Стоя на узкой полоске перед дырой, Батраков замер на мгновение, затем подпрыгнул, прокрутился в воздухе вокруг своей оси, приземлился уже над очком с расставленными ногами, тут же спустил штаны, тряхнув хозяйством перед комбатом, и присел.
– Ритм убрать, – приказал Батраков и с наполненным служебным рвением лицом повернул голову вправо, выполнив команду «равняйсь!», затем стал вновь смотреть перед собой в бесконечность.
– Так и быть, – ласково произнес комбат, – добавлю пять дней к отпуску, люблю шутку. И пятнадцать к сроку службы, строевая хромает.
Батракову стало намного хуже, чем остальным. Деев – так тот просто улыбался.
– Ну вот, теперь вы все засранцы и все равны друг перед другом и передо мной, – комбат стал медленно прохаживаться туда-сюда перед солдатами.
В туалет заглянул Кикимор. Узрев посиделки, он вначале, ничего не подозревая, отправился к свободному пункту приема отходов как раз напротив двери.
Увидев комбата, идущего к нему навстречу вдоль рядка очкистов и продолжающего читать мораль, Кикимор замялся. Вряд ли до него дошел смысл слов, ему было достаточно того, что он наблюдал. Дембель посмотрел на Батракова и по его лицу понял, что Стойлохряков здесь не для того, чтобы помочь им произвести необходимую организму гигиеническую манипуляцию с использованием, как это обычно в армии, листика из устава.
Лицо Кикимора на мгновение сковала судорога, после чего он, в три погибели согнувшись, вылетел прочь в коридор. Его ржание раздавалось уже где-то далеко. Резинкин был уверен, что все они станут героями анекдотов.
– Мне стало известно, что к нам едет ревизор. Вряд ли вы знакомы с классикой...
– Это Гоголь, – подал голос Заботин, успевший закончить десять классов в своем родном Свердловске.
– Не Гоголь, а комиссия. Из округа едут проверять нашу часть. В любой день на этаж могут зайти. Поэтому дежурить будете вместе с химиками, – подполковник прошелся суровым взглядом по сержантам. – Вас пятеро плюс дневальный на тумбочке. Цель – за сутки превратить этот сортир во дворец.
Все стали панически осматриваться по сторонам. Потолок прописала вторая рота, что живет над ними. Дверь в туалет держится на одной петле и поэтому всегда открыта. Широкий подоконник, оконная рама, наверное, никогда и не были белыми. Целого стекла Резинкин здесь никогда не видел, в форточке его вообще не было. Пол – голый бетон, покрытый множеством мелких ямок, в которых в лучшем случае стоит вода после уборки дневальным. Сам постамент – две ступеньки, выложенные коричневой плиткой. Что тут можно сделать?
На свою беду, Мудрецкому приспичило, и он подался оправляться.
– Вы-то мне и нужны, лейтенант! – обрадовался Стойлохряков, увидев Юру. – Заходите, у нас здесь собрание.
Мудрецкий вначале недоумевал, а когда въехал, не смог скрыть улыбки.
– Смешно?
Юра заставил себя стать серьезным. Но щеки его от нахлынувших эмоций то раздувались, то втягивались. На глаза навернулись слезы.
– Успокойтесь, лейтенант, – комбат не удержался и сам хохотнул. – Вот вам орлы, через сутки я хочу зайти и пописать в идеальном сортире. Не подведите меня.
Юра уже не удивлялся, что ему подсовывают всякую дрянь. На нем висел двигатель. Как его достать, он не мог себе даже представить. Придется все два года откладывать деньги. Неудивительно, что комбат будет вешать на него всех собак, зато командир может быть уверен, что во время дежурства в парке лейтенант проверяет теперь все машины.
– Можете подниматься, товарищи солдаты, и запомните, гоголь – это напиток.
Комбат ушел.
От долгого сидения ноги затекли. Парни медленно поднимались.
– Что произошло, Батраков?
– Приезжает комиссия из округа. Будут иметь комбата. Чтоб ему было не так обидно, он начал иметь нас. По его словам, могут зайти на этаж уже завтра.
– При чем здесь гоголь-моголь?
– Без моголь, – пояснил Резинкин. – К нам едет ревизор – это ж классика.
– Понятно, – Мудрецкий огляделся. С ремонтом он был знаком.
– Как же мы успеем? – недоумевал Деев.
Мудрецкий посмотрел на часы. Было восемнадцать семнадцать.
– Как-нибудь.
Там, где проходил стояк, угол был весь желтый – наглядное свидетельство случившегося с полгода назад засора в трубе. Моча просто стояла в туалете второго этажа. Немудрено, что и к ним прошла, пока пробили, пока то да се.
– Деев.
– Я.
– Несите наряд в обычном ритме. Наш ремонт, ваша уборка. Возражения?
– Никак нет.
Батраков подумал, что лейтенант уж слишком легкую участь определил мотострелкам, и попытался намекнуть на сложность предстоящих работ:
– Да тут до хрена, товарищ лейтенант.
– Батраков, сделай так, чтоб дверь открывалась.
– Есть, – Женя понимал, что милостью лейтенанта легко отделался, на этот раз цыганить долю полегче ему не пришлось.
– И закрывалась тоже.
– Есть. Но здесь...
– Помолчи. Резинкин, Заботин, разберите одну двухъярусную кровать, принесите сюда, со второй койки до потолка достанете. Побелку из желтого угла соскрябайте на пол, остальную соберите, разведем по второму разу.
В десять вечера химики спокойно отбились, а мотострелки вымывали туалет после заново сделанной побелки. С дверью Батраков справился за двадцать минут.
Надо было видеть Деева, который ходил по казарме с покусанными локтями и выл.
Следующим вечером ровно в шесть комбат снова появился на этаже.
Мудрецкий ждал прихода подполковника и, услышав, как надрессированный Деевым за ночь конопатый заорал: «Смирно!» и басовитый ответ: «Вольно!», вышел из каптерки, где они с Паркиным выясняли в карточном бою, кто из них дурнее. Счет был двадцать восемь на двадцать семь в пользу Мудрецкого – сказывались полгода учебы в аспирантуре против пяти лет, проведенных Паркиным в политехе.
С вытаращенными глазами Юра понесся прямиком в сортир. В туалет дверь открывалась и закрывалась – значит, руки-то прикладывали. Что-то делали. Подполковник стоял рядом с очками и глядел по сторонам.
– И где ремонт?
Лейтенант оторопел. Тон начальства не обещал ничего хорошего, точнее, он вообще ничего не обещал.
– Ну как же, – он поднял палец к потолку. – Мы же... вот дверь... вращается.
– Я не просил, лейтенант, чтобы вы белили потолок, я приказал сделать здесь ремонт.
– Но нужны...
Стойлохряков перед уходом похлопал по плечу Мудрецкого:
– Не можете достать – рожайте. У вас еще сутки, если ничего не изменится – автоматически всплывает история с двигателем, и хищение я повешу на тебя.
Лейтенант на ватных ногах дошел до кубрика, пинком открыл дверь и плюхнулся с сапогами на первую попавшуюся койку.
Свалив дежурство на мотострелков, наряд химиков балдел, в то время как в части в экстренном порядке создавалось нечто, напоминающее окрестности дорогих вилл на Тихоокеанском побережье. Побелка, покраска, обрезка деревьев. Работа кипела двадцать пять часов в сутки.
– Не понравилось! – взвыл Батраков, поднимая голову с койки. – Чего ему надо, козлу?!
– Тихо, – простонал Мудрецкий. – Не ори.
Резинкин и Заботин проснулись от крика и чуть не сыграли вниз с верхних коек.
– Что такое? – Забота лупал глазами.
– Сортир не принят! – орал Батраков. – Как же так?!
– Ему нужен ремонт по полной программе, – шепотом сообщил лейтенант. – Приказано родить, и не через девять месяцев, а через сутки.
Взвод был разбросан по нарядам: столовая, склады, овощехранилище.
В этот момент из парка пришли довольные и натрахавшиеся ефрейтор Петрушевский, Леха Простаков и вечно увивающийся около него Фрол, за ними медленно вошел немерено наспавшийся Агап, и казарма сразу наполнилась запахом французского парфюма.
Все были в курсе текущих событий, и лежащий на койке в никаком состоянии их командир взвода означал полное фиаско.
Старый воин Агап схватил ситуацию на лету и, плюхаясь на свою койку, басовито пробубнил:
– Даже мне сортир понравился. У него, наверное, дома и то хуже.
Здоровый Простаков поспешил убраться в свой угол с прохода, чтобы не мешать людям смотреть друг другу в глаза.
– Я старался, – заметил Резинкин.
– А ты, Забота, старался? – гневно спросил «ваше благородие».
Забота заюлил.
– Конечно, мы вместе.
– Кончай п...деть. Опять в углу отсиживался.
– Я койки держал, чтобы Резина не упал.
– Что ему будет-то, он же резина. Да, Резина?
Мудрецкий сел.
– Во-первых, прекратите, во-вторых, повтори-ка, Игорь, что ты там сказал насчет дома комбата.
– Я говорю, у него, поди, дома и то хуже.
Глаза дембеля и лейтенанта встретились. Разница между ними была два года, но в армии взрослеешь быстрее. По сути, они были ровесниками.
– Это больно круто, – Агап поспешил отговорить лейтенанта. – Вони будет.
– У меня приказ, – Юра чуточку повеселел. – Приказы надлежит выполнять и строго в срок, – лейтенант наклонил голову. – Без одной минуты семь. Время идет. Петрушевский!
