И вот однажды рано утром во двор психбольницы залетел на всех парах шикарный «Порше», от лощеного вида которого Цыбульского стала душить такая «жаба», что он едва не потерял сознание от зависти. У него-то самого была подержанная «Ауди», а он мечтал ездить именно на такой красавице. Еще большую злость в нем вызвал тот факт, что из шикарной иномарки вышли не средних лет нувориши, а совсем молодые парень и девушка. Они что-то спросили у персонала, санитар указал им на окна главврача, и они направились в его кабинет. Цыбульский засуетился, принял за столом величественную позу и, когда в дверь заглянул тот парень, что приехал в «Порше», произнес:
—Погодите, я занят!
Он хотел поставить на место эту зеленую поросль, у которых машина лучше, чем у него. Но парень не скрылся за дверью, а, напротив, быстро вошел, прошел к столу, нагнулся и ткнулся глазами прямо в китайские очки Цыбульского.
—Я от Рябиновского! — грозно шепнул он ему в лицо.
Главврач вздрогнул, как от укуса змеи. Девушка вошла тоже и села на стул возле его стола. Она была очень симпатичная, и Цыбульский уловил явное сходство между чертами лица девушки и своим узником Кузнецовым.
—В чём дело? — возмутился доктор. — Кто вы такие? Я не знаю никакого Рябиновского!
—У нас нет времени препираться с вами, любезнейший, — сказал парень. — Обстоятельства сложились так, что нам необходимо срочно забрать с собой господина Боброва, который находится у вас на лечении.
— У нас нет никакого Боброва, молодой человек! — сказал Цыбульский. — И если вы сейчас же не покинете здание, то я позову санитаров, и тогда вам, уверяю вас, придётся несладко.
— Бобров, Кузнецов, какая разница, — жёстко сказал парень.
— А вот так и говорите, — сказал Цыбульский, — Кузнецов у нас есть, но он находится на спецлечении, поэтому я не могу…
— Мы приехали его забрать, — перебил гость, — прикажите собрать его вещи.
— Если вы приехали забрать Кузнецова, то где ваши документы? — спросил Цыбульский. — Или вы полагаете, что я вот так отдам вам в руки опасного для окружающих больного?
Парень на минуту замешкался, глаза его недобро сверкнули, он быстро сунул свою руку в оттопыренный внутренний карман куртки. Доктору Цыбульскому, который был по натуре человеком трусливым, показалось, что сейчас парень вытащит пистолет и его насмерть застрелят прямо в собственном кабинете. Он судорожно нажал под столом ногой на тревожную кнопку вызова санитаров. Но парень неожиданно вместо пистолета выдернул из кармана пачку долларовых купюр, примерно такую, которую дал ему Рябиновский.
— А вот и наши документы, — сказал парень, протягивая деньги главврачу, и Цыбульский понял, что новая машина у него будет уже завтра.
В это время в кабинет ворвались два огромных санитара с лицами бульдогов и лапами медведей. Они преданно вперились взглядами в своего начальника, тот стыдливо спрятал за спину купюры и сказал санитарам:
— Всё в порядке, идите.
Те сразу же покинули кабинет, а Цыбульский достал баксы и стал кропотливо их пересчитывать, слюнявя пальцы. Егор и Анастасия терпеливо ждали. В пачке оказалось ровно пять тысяч долларов. Цыбульский расплылся в блаженной улыбке.
— Ну, что ж это вы так, — сказал он, — говорили, что все документы принесли, а тут только половина.
— Все остальные получите при выписке больного, — пообещал Егор.
— Гм! — хмыкнул Цыбульский и упрятал деньги в карман пиджака под халат.
Он поднял трубку местного телефона и приказал кому-то, чтобы привели к нему в кабинет гражданина Кузнецова с вещами.
— Ну, вот сейчас мы оформим выписку, и забирайте его, — сказал Цыбульский, — но я обязан вас предупредить, что больной сейчас находится в несколько эйфорийном состоянии. Он никого не узнает и ничего не помнит.
«Что ж, это даже к лучшему, что он никого не узнает», — подумал Егор, но Настю этот факт не обрадовал, и она спросила:
— И как долго продлится это его эйфорийное состояние?
— Пару недель без уколов и таблеток, и всё восстановится. Конечно, не в той мере, как было, но кушать и ходить в туалет он сможет сам.
— Что ты с ним сделал, фашист? — гневно вскрикнула Настя и вскочила с места.
— Ничего особенного, девушка, и не надо орать, а то ведь и вас можем посадить, если будете хамить, — ухмыльнулся Цыбульский.
— Ты не особенно-то тут языком болтай, — жестко сказал Егор, — смотри, как бы самого не посадили. Знаешь хоть, с кем говоришь-то?
Тон, которым все это было произнесено, напугал главврача. Он подзабыл как-то, что люди эти пришли от Рябиновского, и, не подумав, позволил себе вольность.
— Я пошутил, ха-ха, — попытался загладить неловкость Цыбульский, — с вашим папочкой всё будет в порядке. Пусть побольше пьёт сочков, кушает хорошо и спит. И всё будет хорошо.
— С чего это вы решили, что больной мой папа? — спросила Настя.
— Вы похожи, — ответил Цыбульский.
— Вам показалось, — сказала Настя.
В этот момент те самые санитары, которые вбежали по сигналу главврача, привели Боброва. Он был одет в какую-то казенную вытертую полосатую пижаму и смотрел только перед собой. Остекленевший взгляд его не выражал ничего, легкая улыбка блуждала по лицу.
— Папа! — не сдержалась Настя.
Но Бобров никак не отреагировал. Цыбульский самодовольно хохотнул. Санитары вывели бывшего губернатора на улицу и посадили в машину Егора на заднее сиденье. Бобров был покорен, как марионетка. Настя села рядом с отцом, а Егор сел за руль. Санитары отошли от автомобиля и встали в сторонке. К окошку машины со стороны Егора подскочил Цыбульский
— А вторая часть? — засуетился он. — Где еще половина?
— Какая половина? — спросил Егор. — Ты о чём?
— Как это? — возопил Цыбульский. — Где мои деньги?
— Пошёл ты! — ответил Егор и нажал на газ.
Юркая машина рванула с места, но одураченный Цыбульский легко не сдавался. Он схватился руками за дверцу. Уцепился, как клещ, и машина потащила его за собой. Санитары, видя такое дело, тоже рванули в погоню.
— Отдайте мои деньги! — завопил Цыбульский.
И тут произошло неожиданное. Пачка долларов, которые ему дал Егор, выпала из внутреннего кармана Цыбульского и разлетелась во все стороны. Егор нажал на кнопку, окно стало закрываться. Пальцы Цыбульского прищемило, и он отвалился, как пиявка. Тем временем и тихие психи, гуляющие в парке, и санитары, и остальной медперсонал рванулись ловить сыплющийся прямо на них долларовый дождь. Началась отчаянная борьба за вожделенные бумажки, которые были рассыпаны повсюду. Цыбульский нервно метался и орал: «Прекратить вакханалию!» — но никто его не слушал.
В результате борьбы санитары перешли на сторону Цыбульского, все психи были связаны и обысканы, но все равно главврач недосчитался одной тысячи трехсот долларов. И с машиной ему не повезло. Когда он все-таки ее купил и перегонял с места покупки, то не справился с управлением, упал с моста и убился насмерть.
В Москве Егор помог Насте снять квартиру. Через неделю она дозвонилась до матери, и вскоре Ада Арсеньевна перебралась к дочке и мужу в Москву. Как ей удалось ускользнуть от Рябиновского, она не призналась. Рассказала только, что после побега Насти со свадьбы разразился страшный скандал, который не утих до сих пор. Понемногу Бобров стал приходить в себя. Он стал узнавать Настю, жену и подолгу сидел в скверике возле дома. Со временем Анастасия подключилась к работе в фирме Егора и наконец решилась рассказать отцу о своих отношениях с сыном Никитина.
— Ты знаешь, дочь, — сказал Бобров, — я уже не пойму, что в этой жизни хорошо, а что плохо. Я разорил отца Егора, он сделал то же самое со мной. Но у него хватило мужества вернуть половину того, что он взял. Кроме того, вы помогли мне уйти из психбольницы. Пусть он приходит к нам. Хватит уже прятаться.
— А вы не подерётесь? — с опаской спросила Настя.
— Не подерёмся, — ответил Бобров.
Они действительно не подрались. Не было, конечно, теплоты в их отношениях, но и не подрались. Еще через пару недель Бобров устроился работать ночным сторожем в фирму Егора. К слову сказать, произошедшие события его сильно изменили. Он стал молчалив, замкнут и хмур. Настя, как могла, пыталась вернуть его к жизни, но Иван Петрович на все ее старания отвечал мрачным равнодушием. Он исправно ходил на службу, ночами охранял офис, а Егор и Настя волновались, потому что у Боброва прогрессировали остаточные явления от «лечения» в психдиспансере.
Иногда он переставал узнавать окружающих, нес околесицу и представлялся окружающим разными людьми — известными и не очень. Это явление обострялось особенно тогда, когда Иван Петрович сильно волновался. А волновался он, когда вспоминал все то, что с ним произошло. Анастасия пыталась сводить отца к врачу, но Бобров впал в состояние депрессии при одном только упоминании о каплях и уколах. Пришлось ограничиться лишь чаем с мятой на ночь и настойкой валерианы.
