это понимает. Идти южнее, где развивается харьковская операция, глупо. При такой активности боевых действий они просто могут попасть под обстрел и погибнуть. Шелестов пойдет севернее Орловско-Курского выступа. Я убежден в этом.
Платов раскрыл папку, которую все это время держал в руке, вытащил лист бумаги и протянул Берии.
– Я составил распоряжение по подразделениям Смерша в войсках.
Сосновский ругнулся и приложил пальцы к шее Майснера. Все замолчали, стараясь не мешать Михаилу. Немец еле слышно застонал.
– Живой, – прошептал Коган. – Вот не думал, что буду этому так радоваться.
Пуля попала Майснеру в грудь. Расстегнув на нем одежду, Сосновский разорвал упаковку стерильного бинта, потом ваты и стал складывать тампон. Приложив его к ране, он сильно прижал.
– Давай, Боря, бинтуй скорее.
Проведя пальцами по уголкам рта раненого, он убедился, что крови нет. Значит, легкое не пробито. Пуля прошла каким-то чудом выше легкого и застряла в плече.
– Карл, как вы себя чувствуете? – Сосновский стал теребить раненого, похлопывая его по щекам, стараясь привести в чувство. – Карл, очнитесь!
Майснер снова застонал, потом закашлялся и снова застонал. Он сжал пальцами руку Сосновского. В темноте было не видно, открыты ли глаза раненого. Но то, что он пришел в себя, было понятно.
– Не повезло, – прошептал немец. – Теперь точно не повезло. Хотел дождаться конца войны, радоваться с товарищами, что и мы тоже помогли…
– Ну-ну, дружище, – Сосновский похлопал Майснера по руке. – Пустяковое ранение. Мы вас вытащим. Подлечитесь в госпитале. Вы еще увидите мирное небо в Германии.
– Вам надо уходить, камрад, – снова закашлялся Майснер. – Уходите, у вас задание, а я, кажется, все… Только оставьте мне пистолет. И уходите…
– Не валяйте дурака, Карл, – вдруг вмешался Коган. – Мы понесем вас столько километров, сколько нужно.
– Вы никогда не доверяли мне, Борис. – Видно было, что Майснер через силу улыбнулся. – И вы не хотите меня бросить?
– Так, хватит болтать. – Шелестов оглянулся на дорогу, которую группа недавно с боем пересекла. – Нужно два шеста, снимайте ремни, две шинели. Надо делать носилки.
Майснера несли по очереди. Сначала Коган с Буториным, потом их сменили Шелестов и Сосновский. Солнце поднялось уже высоко, но группа прошла всего километров шесть. Шелестов понимал, что такими темпами далеко не уйти. А ведь еще предстоит переходить линию фронта. Остановившись, он подождал, когда с ним поравняются Буторин и Коган, чья очередь была нести носилки.
– Плохо дело, – сказал Виктор. – У Майснера жар. Он все время теряет сознание. Нужно извлекать пулю, иначе не донесем.
Носилки с раненым опустили на землю. Коган попытался напоить немца из фляжки, но у того никак не получалось пить. Не слушались губы, и большая часть воды стекала по его подбородку на шею. Шелестов развернул карту и подозвал Сосновского.
– Миша, посмотри. Видишь, старая железная дорога. Этот путь вел куда-то на карьерную разработку. Это бывший поселок. Там за время войны, я думаю, никакие разработки не велись. Зато отмечена поселковая больница или фельдшерско-акушерский пункт. Идите с Борисом, узнайте, что там и как. Может, есть врач. Мы с Виктором потихоньку двинемся вам вслед, но из леса выходить не будем.
Сосновский поднял с земли свой автомат, подождал, пока Коган перемотает портянку, и они побежали через лес. Бежать пришлось не очень далеко. Тем более что большую часть пути пришлось бежать под уклон. У крайних деревьев разведчики остановились и стали разглядывать поселок. Деревянные домики, больше похожие на временное жилище. Каменных строений было всего два. Одно – большой гараж или склад под крышей, крытой кровельным железом. Второе – небольшое задние, возле которого на столбе висели почерневшие остатки трансформатора.
– А люди тут есть, живут, – Коган показал рукой вправо, где виднелась обработанная земля. Что-то вроде огорода. Участок огорожен жердями, и после того, как начал сходить снег, стала видна рыхлая земля без степного дерна.
– До медицинского пункта отсюда еще с полкилометра, – сказал Сосновский. – Если идти, то напрямик по путям. Тут несколько лет не ездили никакие составы. Рельсы ржавые. Видишь?
– Давай-ка заглянем в этот дом. Может, узнаем что интересное. Ты лучше подожди здесь, а я схожу. Ты своей формой все местное население распугаешь.
Сосновский согласился. Коган, сунув автомат под полу рабочей куртки, не спеша пошел к домам. Деревянные времянки пустовали. Во многих не было даже окон. В одном домике окно забито досками, но зато с задней части выломана почти половина стены. Видать, тут жили только в летнее время, а вот каменные дома обитаемы. Кто-то же ухаживает за огородом. Борис прислушался. Неподалеку кто-то стоял и шмыгал носом. Коган сделал несколько осторожных шагов, намереваясь заглянуть за угол дома, но человек отступал так же осторожно, хотя продолжал громко шмыгать носом. «Да это же ребенок!» – догадался разведчик. Он решительными шагами обогнул дом и увидел, как между времянками убегает мальчонка лет шести в длинном не по росту старом пальто и резиновых сапожках. На спине пальто красовалась огромная заплатка из плотной мешковины. Пальто было явно прожженным на спине.
Коган обогнул следующий дом и вышел навстречу мальчонке, поймав его за воротник пальто.
– А ну-ка, приятель! Покажись, кто ты такой! – засмеялся Борис, разглядывая мальчика, который извивался как уж, пытаясь молча вырваться. – Что ж ты такой неприветливый? Хоть скажи, как тебя зовут. Не съем же я тебя!
– Отпусти! – раздался хриплый угрожающий голос.
Коган обернулся и тут же выпустил воротник мальчика из руки и попятился. Перед ним, медленно наступая, стояла женщина неопределенного возраста, с растрепанными седыми волосами, обезображенной половиной лица. На ней была распахнутая ватная фуфайка, большие резиновые сапоги, а в руках она держала занесенную косу.
– А ну отпусти, я сказала, иначе я тебя
