Степан Мазур - Цена слова

— Нет, — твёрдо ответила она и добавила. — Так они быстро найдут тебя… Игорь.

— Оксана… ты всё-таки узнала меня.

— Знаешь… а ведь я искала тебя. Ты уехал и даже не попрощался. — Неожиданно ответила она.

— Прости. — Только и ответил я.

— Давай сделаем так — я оставлю тебе свой номер. — Закончила она бодрее и открыла бардачок в поисках листка и ручки.

Я чуть не врезался в едущую впереди машину, когда её рука приподняла рукав его пальто, расстегнула манжет рубашки и гелиевая ручка коснулась кожи.

— Терпи, Игорюша. У меня вон пули в ноге, я терплю, а ты остриё ручки потерпеть не можешь? Уколов, что ли боишься? — Залепетала она, старательно расчерчивая циферки, пытаясь подстраиваться под его возню с рулём. Именно расчерчивая, чтобы паста не размазалось о манжеты рубашки и рукав пальто.

— Терплю, — хмыкнул я, стараясь сильно не крутить руль, благо трасса была всё больше прямая.

— Вот и молодец, — добавила она, закончив последнюю цифру на коже.

Окончательно перестав понимать, кого из нас ранили и, я домчал автомобиль до больницы. Сломав шлагбаум, и под крики охранника-деда в сторожке проехав до самого центрального входа в больницу, выскочил из машины. Обогнув джип, рванул дверцу и подхватил Оксану на руки. Пришлось потревожить рану. Подстреленная вновь заплакала, не в силах терпеть боль.

Сердце сжалось от этих звуков. Я побежал с несчастной девушкой на руках в приёмное отделение. Перебудив криком весь медперсонал — к чёрту все приличия! — пообещал устроить всем весёлую жизнь, если немедленно не займутся её раной.

Едва положил девушку на каталку, как собрался бежать к выходу. Охранник с центрального отделения должен был прибежать на крики, отложив кроссворды. Он мог быть вооружён, а устраивать перестрелку в больнице я не собирался ни в коем случае. Не до того ещё дошёл.

Но оставлять её просто так? Как-то неправильно.

— Да беги уже, беги, — обронила девушка, понимая меня больше, чем я сам себя в данный момент. — Второй раз не потеряешься.

Я кивнул, усмехнувшись её взволнованному взгляду, и помчался обратно на улицу, шугая попутно медперсонал.

Только прыгнув в салон машины, я понял, что это действительно Оксанка. Любовь детства. А из-за меня её подстрелили. Стало немного неуютно и грустно. И это ощущение поражало меня самого. В свете последних событий оно выглядело неуместным, но ничего не мог поделать. Оно было и всё тут. Приходилось мириться с его существованием.

Зудящая от пасты рука грела душу, напоминая, что там хранится её номер. Этой чудной девчушки, что за какие-то минуты растормошила все похороненные воспоминания.

Не стереть бы рукавом. Взгляд то и дело цепляет их, и заветные цифры врезаются в сознание клеймом. Наверное, это единственные цифры в мире, которые стоит помнить.

— Как же всё не вовремя… Что с тобой, Викинг? — Обронил сам себе, пытаясь вернуть мыслительный процесс в нужное русло. Выкручивая руль, вновь вернулся на трассу. Нужно было отъехать подальше и избавиться от примелькавшейся машины.

Не сотру номер. Ничего не сотрёт номера из памяти. Это больше забыть невозможно. Как невозможно сейчас стереть эту глупую улыбку на губах.

— Неужели всё в жизни повторяется? — Снова обронил вслух, поглядывая в зеркало заднего вида. — Не дай Бог вновь и вновь бегать по этим спиралям. Никаких сил не хватит. Да и откуда им взяться? Разве что опять же… из её улыбки?

Отогнал машину за несколько кварталов, свернув с трасы и плутая по улицам. Нашёл в какой-то подворотне самоё тёмное местечко, припарковался простреленной дверью к стене, чтобы меньше бросалось в глаза и принялся было стирать найденной в салоне тряпкой отпечатки пальцев на рулевой колонке, но вскоре плюнул на это дело. Захотят отпечатков — найдут. Да и зачем уже скрываться? Прятаться не намерен. Разве что стоит вести себя осторожно и не быть пойманным раньше времени.

Вышел из машины, захлопнув все замки. Ключи зашвырнул подальше в траву. Не то подумают, что слишком упростил задачу угонщикам. А те задумаются и не станут угонять. Когда слишком лёгко — вдвойне подозрительно. Так не бывает. Народ привык, что бесплатный сыр только в мышеловке. Этот постулат вбивается в головы суровыми, мудрыми родителями с самого детства. Или вбивает сама жизнь впоследствии.

Поднял ворот пальто и побрёл по тёмным улицам, сияя, как новогодняя ёлка странной улыбкой, которую вряд ли кто заметит в этих подворотнях.

Утро. Ранее. 6:00. Как и предполагал. В голове звучит голос надзирателя, на грани пробуждения слышен лязг решётки. Хотя вокруг по-прежнему голые стены. Ни души.

Привычка.

Наверное, не сразу от неё избавлюсь. Тяжело это ломать годами установленный распорядок. Тяжело осознавать, что тобой никто больше не распоряжается.

Человек привыкает к подчинению. Мне ещё повезло, что пять лет, а не двадцать, не тридцать… Быстрее отойду.

Кряхтя, поднялся с пола. Сумка с деньгами под головой и покупки с одеждой под почки — всё, что смог придумать в этой странной ночи, вернувшись в квартиру с гостиницы. На большее сил не хватило.

Спать на полу — это далеко не сельский сеновал и даже не ночёвки на природе у костра. Холодный бетон проморозил поясницу. Разминаясь, трещал так, что должны были слышать все соседи. Жаль, в ванной мгла, так бы горячую ванну принял.

Вот и новый день на свободе. Нары с провисшей решёткой и смятой скаткой куда мягче, хоть и скрипят на всю камеру.

На балконе свежо. Душа радуется, глядя, как солнце поднимается из-за дальних домов, и весь мир озаряется расплавленным золотом. Вот оно — вдохновение жизни. Мир без решёток.

Мелодичный треск донёсся с кухни. Не сразу понял, что это телефон. И кто вообще сюда может звонить? Странно. Киллер пробивает, дома ли я? Что ж, приходи, потолкуем…

— Ало.

— Ало?! — прокричала в ответ трубка командирским голосом так, что я едва не выронил. — Кто это? Кто у телефона?

— Вы кому звоните, уважаемый? Зачем так кричать?

— Я… я… — человек на том конце провода на миг растерялся. Но только на миг. — Мирошниковым. Даниилу Сергеевичу в частности.

— Вы… вы не ошиблись. — Мне как в челюсть апперкотом прилетело. Мысли поплыли медленно, как сонные рыбы. Весь как в состоянии нокдауна.

— Я майор Васильев, прожженный атеист, каждый день в течение пяти лет молю Бога, чтобы кто-нибудь в этой квартире возьмёт трубку и объяснит, что же за кутерьма приключилась, что мой боевой товарищ, дважды спасший мне жизнь в Афгане, исчез. Совсем. Как и не было. Соседи молчат как рыбы, словно кто-то запугал, а знакомые… Да и нет у нас с Данилой общих знакомых.

— Наверное, Бог есть. Я… сын Данилы. — Ответил я каменным голосом.

— Игорь?!

— Он самый.

— Отец рассказывал про тебя.

— Вы тот самый старшина? — Едва не добавил: «Что помог нам с квартирой?». Зачем человека обижать? Он не виноват, что такой сосед попался.

— Да, я был его старшиной. Что случилось, Игорь?

— Мне неудобно рассказывать об этом по телефону. Может, встретимся где-нибудь?

— Безусловно. На бульваре, в офицерском кафе у площади в полдень можешь?

— Как вас узнать? По форме?

— Я в отпуске. Но официант меня знает, покажет.

— До встречи, майор.

— Жду, Игорь. Очень жду!

Я повесил трубку и сполз по стене. Минут пять сидел на корточках, тупо уставившись в одну точку. Кому надо постоянно выводить меня из состояния душевного равновесия?

Включил мозг… Что, Игорь, кусочек детства вернулся? Что-то слабоват старшина на мозги для майора, если не смог выяснить, что здесь произошло. Не «совершенно секретно» же. Не так ли, Игорь?

С другой стороны, Колчиков мог пригрозить соседям, чтобы держали язык за зубами, а полиции шепнул молчать об этом инциденте. Делов-то. Мы прожили-то здесь несколько месяцев, а не десятилетия, чтобы врезаться в память.

Опять же, зачем я, оправдываю его? Майор просто может быть подставным лицом, а в кафе меня будет ждать пуля.

Но вряд ли отец рассказывал Колчикову о своём боевом товарище. Он был не из болтливых. Хотя, был бы не из болтливых, так и работал бы на Колчикова молча.

Костяшки сжались до хруста. Я едва не взревел, теряя над собой контроль. Если б это сказал, кто из живых людей, сломал бы нос, а так… не знаю. Врезать самому себе за такие мысли?

Приходя в себя, крутанул ручку радио.

М-да, здорово, стоит купить новый плеер. А то зоновский шансон в печёнках сидит. Ненавижу блатные песни всей душой. Они прошли через меня, и вызывают только рвотный рефлекс. Блатная романтика? К чертям такую романтику. За пять лет всё, что связано с зоной, хочется забыть. Может, потому что не сломался или не смирился? Блатные песни больше слушают те, кто предвкушает ту «романтику», а не те, кто реально её испытал. Да, у авторитета малолетки я видел кипы дисков шансона, но Немец уже слушал… классику. Человек, проведший большую часть жизни за решёткой, тягу к прекрасному не потерял, наоборот, приобрел.