– Правильно, – с умным видом кивнул один из ментов, тот самый, который изображал из себя опытного охотника.
– Кто здесь останется? – спросил Лопатников.
Остаться в засаде неожиданно захотели абсолютно все. Делать по тайге еще один нехилый переход никому не улыбалось. С большим трудом Лопатников сумел уговорить пойти с собой одного из ментов и брата. Через несколько минут охотники разделились – большая группа двинулась по склону сопки вниз, выбирать себе подходящие места для засад, а меньшая скрылась в тайге, на противоположном склоне.
Спускаясь вниз, Сизоку Токудзаки поймал вопросительный взгляд Захаровича и едва заметно отрицательно покачал головой. Кроме москвича этого жеста никто не заметил. Сидеть в засаде оказалось делом довольно скучным. Время тянулось медленно, заняться было совершенно нечем: ни разговаривать, ни курить было нельзя. Магаданские менты уже втихомолку жалели о том, что взяли с собой Лопатникова. Обычно охоты, в которых они принимали участие, выглядели совершенно иначе – пара часов непринужденной прогулки по тайге со стрельбой во все живое, что попадалось по пути, а потом возвращение в лагерь, к шашлыку, сделанному из предусмотрительно захваченного с собой мяса, и спирту. Богатой добычи такие «охоты», разумеется, не приносили, но в конце концов, кто на охоту за добычей ездит? Разве что эти чурки местные – якуты да эвенки.
Заскучавшие охотники едва не пропустили момента, когда среди леса показались дикие свиньи. Впереди шел здоровенный, матерый секач – мощная туша, покрытая жесткой щетиной и вооруженная двумя длинными клыками. Следом за ним двигались несколько свиней и с десяток поросят разного возраста – от уже достигших размера взрослого животного до совсем маленьких.
Войдя в распадок, секач остановился и помотал головой. Ветер дул на него, и он не чуял затаившихся охотников, но каким-то шестым чувством ощущал угрожающую ему опасность. Кабан зло хрюкнул и снова помотал здоровенной башкой. До чутких ушей животного доносился шум – это приближались преследующие его семью двуногие. Секачу очень хотелось развернуться и встретить преследователей, но к запаху человека примешивался запах железа, и опытный секач понимал, что это означает смертельную опасность. Постояв еще секунду, кабан двинулся вперед.
Громыхнул выстрел. Поросенок, шедший справа от кабана, взвизгнул, подпрыгнул и ткнулся рылом в землю. Стадо мгновенно развернулось и бросилось бежать, вслед гремели выстрелы. Еще одна свинья упала, не успев пробежать и десяти метров, а в следующую секунду вставший из-за здоровенного валуна Сизоку Токудзаки тщательно прицелился и одним выстрелом убил еще одного поросенка, с перепугу кинувшегося бежать вверх по склону сопки и подставившего охотнику бок.
Меньше чем через минуту оставшиеся в живых свиньи домчались до загонщиков. Младший Лопатников и магаданский мент выпалили в одну и ту же вылетевшую на них свинью, но она метнулась в сторону, не сбавляя скорости. Дмитрию Лопатникову, шедшему чуть в стороне, повезло больше. Сначала он услышал треск сухих сучьев и топот, а спустя пару секунд из чащи на него вылетел секач. Увидев ненавистного двуногого, кабан на секунду притормозил, но сворачивать в сторону и не подумал. Наоборот, со всех сил рванулся на охотника.
В голове Лопатникова меньше чем за секунду пронеслась целая куча мыслей. Про то, что сбежать не удастся. Про то, что у лиственницы слишком высоко начинаются ветки, так что взобраться на дерево тоже не получится. Про то, как глупо будет, если все его далеко идущие планы похерит какая-то свинья. Про то, что выстрелить он успеет только один раз. Про то, что если с ним что-то случится, то Даша пропадет. И еще несколько более незначительных мыслишек.
Но несмотря на этот сумбур в голове, действовал Лопатников быстро и решительно. Он рухнул на одно колено и вскинул винчестер. Теперь ствол его оружия находился на одном уровне с мордой мчавшегося на него секача. Лопатников взял прицел, помедлил еще секунду, подпуская зверя поближе, и плавно нажал на спуск. В следующую секунду кабан сбил его с ног. Лопатников инстинктивно напрягся, поджидая разрывающей внутренности боли, но мгновения шли одно за другим, и ничего не происходило.
Лопатников рванулся в сторону, выхватывая нож и не понимая, почему он еще жив, но спустя секунду все прояснилось. Кабан неподвижно лежал на земле, а вместо правого глаза у него зияло входное отверстие – последние несколько метров секач летел просто по инерции, уже убитый. Лопатников с силой провел ладонью по лицу, стирая холодный пот. А из-за деревьев уже доносились голоса младшего брата и магаданского мента.
– Димка! Как у тебя... Эх, ни фига себе! – младший брат увидел лежащего кабана. – Слушай, Диман, ты же сам говорил, что секача лучше не трогать!
– Если бы я его не тронул, то тронул бы он меня, – с кривой усмешкой ответил Лопатников, еще не успевший толком прийти в себя. – Глаза разуй – ты видишь, с какого расстояния я стрелял?!
На это охотничьих умений младшего Лопатникова хватило.
– Ядрена вошь! Так он тебя чуть не задрал?!
– Именно. Ладно, чуть не считается. Как у вас дела?
– А? Что? – Алексей Лопатников все еще был под впечатлением. В голове у него крутилась поганенькая мыслишка о том, что, если бы секачу повезло чуть-чуть побольше, то прииск брата уже сегодня принадлежал бы ему.
– Да не акай ты! Что теперь, до вечера стоять и переживать будем? Как у вас с добычей?
– На нас какая-то свинья выскочила, – опередив младшего Лопатникова, сказал мент, – я в нее выстрелил...
– Я тоже... – сказал Алексей.
– И что?
– Убежала.
– Вы следы смотрели?
– Нет.
– А зря. Может, вы ее ранили, и она уже свалилась. Пойдемте.
Активной деятельностью Лопатников глушил в себе чувство страха, так и не пропавшее до конца. След свиньи, в которую стреляли два его спутника, он отыскал через считаные минуты.
– Точно, подранили вы ее, – сказал он. – Видите, кровь на земле?
– Где? А-а, вижу, – проговорил мент. – И что теперь?
– По следу пойдем. Вы ей, кажется, легкое пробили, с такой раной она больше трехсот метров не пробежит.
– А почему ты решил, что она ранена именно в легкое?
– Видишь, кровь какая светлая? Это легочная. Конечно, я могу и ошибаться, но вряд ли.
Лопатников не ошибся. Пройдя по следам свиньи каких-то двести шагов, они нашли ее, лежащую в зарослях кустарника.
– Ну вот, – довольно сказал Лопатников. – И вы с добычей. Теперь нужно возвращаться к нашим.
Через полчаса вся компания была в сборе. Дорога обратно к лагерю показалась короче – все шумно обсуждали детали охоты, хвастались удачными выстрелами, предвкушали ужин и шашлык из добычи. Признанным героем дня был Лопатников – его охотничьими талантами восхищались все без исключения. А когда он рассказал о том, как на него кинулся кабан, и все осмотрели рану секача, его авторитет поднялся на недосягаемую высоту.
Слушая возгласы ментов и снисходительные ответы брата, Алексей Лопатников недовольно морщился. Ему было неприятно, что старший брат опять обошел его. Как и у большинства младших братьев, в душе Алексея жил глубоко спрятанный комплекс перед старшим. Он никогда не проявлял этого чувства, но оно постоянно грызло его изнутри, мешало жить. Вот и сейчас – про убитую им свинью никто и не вспомнил, все говорят только о секаче. Подумаешь! Если бы этот секач выскочил на него, то он бы, пожалуй, справился не хуже Димана.
Вернувшись к лагерю, охотники немедленно приказали шоферу вездехода изготовить шашлык из самого маленького и нежного поросенка, а сами сели к костру.
– Ну вот! – потирая руки, сказал Захарович. – Поохотились мы удачно, теперь нужно это дело отметить. Ну-ка, давайте кружки!
Если магаданские менты и удивились тому, что высокий московский гость собирается лично разливать спирт, то виду не подали. А может, и не удивились – на отдыхе все вроде как равны, разливает тот, к кому посуда ближе.
Но Захарович взялся за канистру не потому, что она была к нему ближе. У него были свои причины: разливая, он нарочно плеснул братьям Лопатниковым больше, чем ментам, а себе и Токудзаки, наоборот, меньше. Никто, разумеется, этого не заметил – кружки не стаканы.
– Ну что? За удачу! – провозгласил Захарович.
– За удачу, – поддержал его дружный хор, и гудеж начался. Когда через час поспел шашлык, сидевшие у костра были уже изрядно пьяны.
– А кого зажарили? – громко спросил Захарович, принимая свою порцию шашлыка.
– Как и сказали, поросенка, – отозвался шофер.
– Стоп! Хочу кабана! – заявил москвич. – Того самого, которого Дмитрий подстрелил! Так, мужики! Еще один тост! За Дмитрия! Давайте кружки, налью!
К Захаровичу потянулись кружки, он начал разливать.
– Мне п-поменьше, – слегка заикаясь, сказал Лопатников-младший, протягивая свою посудину.
