Ткнулась вчера рота с легкой «сорокапяткой». Осталась разбитая пушка, которой дот не возьмешь, и десятка три неподвижных тел. Увидел Чурюмов в бинокль тела наших саперов, пытавшихся взорвать дот. Один лежал возле небольшой воронки, а от второго остались лишь нижняя половина туловища – взорвался тол, который он нес в мешке.
Обе «сушки» ударили одновременно, целясь в одно место. С расстояния четырехсот метров два фугасных снаряда легли рядом. Взвилась цементная взвесь, дым пополз по стене. Разглядели две неглубокие щербины. Всадили еще пару фугасов и два бронебойных снаряда.
В ответ полетели мины. Вел огонь одиночный миномет, но если угодит в рубку, то экипажу конец. Над головой прошелестели несколько гаубичных снарядов. Чурюмов проследил траекторию. Три фонтана воды и грязи взметнулись возле переправы, которую упрямо наводили саперы.
К машине Чурюмова подбежал Тимофей Одинцов, командир второй самоходки. Предложил приблизиться к доту еще метров на сто – будет хорошо видна одна из амбразур. Она хоть и закрыта бронированной заслонкой, но и вряд ли толщина ее превышает четыре-пять сантиметров.
– А если мины? – задумался Чурюмов. – Влетим ни за грош. Старшина, там мины не ставили?
– Немецких саперов мы не видели.
– Могли и просмотреть.
– Могли, – согласился старшина. – Но мы ночами все дежурили; считай, в тылу у фрицев сидим.
– Нет выхода, – подвел итог лейтенант Тимофей Одинцов, с кем Чурюмов и Карелин закончили одно училище.
Но машина Одинцова не прошла ста метров. Она взорвалась, едва отъехав. Мощная противотанковая мина, рассчитанная на тяжелый танк, рванулась с такой силой, что подбросила и опрокинула легкую «сушку». Вынесло сразу несколько передних колес. Разорвало на части гусеницу, проломило брюхо машины, и вспыхнул двигатель. Взрывом выкинуло Одинцова и заряжающего.
Когда подбежали, увидели, что Тимофей слабо шевелится, пытаясь встать. Все же поднялся. С заряжающим дела обстояли хуже. Когда понесли его подальше от горящей машины, старшина ощутил под пальцами месиво сломанных ребер, изо рта сержанта текла кровь, была разбита, сплющена грудь.
– Вляпались, – с усилием произнес лейтенант, глядя на умирающего сержанта и горевшую самоходку.
– Ладно, чего теперь. Полежи, успокойся.
– Я с вами…
– Знаешь, Тимоха, не мешай. Нам дот добить надо. Над головой по-прежнему проносились снаряды в сторону переправы. Медлить было нельзя. Из-за этого и заваривалась каша с ночной рискованной переправой, погибли десятки людей, чтобы на правый берег прорвались самоходки и уничтожили артиллерию, танки, не дающие наладить нормальную переправу для переброски техники и людей.
Чурюмов сдал назад. Он уже представлял границы минного поля. Отдавал короткие команды экипажу, они быстро и молча выполнялись. Сейчас он хорошо видел две бойницы, хоть и под углом, но лучшей позиции не найдешь.
Со второго выстрела погнул, но не пробил заслонку. Поднялась вторая заслонка, и показался тонкий ствол «пятидесятки» с небольшим дульным тормозом. Чурюмов не обращал внимания на сплошной треск пуль, которые, как зубило, звенели о броню. Они ее не пробьют, но могут угодить в смотровую щель, убить его, наводчика.
– Выстрел!
Фугасный снаряд ударил в край амбразуры, брызнули осколки бетона. Танк Т-60 вколачивал туда же короткие зеленые трассы своих мелких двадцатимиллиметровых снарядов. Пробить щит орудия они не могли, требовалось попадание трехдюймового снаряда. Опасаясь такого попадания, расчет немецкого орудия торопливо опустил бронированную заслонку.
– Подкалиберный, – крикнул Чурюмов и сам встал за прицел.
Раскаленная вольфрамовая головка пробила заслонку, из отверстия показался дым.
– Еще один! – командовал Чурюмов.
Второй снаряд пробил еще одно отверстие. В доте начался пожар. Горело тряпье, взорвались от сильного жара несколько снарядов. Из люков выскакивали артиллеристы и пулеметчики. Затем сдетонировал основной запас снарядов, вышиб заслонки, куски бетона по краям амбразур. Т-60 стрелял вслед бегущим из своей пушки и пулемета ДТ. Успел свалить двоих, остальные исчезли в траншее, петляющей позади дота.
– Ушли, гады! Жаль, что всех не перебили, – тоже стреляя из карабина, кричал старшина. – Много они нам крови попортили, зато спалили к чертям их бункер.
Рядом с дотом хлопнул взрыв. Минометчики подорвали свою трубу и тоже убегали по неглубокой траншее. Этому расчету не повезло. Ударил из пушки и пулемета Т-60, опустошал диск конопатый пулеметчик. Еще один боец добежал до траншеи, добил из автомата раненых и, вернувшись, доложил:
– Теперь все готовы!
Но не это было главное. Позади цепью поднималась пехота и торопливо бежала вперед, отвоевывая плацдарм для дальнейшего наступления.
Тяжело пришлось батарее Свирского, которую вел комполка Тюльков. Они столкнулись с тяжелыми танками Т-4. Эти обвешанные броней громадины с длинноствольными пушками уже несколько раз подряд точными выстрелами разбивали понтонную переправу.
И хотя Т-4 уступали немногочисленным «тиграм» и «пантерам», их орудия били сильно и точно. «Тридцатьчетверкам» становилось все труднее справиться с этими хорошо защищенными машинами. Победы над ними давались с большими потерями. Что тогда говорить о легких самоходных установках СУ-7б!
Но бой нередко складывается по законам, когда опыт и решительность побеждают и толстую броню, и дальнобойные орудия. Три тяжелых Т-4 шли друг за другом. Впереди двигался более легкий Т-3. Вес «четверок», который составлял в начале войны двадцать две тонны, значительно увеличился за счет утолщения брони, боковых пластин, толщина которых составляла до 40 миллиметров. Немало тянула модифицированная башня и усиленное орудие.
Подполковник Тюльков и капитан Свирский остановили все четыре самоходки. Приближение вражеских машин было отчетливо слышно. Моторы работали с усилием, продвигая тяжелые танки по влажной почве, хрустел валежник.
– Подкалиберные, – передал по рации Тюльков и подбежал ко второй машине. Оставаться вместе командиру полка и командиру батареи было нежелательно. Один снаряд мог обезглавить всю группу.
Капитан Свирский, прошедший девять лет службы, училище, воевавший с осени сорок первого, имел достаточный опыт. И, что не менее важно, не терял хладнокровия даже в самых сложных ситуациях. Он заметил, что нервничает наводчик, и сел на его место.
– Я смогу – уверял старший сержант.
– Готовь второй снаряд, – лаконично отозвался Свирский. – Тоже подкалиберный.
– Мы эти снаряды за раз спалим, – пробурчал заряжающий, протирая масляной тряпкой донышко тяжелой гильзы. – Чем дальше воевать будем?
– Тише…
Тяжелый Т-4, слегка замедлив ход, выползал на прогалину. Анатолий Свирский видел его до мелочей. Борт, прикрытый шестью массивными броневыми плитами, защищающими также основание башни – одно из уязвимых мест. Момент для выстрела был самый удачный, но капитан ждал сигнала командира полка. Время словно замерло. По щеке катились крупные капли пота, но смахнуть их не было возможности – руки заняты.
– Капитан, – лихорадочно шептал на ухо наводчик. – Бей сейчас, верняк, уделаем его.
– Их четыре, – одними губами ответил Свирский.
И вдруг тишина разорвалась. Выстрел ударил слева, где стояла самоходка Мищенко. Пальнуло еще чье-то орудие. Танк, в который целился Свирский, рванул как пришпоренный. Дефицитный подкалиберный снаряд прожег заднюю часть бортовой защиты и отрикошетил от корпуса искрящимся крошевом.
– Снаряд!
На поляну выскочил второй Т-4. Свирский его ждал, он был уверен, что его заместитель слишком поторопился. На этот раз огненная стрела прожгла нижнюю часть башни. Спустя секунды откинулся боковой люк, показалась голова немецкого танкиста, и одновременно вырвалась струя пламени. Взорвался частично боезапас, башню перекосило, вышибло верхний люк, а через короткие секунды рванули остальные заряды. Стреляли со всех сторон, скорострельность танковых пушек была велика.
Батарее повезло, что ударили с фланга. Самоходка Тюлькова удачно врезала по второму Т-4. Машина задымила и попятилась под защиту деревьев. Завязла в глубокой яме, отчаянно взревев мотором, все же вырвалась, но из моторного отсека выбивалось пламя. Танк добили еще двумя снарядами.
Старший лейтенант Мищенко действительно поторопился. Он тоже сидел за прицелом, хотя имел хорошего наводчика. Но такого опыта в стрельбе не имел, хотя был уверен, что с двухсот метров не промахнется.
Замыкающий Т-4 повернулся к машине Мищенко лобовой частью, ствол шел по горизонтали, давая экипажу несколько секунд, чтобы хорошо прицелиться и выстрелить. Мищенко никак не мог справиться с прицелом, мелькали то деревья, то уплывала в сторону башня.
– Стреляй, бля! – не владея собой, кричал старший сержант-наводчик. – Пусти, я сам.
