— Давай… — согласился я.
В Сургуте я провел три чудесных дня. Пять раз сходил в кино, то есть ровно в пять раз больше, чем за год жизни дома. Встретил двух приятелей, знакомых еще по рабфаку, попил с ними пивка и даже водочки, хорошо зная, что вечернего скандала, учиняемого женской стороной, ждать не нужно. Кайф! Пришлось, правда, проглотить не меньше кубометра едкой желтой пыли, тучи которой постоянно носятся по этому городу, вызывая вполне заслуженные проклятия. А что касается Наташи, то, проведя у нее одну ночь, я решил больше с ней не встречаться. Слишком хорошо мне было известно, чего можно ожидать от таких вот студенток-отличниц, которые любят тащиться…
Порт я пока что обходил за версту. Правда, сразу же по приезде, вернее, по прилете, позвонил из проходной, не представляясь, диспетчеру и выяснил насчет «Беломорки». Посудина прибывала в Сургут тридцать первого мая, часов около шести вечера; так что после пяти в этот день я уже дежурил на территории. Большие и средние начальники к этому времени отправились с работы восвояси, а я, не привлекая лишнего внимания к своей персоне, сидел и покуривал в тени здания районной конторы. Какое-то предчувствие подсказывало мне, чтобы я не лез на рожон с документами.
Тут мне повезло: мимо продефилировала знакомая личность — Гена Бражников по прозвищу Брашпиль, который, подобно мне, когда-то списался на берег. Вон, значит, куда его черт занес…
Мы потолковали за жизнь, за работу, поругали правительство и начальников, после чего я ему кое-что рассказал (конечно, далеко не все) о том, что привело меня в этот порт. Гена всегда был парнем толковым и совершенно нелюбопытным, и эти его черты характера устраивали меня как нельзя лучше.
…Грузовой теплоход «Беломорский-60» финской постройки, очень, кстати, симпатичное и надежное судно, причалил только в половине восьмого, когда с реки начало тянуть свежестью и принялись кусаться летучие звери. В этих местах водится настоящий комар: бывает, схватишь его, в кулак зажмешь, так ноги его внизу болтаются, а клюв сверху торчит.
Началась погрузка. Гена Брашпиль, маленький подвижный и. о. начальника смены, суетился и лез во все щели, чем вызывал усмешку у бывалых докеров. Похожий на гигантского жирафа портальный кран поочередно снимал с площадки контейнеры и ставил их для проверки на причальную стенку, опуская затем в судовые трюмы. Я прохаживался рядом, отмахивался от комаров и ждал. Наконец появился Гена.
Он подмигнул мне и протянул скушенную с контейнера пломбу вместе с проволокой. Я спрятал ее в карман, после чего мы вместе двинулись к причальной стенке.
Кран пронес над нашими головами очередной контейнер и поставил его на край стенки. Тут и зашумел какой-то молодой парень из экипажа капитана Климова — пломбы на этом контейнере номер № 572 431 212 не было — она лежала в моем кармане.
Дальше все происходило как нельзя лучше. Гена тут же вызвал бригадира докеров, подвел ближе двух приемосдатчиц и того парня с «Беломорки», оказавшегося вторым штурманом, и вскрыл контейнер. Истошно завизжали шарниры дверей, и я увидел аккуратно составленные полиэтиленовые ящики из-под бутылок. Все в порядке. Гена составил акт, который тут же на месте подписали все присутствовавшие, кроме, разумеется, меня, затем мой приятель закрыл контейнер и запечатал его своим пломбиром. Контейнер пошел в трюм, погрузка продолжилась своим чередом и дело мое было вроде бы закончено.
Но почему-то мне вся эта история не нравилась — от нее явно тянуло какой-то каверзой.
Когда мы уходили с причала, Гена сказал:
— У меня пломбир с дефектом — вот тебе образец пломбы, такой же, какую я повесил на контейнер. Потом дома сравнишь, если что. Но я не совсем понимаю, кому могут понадобиться пустые ящики из-под бутылок.
Я ответил, что тоже этого не понимаю, а потом стал благодарить и прощаться.
— А ты в общагу или в гостиницу? — спросил Гена. — В общагу?! Тебя там заживо сожрут клопы. Лучше оставайся здесь — сейчас отправим «Беломорку», возьмем портвешка да гуднем чуток — до утра еще много времени…
Черт возьми, за это и стоит любить командировки — за полное отсутствие контроля и возможность оттянуться на всю катушку.
— Годится, Генк! Вспомним студенческие годы, — согласился я. _
В промозглой ночной тишине слышу наконец знакомый лязг и визг грейферов. Над территорией блестят лучи высоко поднятых прожекторов, и мне впервые кажется, что их слишком уж много.
К проходной приближаться совсем не хочется, поэтому выхожу на набережную и в кромешной тьме, прижимаясь к бетонному забору, начинаю его обходить. Холода не чувствую, но всего трясет — наверное, начинается реакция. Чуть не сваливаюсь на торчащие из воды штыри арматуры и наконец оказываюсь на территории района. Рядом тихо стоит угрюмого вида рейдовый буксировщик с потушенными огнями. Еле слышно шлепают о его днище мелкие волны. Я спрыгиваю на плиты откоса и поднимаюсь на стенку набережной. Теперь можно сесть и немного перевести дух… Чертовски хочется курить!
…На кой черт понесло меня сюда?! Еще несколько часов — и уже некуда будет деваться. Все мужики в порту, надо полагать, отлично знают, что я уже давно тут не работаю. А если еще начнет ломать, тут-то мне и будет обеспечена прямая дорога обратно.
Перспектива вновь встретиться с доктором Ландбергом и женщиной в капроновых колготках меня совсем не радует, и я начинаю вглядываться в темноту, окутывающую причалы… Кажется, мне повезло.
Пригибаясь, как под обстрелом, быстро пробегаю по подкрановым путям два причала и останавливаюсь возле трапа, ведущего под стенку. У причала стоит загруженная углем здоровенная, как футбольное поле, трехтысячная баржа-площадка. Вспомнив Риткиного брата и его обглоданный стул, поднимаю с земли какую-то деревяшку, спускаюсь по трапу вниз и, придерживаясь руками за железные ребра шпунта, перепрыгиваю на борт.
Здесь, под стенкой, темно, как в известном месте, но крановые прожекторы ярко освещают противоположный борт баржи. Я прислушиваюсь. Наверху, на территории, гробовая тишина, очевидно, только что начался ночной обед. Я пробираюсь к освещенному борту и быстро смотрю осадку. Судно загружено по верхнюю ватерлинию, а если учесть, что бак и ют уже зачищены, то баржа скоро должна отчалить, и ее поведут куда-нибудь к черту на рога… Сойдет.
