– Нет, конечно. Но у родителей просторная трехкомнатная квартира в центре.
– Вот! Жить будете вместе.
– Извините, товарищ полковник, но это уже личное.
– Ладно, сам решай. После свадьбы к родителям жены иди или занимай вполне приличный номер офицерского общежития. Это по сути та же самая квартира в малосемейке.
– Вы мне вроде как компенсацию за подлость комиссии на госэкзаменах предлагаете?
– Как хочешь, так и думай. Но ты действительно нужен мне.
– Спасибо, конечно, но я написал рапорт в Афганистан.
– Это когда все их подавали по инициативе политотдела?
– Так точно, но я это сделал вполне обдуманно.
– Не понял. Ты что, хочешь в Афган?
– Так точно!
– А ты знаешь, что там иногда убивают? Но самое страшное в том, что оттуда можно вернуться калекой. Даже без этого служба за речкой не сахар. Я в курсе, сам там оттрубил с восьмидесятого по восемьдесят второй годы. И невесты рядом не будет. Только письма. Если девушка выдержит два года.
– Я все знаю, товарищ полковник.
– Значит, отказываешься от предложения и настаиваешь на отправке?
– Так точно.
– Но объясни мне зачем, Миша? Кому нужно твое геройство? Не видишь, что начинается в стране?
– Тем не менее я прошу удовлетворить мою просьбу, отраженную в рапорте.
Зуев встал, прошелся по кабинету и осведомился:
– Ты с Ольгой своей это решение обсуждал?
– Сегодня хотел.
– Вот и обсуди хорошенько. Да не упрямься. Послушай любимого человека. Вместе все взвесьте. Завтра придешь и доложишь, что вы решили. Где-то после десяти я буду здесь. Обязательно сделай это, Миша, потому как завтра я должен подать списки с ходатайством о распределении в отдел кадров. Потом что-либо изменить будет невозможно.
– Я вас понял, товарищ полковник. Завтра в десять я буду у вас.
– И не дури. Прислушайся к совету человека, который на себе познал, что такое партизанская война в горно-пустынной местности. Простреленная нога до сих пор в непогоду ноет, сил нет. Пилюли приходится глотать, целую аптечку под боком держать.
Козырев удивился. О том, что командир служил в Афганистане, парни знали, видели на кителе планки ордена Красной Звезды, медали «За боевые заслуги» и какой-то афганской. Но о его ранении не говорил никто.
Поэтому у Михаила и вырвалось:
– Вы были ранены?
– Дважды, Миша, и один раз контужен. В первом случае пуля пробила мягкие ткани ноги. Вроде ничего серьезного, отлежался в дивизионном медсанбате, но и сегодня боль донимает. Потом снайпер духов попал в плечо, кость перебил. Это уже я в армейском госпитале лечился. А последний – вообще случай из разряда чудес.
– Расскажите, товарищ полковник, – попросил Козырев.
Зуев посмотрел на часы.
– У меня только две минуты. В общем, шли мы ротной колонной. Я в замыкании, позади только БТР охранения. Дело недалеко от перевала Саланг было. Обстреляли нас внезапно. Вообще духи устраивали засады грамотно, если так можно выразиться, в три эшелона. Впереди стрелки или группы захвата. Они укрывались непосредственно на ближнем рубеже, на склонах или на окраине зеленки. Расчеты гранатометчиков позади, на вершинах перевалов, хребтов, высот. Но не более чем в трехстах метрах. Такова дальность прямого выстрела РПГ. А вот на расстоянии до километра душманы держали группы прикрытия. Там были минометы, безоткатки и даже пусковые контейнеры с реактивными снарядами, снятые с разбитых «Градов». Однако самое хитрое, что они придумали, так это отвлекающие группы со стрелковым оружием и гранатометами. Их задача состояла в том, чтобы связать боем охранение, отвлечь на себя. Они действовали до места основной засады. Ведь по тактике при обстреле в бой вступает охранение. Колонна тем временем прорывается из опасной зоны. Она проходит вперед, встает в условленном месте и дожидается подхода транспортеров или БМП, пока еще ведущих бой. Духи усвоили это и стали устраивать засады там, где вставали машины. Начальник нашей колонны, естественно, информировал ближайший сторожевой пост о нападении, подошли вертушки. Но до этого по нам ударили из засады. Это был ад, Миша. Взрывы, дробь пуль о кабины и кузова, крики раненых. Ты видел когда-нибудь, как горит автозаправщик?
– Откуда?
– И не нужно видеть. Вспыхивает в момент и сгорает за минуту. Впрочем, как и любая другая штуковина с мотором. Я занял позицию за передним колесом машины техобслуживания. Стреляю вслепую по склону и вдруг осознаю, что бойцы-то мои молчат. Они тогда еще не обстрелянные были. Посмотрел в сторону колонны. Видимость плохая, все дымом заволокло. По склону спускаются несколько групп боевиков, в каждой рыл по десять, ведя непрерывный огонь. Ну, думаю, доберутся до дороги, кранты личному составу. Дал очередь по одной из таких групп. Двоих срезал. А сам рванулся своих поднимать. Броники тогда носили только на выходах, в колонне их больше вешали на окнах дверей. Тяжелые они, и жарко в них. Перебегаю от машины к машине. Вдруг вспышка, грохот, удар в грудь, боль в затылке и… тишина. В госпитале в Ташкенте узнал, что мина в пяти метрах разорвалась. Оттого и бросило меня взрывной волной на кузов. Влепился башкой нехило. А чудо состояло в том, что ни один осколок я не поймал. Хотя предпочел бы его, чем тяжелую контузию. У меня еще вроде обошлось, не считая внезапных приступов с сильнейшей головной болью. Некоторых парней позже парализовало, кого-то инсульт разбил, кто-то ослеп. Жесть, в общем. Но все, время вышло. Я в штаб, а ты к невесте. До завтра.
– До завтра, товарищ полковник.
Козырев помнил, как с искренним уважением проводил командира и поехал в институт.
Ему повезло, он встретил Ольгу у остановки и окликнул.
Девушка улыбнулась.
Они подошли друг к другу.
– Здравствуй, любимая.
– Здравствуй, милый.
– Как твои успехи?
– Приезжала сдать учебники.
– В курсе, поэтому и направился сюда.
– Еще немного – и опоздал бы.
– Дома нашел бы.
– Тоже верно. А почему мы такие серьезные сегодня?
– Потому, что нам надо с тобой серьезно поговорить.
В глазах девушки мелькнул испуг.
– Что-то произошло? Ты разлюбил меня? У тебя появилась другая? Или она всегда была?
– О чем ты говоришь, Оля? У меня есть только ты. Больше мне никто не нужен.
– Правда?
– Правда. Слово офицера.
– Так ты еще не офицер.
– Уже офицер, только без формы. Пойдем в парк?
Погода в тот день выдалась теплая, комфортная, где-то градусов двадцать, безветренно. Огромные белые облака висели над городом суровыми айсбергами, между которыми пробивалось солнце.
– Хорошо, – согласилась девушка.
– Хочешь мороженого?
– Нет, прошлый раз вечером горло заболело, пришлось маме лечить меня. До сна просидела под полотенцем над кастрюлей с картошкой. Это ингаляция называется.
– Не удивительно, ты за один заход съела три пломбира.
– Я у тебя сладкоежка. Пойдем.
Они прошли в парк культуры и отдыха, присели на скамейку.
– О чем таком серьезном ты хотел поговорить со мной?
– Оля, я еду служить в Афганистан.
Глаза девушки округлились.
– Куда? В Афганистан? Но там же война, Миша. Из нашего класса двое ребят погибли.
– Я знаю, что там война.
– Тебе приказывают ехать в Афганистан?
– Нет, напротив. Сегодня командир предлагал мне остаться в училище.
– Ничего не понимаю. Тебе предложили служить в городе и ты отказался?
– Да.
– Но почему?
– Знаешь, Оля, может, это прозвучит пафосно, по-детски, но я хочу проверить и себя, и наши отношения.
– Это нельзя сделать здесь?
– Нет. Лишь на войне люди узнаются по-настоящему. Только разлукой проверятся любовь.
– Спорное утверждение. Ты про меня вспомнил, когда думал о высоких материях? Каково мне придется здесь, в городе, зная, что ты за несколько тысяч километров от меня и жизни твоей каждую минуту угрожает опасность?
Козырев обнял девушку:
– Не сгущай краски, Оля. По статистике, в Афганистане гибнет в три раза меньше людей, чем в авариях разного рода. А сейчас, когда наши войска контролируют практически всю территорию этой страны, риск минимальный. Можно, конечно, словить случайную пулю или осколок, но я очень постараюсь избежать этого. Так что о плохом не думай. Я вернусь через два года. Ты как раз закончишь институт. Мы сыграем свадьбу и будем жить долго и счастливо. И потом, Оля, у нас много ребят едут в Афганистан. Если я откажусь, то…
– Тебя посчитают трусом, так?
– Примерно.
– Ну и езжай в свой Афганистан. – Девушка надула пухленькие, красивые губки.
– Оля, у нас еще месяц моего отпуска и твои каникулы.
– Они быстро пролетят.
– Я буду писать тебе каждый день, рассказывать обо всем, что происходило за сутки.
– Станешь бессовестно врать, считая, что это ложь во спасение.
– Обещаю, буду писать правду.
– Нет, Миша, ты не станешь огорчать меня.
– Прошу, пойми.
