АнтиДиверсант - Анатолий Алексеевич Азольский

чтоб Антон остался живым после смерти Сталина, помогала им в этом сама охрана вождя, полностью растренированная, на Сталина никто не покушался, все заговоры против него разрабатывались в его кабинете, профессиональных телохранителей никто не готовил, отсутствие их возмещалось уймой сексотов и топтунов, многократностью проверок, массовостью. Проникать в Кремль и втираться в окружение Сталина – это дело многих месяцев, акцию шефы планировали на середину января, жизнь грузина оборвется на Арбате. Этот участок маршрута казался охране самым уязвимым, был он досконально изучен, ни одного эксцесса не зафиксировано, – следовательно, притупление бдительности не могло не произойти, микродетали же покушения стали отшлифовываться в день, когда Клаус и Роберт предъявили Антону фотографию Веры у подъезда цюрихского отеля да записку от нее, адресованную мне: все в порядке, доехала, благодарю за хлопоты. «Ну, все…» – проговорил Антон и ладонями сжал виски. Переодели его в шофера, со стороны глянешь – ковыряется какой-то человек в гараже, возится с двигателем, запускает его, на этом шумовом фоне можно авиационный пулемет испытывать, не то что девятимиллиметровый кольт, а в подземный бункер Роберт привез образцы листовой стали, той самой, что утяжеляла «ЗИС» и «Паккард» Иосифа, первый же отстрел пистолета дал ненадежные результаты, надо было увеличивать начальную скорость пули, одновременно Клаус обрабатывал давно вышедшего на пенсию полковника, соратника Николая, бывшего начальника германской разведки, тот и поделился секретом. В Москве, оказывается, сиднем сидел не полностью одряхлевший агент, чуть ли не с Брестского мира законсервированный, австрияк, тенью проходивший по всем делам с убийством Мирбаха, большевики все оперативные материалы по нему благоразумно припрятали, очень уж подозрительными были некоторые детали. Перекрашенный в русского, старик безмятежно проживал на Дорогомиловке, по этой улице проезжал кортеж машин со Сталиным, и старик уловил кое-какие закономерности, научился по числу топтунов догадываться, один ли едет на ближнюю дачу Иосиф или прихватил с собою кого-либо из тех, у кого тоже есть охрана; дотошный старик по каким-то мелочам узнавал, по улице Фрунзе проскочит кортеж, по Арбату или разделится до Смоленской площади еще, причем никакая разведка заданий австрияку не давала, по личному умыслу работал, проверяя наблюдения вылазками на Арбат, где жили его внуки, – с этим стариком наконец связались через верного и незасвеченного агента, старик в нужный момент обещал дать Антону сигнал, а тот успеет с Афанасьевского переулка переместиться в точку, откуда и вгонит в Иосифа по крайней мере две пули, сам оставшись вне подозрений, на что нацеливались три варианта приближения к точке, в зависимости от погоды, людности Арбата. Один из них предусматривал протез вместо правой руки, сетчатая сумочка в ней с полубатоном хлеба и бутылкой молока, чтоб этими продуктами насытились глаза рассыпанных по Арбату соглядатаев, в левой же руке щупающие взоры увидели бы… что увидели?.. Я предлагал пацаненка лет пяти, прокат его обеспечил бы австрияк, у того страсть к цареубийству тлела с того заседания Уралсовета, на котором в июле восемнадцатого года шел расспрос одного из участников расстрела царя, на том заседании присутствовал еще один австрияк, позднее издавший в Вене мало кем прочитанную книжонку; так вот, наш австрияк старался в Москве из чувства ревности к сбежавшему из России соплеменнику… Я отвлекся, кажется, старческая болтовня, не осудите, что же касается Антона, то стрелял бы он настоящей, так сказать, рукой из-под пальто, в другом варианте Антон под видом топтуна фланировал бы по Арбату, их там понатыкано всюду, одинаково одетых, с одинаковыми мордами, стать неотличимыми от них – это для такого артиста, как Антон, плевое дело, да и третий вариант подрабатывался под обаяние Антона, что он собой представлял, этот вариант, я не знал, меня вообще держали подальше от деталей московской операции, да я в них и не вдавался, у меня была другая задача, я поддерживал в Рымнике огонь и был для него сразу и советником, и денщиком, и помощником, по вечерам мы отводили душу, вспоминая былое, бильярдную в Парке культуры имени Горького, пиво «Красная Бавария», Сокольники, тоже в некотором роде парк, про лагеря не говорили, чтоб не нагонять дурные сны. Антон, мне кажется, осуждал кое-какие эскапады свои, на части Европы был нацизм, на еще большей части – социализм, обе системы Антоном не сравнивались, его идеал государственного устройства покоился на нравах цирка, сольно ли ты выступаешь, в паре с кем-нибудь, в группе ли, но, будь добр, перечисли всех на афише, дай каждому выйти на манеж и делай все так, чтобы дети смеялись, а взрослые отбили руки, аплодируя… Спать ложились рано, себя Антон берег, тело свое отлаживал и отстреливал, как самодвижущееся оружие, трижды в день физические упражнения, алкоголь в незначительных количествах, пища советская, сдобренная кое-какими деликатесами. Вечерние разговоры наши тоже облагораживались временами, Антон вспоминал Веру, я рассказывал об отце, экскурсы в прошлое углублялись по мере того, как все отчетливее становилось: Антон уцелеет, а раз так, то самая пора обдумать пути отхода на запад, Антон хотел нагрянуть в Мадрид, к Вере, вернуться к цирковому делу и даже поработать с лилипутиками, оставаться в СССР после Арбата было бессмысленно; вот он и спросил однажды, а кто будет вместо Сталина, это ведь важно, кто воцарится в Кремле, от нового самодержавца зависит, с какой яростью полицейская, или как там она будет называться, служба помчится ловить убийцу, – что по этому поводу говорит наука, интересовался Антон, и ответить толком я не мог, дальняя история ответов не давала, ближняя, включавшая выстрелы на заводе Михельсона, мало что говорила, иногда мне кажется, что советский террор – это поиски тех, кто застрелил идею. Ворошилов, Молотов, Жуков – загибал пальцы Антон, высчитывая преемника Сталина, но ни одна из жутких фигур не вписывалась в интерьеры Кремля, где, конечно, будет бурное заседание монстров, чудища будут голосовать окровавленными лапами, кого именно потащат на трон – это зависит от реакции союзников, от положения на фронтах, от соответствия нового правителя сталинским планам переустройства Европы; увлекшийся Антон прочитал материалы по Касабланке и Тегерану, спросил, что такое «безоговорочная капитуляция Германии». Я же, пользуясь случаем, понемногу вводил в него нужные мне эмоции. Сейчас, сказал я, Иосиф дорожит согласием с союзниками, но тем-то каково: над всей Европой нависает десятимиллионная армия русских, вооруженная до зубов, самолетов и бомб столько, что разнести могут в клочья все города, танки рванут к Атлантике, ворвутся в Мадрид, – не ворвутся, охладил мои страхи Антон, не ворвутся! Опасения союзников, продолжал я, передадутся Сталину в наиболее приемлемой для него форме, спровоцируют его, вероломного от природы;