– Не надо, потерплю.
– Да ладно тебе, подставляйся.
– Не надо, я сказал. Заторможусь, нельзя. Сейчас тут начнется...
– Так ты уже тормознутый! Много от тебя от такого толку!
Подумав, Торпеда нехотя согласился, и Мина ударил его шприц-тюбиком в бедро. Промедол подействовал быстро, и голову немного отпустило, хотя тошнота не прошла и даже усилилась.
– Держись, парень. Недолго осталось.
– Типун тебе на язык с твоим недолго. Я еще пожить хочу.
Мина ухмыльнулся и приложил ухо к двери. В часовне стояла мертвая тишина, не было слышно даже всхлипов. Гладилину удалось до полусмерти запугать своих узников.
...Тем временем Посейдон, когда Флинт и Ваффензее поравнялись с ним, крикнул:
– Эй, капитан! Давай решать вопрос, дети устали. Вот тебе твой приятель, пообщайся с ним.
Через несколько секунд послышался голос Гладилина:
– Пускай заходит. Здесь и потолкуем.
– Нет уж, сокол. Хрен тебе. Говори так.
Капитан подумал, затем крикнул:
– Ладно, черт с вами. Герр Ваффензее! Объясните мне и моему лучшему другу Сажину, что там у вас такое в ящике? Из-за чего сыр-бор?
– Это не ящик, – презрительно отозвался немец. – Это контейнер. Я не собираюсь кричать, я буду говорить только с глаза на глаз, в часовне.
Нужно вырваться из лап спецназа – это раз. Нужно не дать Гладилину наделать непоправимых глупостей – это два.
– Только не открывайте его, не стоит, – громко добавил Ваффензее.
– Слышали, Сажин? Вам придется подчиниться воле большинства. Демократия.
– Нас тоже двое, – откликнулся Каретников.
– Не смешите меня. Вас хоть целый полк набери – все один человек. Муравейник.
– Шеф, нельзя его отпускать, – сказал Флинт.
Посейдон промолчал.
Гладилин между тем чувствовал себя все увереннее. Рассудок вернулся – если можно его ограничить последовательным мышлением. Нервы у капитана были на пределе, но способность рассуждать восстановилась. Правда, теперь эти рассуждения протекали исключительно в структуре помешательства, однако сами по себе были вполне логичными.
– Сажин! Если через десять секунд Ваффензее не будет в часовне, я начну отстрел!
В ответ на это раздался плач, который вдруг резко оборвался. Пока что Гладилин выигрывал.
– Остановись, идиот! – закричал Посейдон. – Будет тебе Ваффензее! Уже пошел...
– Наручники снимите, – попросил Клаус.
– Перебьешься. Ступай, давай. Спасибо ему скажи, он сильно осложнил тебе жизнь.
На лице Ваффензее читалось торжество. Он и не ждал, что его раскуют, – попросил так, ради издевки.
Он двинулся к часовне, и ему отворил все тот же мальчишка.
В следующую секунду он скрылся внутри.
Посейдон посмотрел на часы: время летело неумолимо. Что теперь? Он колебался. Всякое силовое проникновение в часовню наверняка повлечет за собой жертвы. Значит, снова придется ждать, когда эти мерзавцы договорятся. Любое изменение ситуации может подсказать новый шанс, нужно только уметь его разглядеть.
...Голоса в часовне зазвучали чуть громче, и Мина весь обратился в слух. Торпеде было не до того, силы его покидали. Он привалился к бревенчатой стене, прикрыл глаза, перепоручив анализ обстановки товарищу. Он оставлял за собой лишь действия, берег себя для последнего прыжка.
– Ничего не разобрать, – с досадой пробормотал Мина.
Торпеда не ответил, и Мина посмотрел на него с тревогой. Посейдон через Флинта отдал ему приказ действовать по обстановке. Казалось бы – вот она, дверь, ерундовое препятствие, отделяющее его от врагов. Вообще не препятствие. Ворваться вихрем и положить обоих, все проблемы будут разрешены в секунду. Но Мина понятия не имел, что творится внутри. Эти гады могли сидеть на полу, окружив себя живым щитом. И он не услышит, как они встанут.
Голоса смолкли.
Затем Гладилин подошел к передней двери:
– Слушай меня, Сажин! Сейчас мы выйдем. Не делай глупостей, мы будем не одни. Мы пойдем на катер, и ты лично доставишь нас на берег. Только ты, и больше никого. Тебе понятно?
– Понятно, куда яснее, – незамедлительно ответил Посейдон. – Выходите, вас не тронут.
– Приготовься, – быстро шепнул Торпеде Мина.
Глава двадцать пятая
ДВА КАПИТАНА
Чтобы выйти наружу, Гладилину с Ваффензее волей-неволей пришлось повернуться лицом к двери, и этого оказалось достаточно, чтобы боковой вход на миг приоткрылся, и в часовню скользнули две стремительные тени. Мина и Торпеда ворвались бесшумно и сразу упали ничком, по-прежнему невидимые за фигурами заложников. Дети, слава Богу, встали на ноги. Кое-кто начал испуганно поворачиваться, но спецназовцы успели приложить пальцы к губам. Все висело на волоске: террористам нужно было всего лишь обернуться и присмотреться внимательнее; они, однако, не ждали подвоха со стороны.
Мина коротким жестом дал понять, что берет на себя капитана. Торпеда кивнул.
Гладилин и Клаус толкали перед собой двух ребят. Выбрали специально тех, кто повыше и постарше, чтобы не слишком открываться. Рюкзак с контейнером теперь находился у капитана за плечами.
Спецназовцы уже держали наготове ножи, они не хотели стрелять.
Торпеда успел, а Мина – нет.
Мина метнул нож в ту секунду, когда Гладилин распахнул дверь ногой и переступил порог; капитан отклонился совсем ненамного, и нож просвистел над его правым плечом. Тот даже не понял, что произошло, и рассудил о случившемся по сдавленному крику своего напарника.
Нож Торпеды вошел Клаусу Ваффензее точно между лопаток, пробив позвоночник.
В следующую секунду Гладилин отнял ствол пистолета от виска парнишки и сунул его тому под подбородок. Капитан заорал:
– Сажин, твою мать! Я успею снести ему башку, даже если ты выстрелишь в мою!
Он сместился влево, прижался спиной к стене часовни, и подобраться к нему сзади стало невозможно.
Одновременно в часовне поднялся вой. Нарыв лопнул, и дети уже не видели разницы между своими и чужими. Они бросились к выходу, и Мине пришлось опередить их, встать в дверях.
– Куда? – зарычал он, сдвигая брови. – Оставайтесь, где были. Еще немного, ребята, скоро пойдете домой...
Торпеда же, теряя силы, приблизился к Ваффензее, состояние которого было куда хуже. Немец лежал ничком, полуприкрыв глаза; изо рта слабыми толчками выплескивалась кровь. Торпеда перевернул Клауса на бок:
– Тебе окажут помощь. Но сначала ты скажешь мне, что в ящике.
Торпеду никто не уполномочивал это делать, но он чувствовал, что другой возможности у него может не быть.
Ваффензее молчал, тупо глядя куда-то в сторону.
– Ты сам себе роешь могилу, – настаивал Торпеда, тогда как у него самого все кружилось перед глазами, а тошнота и слабость становились нестерпимыми. – Одно слово – и я оставлю тебя в покое.
Однако немцу было просто трудно говорить.
– Не ящик... – пробормотал он еле слышно.
– Не ящик? – быстро переспросил Торпеда. – А что? Что это?
– Контейнер... я сказал...
– Хорошо, пусть. Можно догадаться. Что в контейнере?
Клаус Ваффензее закашлялся.
– Если повредить... всем конец... нельзя трогать...
– Да что там такое?! – заорал во весь голос Торпеда, уже не сдерживая себя. Он схватил немца за плечи и встряхнул, забывшись.
Вокруг стоял шум, снаружи неслись крики, но Торпеда ничего не слышал.
– Там... – Ваффензее закатил глаза так, что остались видными одни белки.
– Ну же!
Внезапно Клаус оскалил зубы.
– Шайсе, – сказал он по-немецки. – Русское животное... хлебайте сами теперь...
И он витиевато выругался, уже по-русски, очень искусно – Торпеде редко приходилось слышать такую музыку.
– Хорошо, хорошо, – закивал Торпеда. – Животное, шайсе, хорошо. Ты только скажи. Иначе можешь забыть про больничку...
– Засунь свою больничку... – пробормотал Ваффензее и больше ничего не сказал.
Его тело вдруг отяжелело, и Торпеда отпустил труп.
– Мина! – крикнул он. – Пусть командир не стреляет! В этом ящике какая-то зараза...
– Да! – послышался снаружи голос Гладилина. – Вы совершенно правы! Лучше не пробовать!
Посейдон мгновенно отреагировал:
– Это мы уже слышали! Раз так – отпусти мальчишку! Тебе хватит страховки!
– Остынь! Я никого не отпущу. Сейчас ты со своими псами пойдешь вперед. Потом ты, я и мальчишка войдем на катер, а остальные останутся. Тебе ясно? Продолжим разговор на берегу...
Посейдон еле заметно кивнул Флинту.
– Что же это такое, шеф? – с горечью спросил тот. – Он так и будет банковать?
Гладилин будто услышал его слова, хотя стоял слишком далеко.
– Мне нельзя даже падать, – предупредил он. – Понимаете, что это значит?
– Не пудри мне мозги, – отозвался Посейдон. – Мы волохали эту штуковину и так, и сяк. Корпус прочный. Если там какая-то взрывчатка, она бы давно сдетонировала.
– Там не взрывчатка, – усмехнулся капитан. – И никакого корпуса больше нет.
Внутри у Каретникова вдруг все похолодело.
