Сначала Абу Саид думал, что это голоса за стеной мешают ему уснуть. Но тогда они мешали бы и полковнику Василю, тем более что он сам турок и понимает турецкую речь, и лейтенанту эль-Габари. Однако те спокойно уснули и тихо посапывали во сне. И только к неимоверно уставшему майору Хайяту сон не шел. И даже когда голоса за стеной стихли, это тоже не помогло. Он смыкал и размыкал веки, но стоило их сомкнуть надолго, как сразу же перед глазами возникала издалека и сверху увиденная картина взрыва. И даже казалось, что в этих воспоминаниях он видит летящие неизвестно куда тела людей, и живых еще недавно, и уже предварительно мертвых, тех, что лежали в морге и только ждали, когда их похоронят. Там, в морге, он видел висящий на вбитом в косяк гвозде фланелевый темно-зеленый халат. Наверное, это был рабочий халат патологоанатома. И теперь казалось, что он видит взлетающим в воздух человека в этом халате. Но человек этот был вовсе не патологоанатом, а тот самый Иван Наскоков, которому Абу Саид заливал в живот свой состав, которому потом швы накладывал на место разреза. Так накладывал, что после разрезания шва патологоанатомом освобождалась пружина взрывателя. Именно с этими видениями Абу Саид уснул, но сам был уверен, что он не спит, а видит все в действительности. И этот Иван Наскоков пролетает мимо окна, в которое смотрит профессор, и оттуда грозит кулаком. И не кому-то грозит, кто рядом сидит, а именно ему, Абу Саиду Хайяту…
* * *
Преодолев вброд ручей, который в детстве казался речкой, я снова срезал путь, пройдя через поле, в котором когда-то что-то сажали, но уже больше двадцати лет, как забыли, что именно здесь могло вырасти. Потом зашел в овраг, который вел меня к поселку напрямую. И все время путь преодолевал легким бегом, практически не переходя даже на быстрый шаг, как это делается во время марш-броска. Подготовка позволяла мне это. К дороге я выбежал уже только около самого въезда в Терриконовку. Просто не хотелось собак будоражить, перебираясь через заборы и огороды. А если бы я подошел к Терриконовке со стороны оврага, мне пришлось бы обязательно через другие дворы в поселок входить. Хотя так до моего родного дома добраться, конечно, было бы ближе, но на собачий лай могут хозяева выйти, а я вовсе не намереваюсь сразу со всеми подряд здороваться. Не все в поселке будут рады появлению офицера российской военной разведки в своем огороде. У нас тоже проживает много украинцев, может быть, с четверть всего населения, и полно смешанных семей, и многие из них, напитанные двадцатилетней фашистской пропагандой, неоднозначно относятся к России. Наверное, даже внутри отдельных семей в этом вопросе не все думают одинаково. Я на это обратил внимание еще три года назад, когда приезжал во время отпуска навестить родителей. И разговоры за спиной слышал. Для многих земляков я уже прочно стал чужим человеком. Если раньше был частично чужим, чужим только потому, что я русский, а частично все же своим, потому что многие меня с детства помнят, то теперь, когда обстановка так осложнилась, я кое для кого в поселке чужой вдвойне. Чужой среди своих.
И потому я решил войти по обычной дороге, пользуясь темнотой, в которой меня никто не увидит и не узнает, если только не подойдет вплотную. Улицы Терриконовки уже много лет как не освещались, хотя фонари с плафонами все еще стояли, и провода между столбами висели. Просто ночью фонари не включали. Электричество, похоже, берегли, или просто не было у властей средств на оплату освещения.
Честно скажу, волнение я почувствовал уже в первом квартале поселка. Воспоминания подступали. Даже от воспоминания, кто живет в каком доме – уже в груди становилось тепло и чаще начинало стучать сердце. Все же терриконовцы были для меня своими людьми, невзирая на их отношение ко мне. Я успел миновать почти три квартала, благо кварталы у нас небольшие, обычно по три двора, когда услышал шум двигателя автомобиля. Судя по звуку, это был грузовик. Как тут не обрадоваться отсутствию освещения на улицах. Я без проблем нырнул в густые кусты. Кусты располагались прямо под чьим-то забором. Мелкая дворовая собачка при истеричном лае брызгала между штакетинами слюной мне прямо в лицо. Я смотрел поверх ее головы на двери дома. Я знал, что здесь живет человек, который с молодости с моим отцом конфликтовал. Отец дал этому человеку кличку Сало за то, что он еще в советские времена соленым салом на базаре торговал. Кличка утвердилась. Самому человеку она не понравилась. Отсюда нелюбовь к моему отцу. И эти отношения обязательно должны были и на меня распространиться, как они распространялись еще в годы моего детства. Но собачка была не виновата, и у меня не было на нее зла. Но хозяину лучше было бы не выходить.
Двери дома не открылись. Хозяин, должно быть, слышал шум двигателя машины и решил, что собачка тоже на него реагирует. И потому, как только фары «прокатили» мимо меня, я, понимая, что из кузова, даже если кто-то полог тента откинет, меня все равно не увидеть, выскочил из кустов и быстрым шагом двинулся дальше. Собачка успокоилась. Сообразила, что я удаляюсь, что она меня отогнала, значит, ее охраняемой территории я больше не угрожаю. Я шел по тропинке, которая считается тротуаром, и мне с тропинки не было видно машины – кусты мешали. Профессиональное любопытство разведчика заставило меня выйти на дорогу, и я захватил последний момент, когда горящие фары осветили небольшую площадь и повернули налево. Дальше движения грузовика мне видно не было, но, исходя из того, что и шум двигателя стих, я понял, что машина остановилась около ворот двора бывшей больницы. Товарищ детства Саня Александровский, когда звонил мне, сообщил, что больница теперь не работает, а там располагается какая-то лаборатория. Скорее всего именно та, ради которой меня сюда и отправили. Значит, среагировал я вовремя и правильно. Машина была военная и принадлежала лаборатории. А скоро я в этом и убедился. В ночной тишине снова заработал ненадолго двигатель. Видимо, открыли ворота, и грузовик въехал в больничный двор. И там двигатель снова стих.
Мне так далеко проходить необходимости не было, потому что я оказался уже у штакетника родного дома. Я открыл калитку, шагнул на выложенную битым кирпичом дорожку и увидел, как открылась дверь, и на крыльцо вышла мама. Она как будто даже не удивилась, увидев меня, только руки ко мне протянула.
– Ваня…
– Это не Ваня, это Валя, – ответил я из темноты.
Мама ничего не сказала, только всматривалась в меня.
Я шагнул к ней и увидел, что мама тихо плачет…
* * *
– Я знала, что ты приедешь… Когда такие несчастья одно за другим… Я разве ж без тебя справлюсь, разве ж переживу…
Когда мы вошли в кухню, мама зажгла свет, но я тут же выключил его. Мама согласно кивнула. Все поняла. И мое положение здесь тоже поняла сразу. Но за те две секунды, что горел свет, я успел осмотреть кухню, все запомнить, и потому смело шагнул вперед, и пододвинул себе табурет, чтобы сесть. Мама, привычная к тому, где что находится, ничего не искала и сразу села на скамью у печки.
– Я уж легла сегодня, думала, усну с нервотрепки, и приснилось, что отец пришел. Молодой, на тебя похожий. Выхожу на крыльцо, а ты во двор входишь…
– Когда похороны, мама?
– А… Так ты ж не знаешь ничего… Взорвали в райцентре морг. И папку нашего тоже взорвали… Ничего там не осталось… Ни одного покойника…
– Как так? – не понял я в возмущении мозга, и не веря в такую нелепицу. – Кому нужно морг взрывать? Зачем?
– Сначала дом у врача сожгли. Этот врач… Из морга… Не выговорю…
– Патологоанатом.
– Вот-вот… В народе говорят, он живых людей вскрывал и органы в Россию отправлял. И кто-то отомстил ему. Гранату в окно бросили. Какую-то огнемётную… Тоже не выговорю…
– Термобарическую…
– Вот-вот, такую… Весь дом, жена с двумя дочерьми – все сгорели. И куча соседних домов вместе с людьми. Совсем кто-то без жалости был. Такую гранату бросить – это надо же…
– Такие гранаты, мама, рукой не бросают. Их отстреливают из гранатомета. А если есть гранатомет, это уже серьезное военизированное подразделение. Армия, СБУ, всякие добровольческие батальоны или еще кто-то такой, кто оружие в открытую носит. Это не простой мститель за свою родню. Значит, кому-то патологоанатом сильно мешал. Или не он, а сам морг мешал. Что-то там такое было, чего этот гранатометчик или его командиры опасались.
– Ну и взорвали бы один морг. Дом-то зачем! Там же дети…
– Войти в морг в открытую не могли. Нужно было патологоанатома домой на время отослать. Вот и отослали. А к его возвращению и морг заминировали. Пока никто не мешал. Мне история так видится, – мысленно прочитал я то, что мне казалось очевидным. – Только я в нее влезать не буду. Мне и здесь, без райцентра, дел хватит.
– Что ж я расселась! – вдруг рассердилась на себя мама. – Сын с дороги, покормить же надо… Не волнуйся, я без света все сделаю.
