лохмотья и обрывки подняли. Короче, не захотели служить чужим рукам, проклятье повисло на все! С пустыми руками вернулся, — вспомнил человек. — Глянь, кажется, пора поднимать сеть! — позвал Стаса Корнеев, сам заскочил в лодку. — Готово! — стал вытаскивать сеть в лодку и не справился с тяжестью, кувыркнулся в воду, выпустил сеть, вместе с нею ушла! в реку рыба.
— Эх, ты! Безрукий! Улов упустил! Жопа с ушами! — злился Стас.
Поселенец заново ставил сеть. На берег он вышел злой и хмурый. Закурив, сел у костра, разведенного Стасом.
— Проклял засранец! — выругался Гоша.
— Может, вернешь ему сеть? — улыбался Рогачев.
Гошка подскочил и, отмерив по плечо, ответил злобно:
— Вот что он от меня получит!
— Чего ты на него взъелся? Нормальный мужик! Николая Семеновича я давно знаю, — вступился Стас.
— Знаю я одного пацана в поселке. Степкой его зовут. Он у этого гада учится. Ну, туго живется мальчонке, без отца растет. Не хватило матери на форму, так этот лысый барбос не пустил его в класс. Не велел приходить, покуда мать не купит форму. Купила баба, но целый месяц сидела вместе со Степкой на одной картошке. А пацан и без того слабый, аж прозрачный. Ну, я хотел им подкинуть деньжат, хоть у самого не густо, но Анька не взяла. Тогда харчи принес. Тоже сумки вернуть вздумала. Ну, малость сорвался, покатил на нее бочку. Выругал по-всякому, что называется, отвел душу на дуре. Сказал, будто ни ей, мальчонке принес, а он мне — кент!
— Так ты не спишь с нею?
— Нет! Не отметились, не грешны.
— А зачем харчи ей носишь?
— Понимаешь, в пургу она ко мне завалилась полужмуром! Выходили мы ее вместе с Бондаревым. С тех пор жаль эту дуру! — сознался поселенец и, тянув на Стаса, продолжил: — Вот ты, когда бездомных псов кормил, жалел их?
— Нюрка в доме дышит. Ты о чем?
— Помирала она тогда. Уж в этом я, поверь, волоку получше тебя. Тут же узнал, что без мужика дышит. Еще жальче сделалось, — глянул искоса на Рогачева.
— Убили ее мужа. По пьянке зашибли в драке. Уже у мертвого забрали все деньги. И, хотя хреновый был человек, хотел сыну послать те деньги, но не успел. Не стоило заходить в пивнушку. Редко кто из мужиков знает свою норму и умеет остановиться. Во всяком случае, этот пил много. Была б возможность, самого себя прозаложил бы за бутылку. Он из нашего вытрезвителя не вылезал. В постояльцах числился. А тут я образумить решил и пригрозил, если не устроится на работу и не возьмется за ум, тогда я его возьму за жопу и сыщу другое, казенное жилье. Он понял и вскоре уехал. Думаю, Нюрка с его отъездом ничего не потеряла, лишь приобрела. Он ее извел. О таком даже вспомнить смешно. А сама баба неплохая. Трудяга, тихая, серая как мышь. Ни в чем плохом не замечена. Пацан у нее нормальный. В поселке ее почти не знают. Пустил, правда, кто-то слушок, что мать и сын — туберкулезники, но это лечится, — помрачнел Стас.
— Учитель твой Степку и за это из школы выгонял, но Анька защитила. Доказала, что здоровые оба.
— А чего б тебе не жениться на ней? — прищурился Рогачев хитровато.
— Она все мужика ждала, когда он к ней с мешком денег воротится. Я ему — не соперник. Мне после поселения на материк уезжать. Зачем бабе голову дурить?
— Гошка, но ведь еще долго ждать. А как без бабы? Да и приглядит, все ж вдвоем жить легче.
— Да кинь ты! Этой бабе мужик как мандавошке гондон, вовсе без нужды. Холодная как сугроб. Причем, мне кажется, давно забыла, зачем мужика в постель берут.
— Не сочиняй! Нет таких баб!
— Клянусь волей! Три раза у нее ночевал и спал со Степкой. Она за перегородкой как легла на бок, так и проснулась на нем, ни разу не повернулась, а храпела как кобыла! Так что сам пойми, кому нужна такая?
— А ты чем лучше? Разбудил бы, подвинул…
— Э-э, нет! Я — не насильник! У меня свое убеждение. Баба должна захотеть меня, всего обласкать, вот тогда и я на все пригожусь, согревшись, и ее приласкаю. Никогда ни одну в тиски не брал, не зажимал силой. Какой кайф получишь, если под тобою визжит, царапается и плюется? Это ни по мне. Был у меня знакомый кореш, который только силой баб брал, не терпел сговорчивых и податливых. Он от бабьего крика кайф ловил. Случалось, отловит какую-нибудь обезьяну, уволокет в кусты, та вопит как резаная. Ну, я его и спроси, что ты с нею делал там? Он мне в ответ: «До кайфа доводил. Иначе не нужна!». «А как ты ее пользовал, что она чуть от крика не порвалась?». Вот тут он показал свое хозяйство. Мама родная, слон бы позавидовал. Любой жеребец против этого кента — ничто! Конечно, какая с ним добровольно согласится? Если только жизнь опаскудела. Ну, а у меня все в порядке. Я не навязывался никогда ни одной. И к Аньке не возникаю. Дошло, что не нужен ей. А коли так, то дышим врозь, — вздохнул Гоша и, глянув вниз на сеть, позвал Стаса, — живей! Забазарились!
Сеть они вытащили вдвоем молча, кряхтя и сопя. Еле справились. Улов оказался гораздо больше, чем ожидали.
Стас позвонил своему заместителю.
Петр Бойко появился вскоре и тут же взялся помогать Стасу и Гоше разделывать рыбу. А уже ближе к ночи засолили и уложили ее в бочки.
Второй улов вытащили ранним утром. Усталые, мокрые они сели на берег перекурить, перевести дух и вдруг услышали голос моторки. Скоро показалась и сама лодка.
— Кого спозаранок черти несут? — нахмурился Рогачев, пытаясь разглядеть лодку и заранее узнать хозяина.
Ее вел лесник, кряжистый, громкоголосый человек с пудовыми красными кулаками.
— Егор, привет! Заруливай к нам! — позвал Гоша человека.
Тот повернул к берегу и, выйдя из лодки, поздоровался:
— Гошка, покуда вы здесь ковыряетесь, я с реки пуганул двоих поселковых! Одному шею наломал! Это, ты его знаешь, Соломин Генка. Ну, тот самый, киномеханик. Никак не хотел сматываться с реки домой. Покуда не наподдал ему так, что он до середины Широкой пролетел. Тогда понял, что не шучу с ним!
— Я ж его недавно ловил с рыбой, предупреждал! Ему этого не хватило? — удивился инспектор.
— Пока не вломишь, не доходит! Он и со мной брехаться начал, мол, кто ты такой, что мне указываешь? «Ты — лесник, вот и проваливай к себе в зимовье, а здесь не светись! А то всуну под корягу, ни один медведь не сыщет!» И это мне грозил! Мужики, кто такое выдержит? Какой-то лысый индюк грозит леснику! Да где такое видано? Сгреб его в охапку, как наподдал коленом, он и закувыркался вперед задницей! Уж когда с реки вылез, молча собираться начал. Тут я ему сказал, коль застукаю на рыбе еще раз, колесо с него изображу, головой в зад воткну прохвоста и погоню до самого погоста! Не дозволю землю поганить боле…
— Чего-то ты неспроста на него взъелся? Знаю тебя! Видать, не одна кошка меж вас проскочила? — спросил поселенец.
— Что — верно, то — правда, счеты у меня с ни давние. За одну встречу не сквитаешься, да и забыть не можно. Долгая эта история. Я как-нибудь в другой раз, без милиции расскажу тебе! — пообещал Егор
— Кого вторым поймал? — спросил лесника Стас
— Федю, конюха, твоего напарника бывшего, водовоза. На него прикрикнул, и хватило с мужика. Враз собираться стал. Разрешил ему с собой пяток рыбин взять для детворы, но больше не дозволил. Сет отнимать не стал. У Федьки — сплошные заплатки. Мусор, а ни сеть. У киномеханика ни его, чужая сетка. Напрокат взял. Ему за нее голову с резьбы сорвут. Пожалел. Отпустил, не отняв. Но в другой раз не только сети, но и лодку с мотором сгребу. Самого приведу к тебе, прямо за уши.
— Да, Егор! Грозить ты умеешь, дальше этого не пойдешь! И как только хватает терпения? — удивился Рогачев, переспросив, — это тот самый Генка, чей отец твоего деда высветил?
— Он самый, — махнул рукой человек и, закурив, уставился взглядом в реку.
О чем задумался лесник? Отвернулся ко всем спиной, смотрит в воду, а плечи вздрагивают. Что-то не дает покоя ему. Ох, и не сразу сел лицом к костру, к людям.
— Егор, сделай шашлык из семги, пожалуйста! Свой фирменный, побалуй нас. С самого вечера ничего не ели, — попросил Стас.
