Грузовик пятился, сверкающий крюк нависал над клеткой. Черные существа махали крановщику, подтягивали крюк к железной, закрепленной на клетке серьге. Лебедка заработала. Клетка закачалась в воздухе. Грузовик отъехал, а кран повел стрелой, и клетка очутилась над поленницей, медленно раскачивалась.
Торобов видел, как советник дико водит глазами, смотрит на отточенный клык, на солнечную площадь, заполненную гудящей толпой, ищет среди нее хоть одно сострадающее лицо, не находит.
Курт Зольде с красным мегафоном в руках молодцевато взбежал на помост, оказался в центре чаши и замер, напоминая скульптуру фонтана. Поднес мегафон к губам и надрывно, яростно, мелко сотрясаясь от страсти, стал выдувать из мегафона лающие слова:
– Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Вчера в бою мы победили сильного врага, который превосходил нас числом, но не превосходил отвагой и верой! Аллах даровал нам победу, ибо Он благоволит к верным, бесстрашным и побеждающим! Среди тех, кто стрелял из пулемета в наших шахидов, кто срезал пулей нашего знаменосца, приехавшего из Йемена поддержать нашу священную войну, – среди них был этот русский! Он преодолел тысячи километров, чтобы приехать в Сирию и убивать здесь наших братьев, наших героев, наших детей, взрывать наши мечети, осквернять святой Коран! Русские самолеты взрывают наши города, бомбят наши больницы и школы, и весь мир рыдает, видя наших девочек с оторванными ручками! Русские убийцы у себя в России истребляют правоверных мусульман, сажают их в тюрьмы и подвергают пыткам! Приехав в Сирию, эти шайтаны делают то же самое! Они – проклятый народ, неугодный Господу! На них падет гнев Аллаха! Сегодня мы выполняем волю Всевышнего и заповедь пророка об огне очистительном! Господь дал нам в руки Свой священный огонь, чтобы мы превратили в пепел зараженную плоть, которая распространяет заразу по всей земле! Смерть русской собаке! Аллах Акбар!
Зольде проревел эти слова, срываясь на визг. Воздел красный мегафон к небу. И вся площадь взметнула кулаки, автоматы, единым рыком выдохнула: «Аллах Акбар!»
Торобов чувствовал тяжелую, плотную ненависть, от которой над площадью вихрилась пыль, плескались черные флаги, качалась железная клетка. В ней обессилевший от этой ненависти человек в оранжевой хламиде упал на колени.
Торобов чувствовал его одиночество, смертную тоску, опадавшее в бессилии сердце. Знал, что не разверзнется небо, не прянет белоснежный ангел, не раздвинет железные прутья клетки, не унесет мученика туда, где сверкают последние серебряные снега и в соснах тенькает синичка.
Из толпы сквозь строй автоматчиков выбежал мальчик в розовых шароварах, в вязаной шапочке. На его маленьком смуглом лице сверкали черные ненавидящие глаза. Он подбежал к клетке, кинул камень. Камень звякнул о железо и упал на землю, а мальчик, отбегая, грозил кулачком.
Существа в черных балахонах с прорезями для глаз и ртов забегали вокруг поленницы, выплескивая на нее из канистр желтоватый бензин. Один кинул зажигалку. Пламя шумно полыхнуло, охватив дрова, клетку. Пленный отшатнулся от огня в одну сторону, ударившись о железные прутья, а потом в другую, заслоняясь от огня локтем.
Пламя рвалось в клеть, пронизывало насквозь решетку. Пленный с криком метался, кружился волчком, отрывал от пола босые ноги. Его оранжевая хламида горела, обнажилось голое тело, на котором дымились клочья липкой материи.
Торобову казалось, что его собственная кожа покрывается волдырями, на ступнях взбухают полосы ожогов, волосы дымятся. Не отводя глаз от ужасной казни, он вдруг понял, что убьет, точно и беспощадно, дотянется стреляющей рукой до ненавистного лица. Отыщет Фарука Низара в стальном бункере, на подводной лодке, на молитвенном коврике, в объятиях женщины, на смертном одре. Божественное предназначение его, Торобова, жизни – детства и юности, сиреневой колокольни, бабушкиных сказок, маминых акварелей, обожающего взгляда жены, главная цель его жизни, ради которой появился на свет, – убить Фарука Низара. Увидеть, как входит пуля в его бледный, над пушистыми бровями, лоб.
Советник страшно кричал, хрипел, матерился. И вдруг сипло запел: «Эх, мороз, мороз, не морозь меня!» Издал рыдающий вопль: «Прощайте, мужики!» – и упал, бился на раскаленных прутьях, затихал среди треска и гула. Дым долетал до алебастровой чаши, и Торобову казалось, что он чувствует запах горелого мяса.
Никто не расходился, покуда поленница не распалась, в раскаленной докрасна клетке чернело обугленное тело, из глаз которого полыхало два факела.
– Господин Торобов, так вы можете опоздать. Машина ждет. – Зольде тронул Торобова за локоть, и его безумные синие глаза сияли.
Он прилетел в Катар ночным рейсом компании «Эмирейтс». Покинул стеклянный прохладный аэропорт, очутился в душной маслянистой ночи с запахами тропических растений и близкого моря. Пальмы шевелили своими косматыми перьями в ночном жарком ветре. Фары машин отражались в асфальте, словно он был покрыт масляной пленкой.
Он остановился в отеле «Краун плаза». В номере достал из холодильника ледяное пиво и пил, глядя в просторное окно на ночную Доху. Небоскребы переливались, как разноцветные льдины. Стеклянные, уходящие в небо стебли переплетались друг с другом. Кристаллы самоцветов дышали алым, золотым, голубым сиянием. Прозрачные колбы, висящие в небе шары были наполнены пылающей плазмой. Поднимались фантастические светящиеся грибы. Загоралось золотое перо, оброненное невидимой птицей. В черном небе распускался алый бутон, превращаясь в огненный мак. Небоскребы толпились, мерцали, менялись местами, кружились в колдовском танце, и на каждом загоралась бриллиантовая корона, изумрудный плюмаж, голубая, лунного цвета чалма.
Торобов смотрел на город, но его красота не трогала. Здесь, среди танцующих небоскребов, хрустальных чаш и поднебесных фонтанов находился тот, кого он должен убить. Эта мысль, спокойная и холодная, как канал ствола, управляла теперь его волей. Его погоня окончена, он будет ждать, когда тот, кого он должен убить, появится перед ним.
Зазвонил телефон:
– Господин Торобов, с прибытием в Доху. Меня зовут Абу Ясир, я помощник Фарука Низара. Фарук просил передать, что с нетерпением ждет встречи. Но она состоится только послезавтра. Завтра после девятнадцати я приеду к вам в отель, и мы познакомимся.
– Жду вас, Абу Ясир. Мой салям Фаруку Низару.
Утром он проснулся поздно и завтракал на воздухе под тентом, в тени, которую отбрасывал отель, заслоняя солнце. Пока пил кофе, наблюдал комичную сценку, которая разыгралась перед ним. Голубь, нарядный франт, и серая невзрачная горлинка шумели и ссорились, сидя на ветках глянцевитого дерева, что взрастало из кадки перед фасадом отеля. Горлинка сердилась на своего кавалера, верещала, трещала, раскрывая крылья. Гневно выговаривала голубю, который в чем-то провинился перед своей подругой. Оправдывался, смущенно булькал, раздувая зеленоватый зоб. Но она не принимала его оправданий, наскакивала на него. Эта голубиная семейная ссора забавляла Торобова. Но при этом его не оставляла холодная и отточенная, как сердечник, мысль. Завтра он убьет, и эта уверенность делала его сосредоточенным и спокойным. Он не заметил, как голуби улетели, оставив на дереве две замирающие ветки.
Он вызвал такси и поехал на пляж, желая искупаться в Персидском заливе. Пляж был белый, песчаный. Залив был зеленый, в мелких волнах, с туманной далью, в которой едва проступали небоскребы. Дул ровный горячий ветер, пляж пустовал, матерчатые зонтики сложены, на скамейках безлюдно.
Он заплатил при входе, получил пластмассовую бирку с номером, которую пристегнул к запястью.
Сбросив туфли, пошел по песку. Стопы нестерпимо жгло, и он торопился дойти до скамейки, где была небольшая тень от сложенного зонтика. В тени песок был прохладный, мягкий, как шелк.
Он разделся, подставил грудь ветру, который не остужал, а грел. Пахло йодом. Казалось, на грудь положили примочку.
Торобов пробежал по обжигающему песку и вошел в воду. Окунулся, ощутив на губах горький вкус соли. Вода была теплая, но спасала плечи от палящего солнца. В воде было легко плавать, легко лежать на спине, слыша, как звенит в ушах донное течение. Он нырнул и, закрыв глаза, проплыл у дна, трогая пальцами рифленый песок. Вынырнул в брызгах, чувствуя резь в глазах. Его сносило течением, и он плыл сначала кролем, а потом медленным брасом, выдувая губами фонтанчики брызг. Ему доставляла удовольствие мысль, что вода, в которой он плавал, соединяет его с океаном, с огромными кораблями, подводными лодками, рыбами, далекими островами. Движения его рук, его дыхание передается через воду в другие моря и океаны. Но эта мысль не заслоняла главную, – он убьет, и пусть об этом знают моря и океаны.
Он вышел из воды и обсыхал на теплом ветру, чувствуя лицом удары микроскопических песчинок.
