— Да, но он же мог сжечь тебя!
— Не привелось.
— Поговорил я с ним накоротке. Объяснил все на пальцах. Сказал, что в случае чего, его первым достану и прибавлю нынешнее. Тогда уж до конца жизни на зону отправим, на строгий режим. Наполохался хмырь до того, что заболел. Уже третью неделю даже из комнаты не выходит. Дышать научился шепотом. Раньше каждый день свою жену и детей гонял. Нынче голоса его соседи не слышат. Присмирел козел! — нахмурился Стас и спросил: — Когда тебя обещают выписать?
— Через неделю. Так доктор сказал.
— Значит, успею еще рыбу на зиму заготовить?
— Конечно, я помогу. Теперь семга полным ходом поперла. Возьмем самый цимис! Там коптилку соорудим, в распадке. Место дикое, люди туда не заходят, зверья боятся. Ну, а нас не тронут.
— Как это? Почему? Ты что, заговоренный?
— Стас, я зоны прошел! Какое зверье видел, тебе и не снилось! Таежные, здешние — просто дети! — отмахнулся Гоша.
— А медведи, росомахи, волки, рыси? Тоже детвора? — не верил Стас.
— Не нагоняй на себя пустой страх. Покуда в реках идет нерест, зверь сыт и нас не тронет. На сытое пузо все добрые. Нынче жир нагуливают на зиму. Мы им без нужды.
Гоша не любил подолгу залеживаться в койке. Чуть полегчало человеку, он тут же встал, начал ходить по палате, коридору. Отказался от судна и помощи санитаров. Как ни уговаривал его врач, удержать поселенца в кровати не удалось. Человек торопился быстрее встать на ноги. Едва почувствовал, что силы возвращаются, позвонил Стасу, попросил приехать и забрать его. Рогачев не промедлил. В тот же день увез Гошку, предупредив пограничников, что если хоть один, хоть кто-нибудь осмелится обидеть инспектора, Рогачев не простит и накажет любого по полной программе, не считаясь с прощением Гоши.
Уже на следующий день поселенец вместе со Стасом проверили весь участок. Прошли всю Широкую, не увидели ни одной сетки, поставленной браконьерами.
— А ты знаешь, что делали пограничники? С баграми выходили и выгребали все до самого дна. Будто тралом выскребли. Сколько подняли, я глазам не поверил, увидев такой улов! Тех сетей рыболовецкому колхозу на три путины хватит! Когда их сдали, рыбаки радовались. Сети добротные, крепкие, импортные, ими ловить одно удовольствие. Ну, а наши хоть и скрипели зубами, но молчали. Попробуй потребовать свою сеть, сразу под уголовку попадешь! Короче, причесали наших. Но надолго ли? Новые сети купят, ночами будут ловить. Как-то приспособятся, — говорил Стас.
Но берега рек были пустынны: ни костерка, ни голоса не слышно. Лишь плотные косяки рыбы шуршали на отмелях, спешили, не обращая ни малейшего внимания на инспектора и начальника райотдела милиции.
— Давай немного отдохнем в тишине. Когда еще повезет вот так? Я уже и забыл, что природой можно любоваться. Жизнь пошла, как карусель. Только успевай управляться. Все дела, заботы заели хуже блох. Забываем, что мы люди.
Гошка усмехнулся, подумав свое: «Услышь такое в зоне, хохотали б зэки. Разве есть среди ментов люди? Откуда им там взяться?»
— Хохочешь? Знаю, что подумал, — заметил Стас и, выйдя на берег, сел на траву, подставив лицо солнцу. Человек смотрел на синее до прозрачности небо, тяжело вздыхал.
— Ты-то чем не доволен? — удивился поселенец.
— Видишь ли, я тоже не думал, что буду работать в милиции, о другом мечтал. Хотел врачом стать, выучиться на хирурга, делать операции, лечить людей. Короче, в наше время стать доктором было почетно. К тому ж жалостливым рос. Не только людей, собак и кошек любил. Ни одну не обидел и не ударил никогда, бездомных подкармливал.
— Ох, и скучно дышал! Не по-мужски. Ну, как так жить, никому не расквасив морду? Да я с тоски б откинулся! Помню, увидел по телеку бокс, аж загорелся, так захотелось мне в обалдуи, чтоб тоже рыла бить безнаказанно, да еще за это «бабки» иметь! Видать, тогда я здорово перегрелся: выскочил во двор и, не глядя, кто передо мной, как вмазал! — рассмеялся Гоша. — А тот, кому въехал, видать, тоже телик смотрел да как звезданул мне в рыло! Я с «катушек» улетел враз. Жопой забор снес. Но тому амбалу показалось недостаточно. Выскреб меня из-под обломков штакетника, как врубил еще раз! Я и вовсе отключился. Сразу доперло, что в бокс мне рановато. Не созрел! — хохотал Гоша.
— Тебя грубой силой из мечты вышибли. Это не только больно, но и обидно. Я со своей мечтой иначе расстался, — погрустнел Стас и продолжил: — Меня практически дед растил. Другим недосуг было. Все работали, суетились по дому, я учился и дружил с дедом. Он понимал с полуслова и учил добру. Всегда говорил, если человек творит в жизни зло, судьба его будет горькой, а доля — черной. Я верил в каждое его слово. А он убеждал: «Никого не обижай. И тебя никто не тронет. Не сей слезы. Пусть люди радуются и улыбаются, увидев тебя». Ну и старался изо всех сил. Каждой старухе помогал донести сумку, перейти дорогу, сойти со ступеней. Не всегда спасибо слышал, да и не ждал. Дед внушал помогать от души, не за благодарность и подачки. Он сам всю жизнь врачом проработал, педиатром. Детвору любил. Его на пенсию долго не отпускали. Лишь в семьдесят лет ушел на отдых. Он тосковал по малышне и сам был доверчив, как большой ребенок. Оттого и потерял жизнь, — охрип Стас, умолк на время, а вскоре будто вспомнил, — передали тогда предупреждение по радио, что в городе появилась воровская шайка. В ней одни рецидивисты. Они под любым предлогом заходят в дома и квартиры, грабят и убивают людей. Потому просили не открывать двери, не проверив, кто за ними. Даже форточки велели держать закрытыми, а на ночь двери запирать на замок. Конечно, мы тоже слышали предупреждение и, понятное дело, соблюдали его. Все, кроме деда. Он открыл, когда я был в школе. Дед был один. Как все случилось, узнали потом, а в тот день лучше бы я не выходил из дома! Вернулся, вставил ключ, а дверь не заперта. Вошел, позвал деда, он не откликнулся как обычно. Нехорошее предчувствие закралось. Веришь, колени задрожали, а когда вошел в зал и увидел, чуть не сдвинулся. Дед лежал на
полу в луже крови. Голова была разбита, а глаза открыты. Он уже остыл. Я так испугался, что не сразу сообразил позвонить в милицию, — закурил Рогачев. — Поймали тех бандитов. Они признались, как убили моего деда. Арматурой. У него потребовали деньги, а лишних в доме не имелось. Он и сказал им, что нет у него ничего. Ворюги полезли всюду сами. Дед попытался помешать, усовестить. Его, как сказали бандиты, погасили, чтоб не мешал. Но так ничего и не нашли, только время зря потеряли, как признались на следствии.
— Что им влепил суд? — спросил Корнеев.
— Сроки! Ни одного не приговорили к «вышке», хотя я просил, требовал, кричал. Судья не стал слушать, а один из бандитов так и сказал мне в перерыве: «С тобою, петушок, мы еще встретимся на скользкой дорожке. Сообразим из тебя мокрожопого!» Я не сразу понял, чем мне пригрозили. После процесса объяснили соседи-мужики. Запомнил я и задумался тогда. А уж сколько зла накипело, не передать. И куда мое добро девалось? Все отмел, забыл, обрезал. Ведь вот соседская бабка слышала, как убивали деда, он кричал. Она побоялась вызвать милицию, чтоб самой не попасть под горячую руку бандитов. А ведь они с полчаса еще искали, что украсть. Бабка слышала, но затаилась. Поверишь, она и теперь жива. Никто во всем подъезде не здоровается и не общается с нею. Нет у нее детей, а жива… Спроси, зачем? Кому нужна? Человеческий мусор! А вот моего деда давно нет! Я после его гибели расхотел быть врачом. Кого лечить? Кому помогать? Старухам? Таким как наша соседка? Или мужикам, подобным тем бандитам? Нет! Одумался в одну ночь, переломил самого себя и разуверился, отказался от всего, чему учил дед, и сам пошел в высшую школу милиции. Конечно, сначала в рядовых вкалывал, с самых низов начал. Ну и доставалось мне, Гоша, по всем требованиям. Сам понимаешь, какого пришлось! Из пай-мальчика враз в менты! Вираж крутой! Да и теперь не жалею о своем решении. Конечно, не все и не всегда получается, как хочется, но это лучше, чем дедовский финиш!
— Небось, свиделся ты с теми, кто загробил его? — спросил Гоша.
— Опоздал к разборке. Всех троих на зоне у рыли. В бега намылились, их охрана достала. Всех одной очередью из автомата уложили. Ненамного пережили деда, меньше года.
— Не повезло тебе, — посочувствовал Гоша и добавил, — с дедом… А мокрушников и на зонах не жалуют. Все на них отрываются, потому что не верят и за себя боятся. Ведь, убив однажды, повторит такое, уже не сморгнув, спокойно. Ему все равно, нет жали и страха, человеческое потеряно. Оттого даже махровые воры сами не урывают, берут в дело мокрушников. Они не всегда годятся, но в крайнем случае бывают нужны. Вот ты сам убивал людей? — спросил Гоша Рогачева.
