И снова галлюциногенный жар бросил меня в прошлое. Снова мы уходили от «духов», а они шли по нашим следам, уверенные в том, что теперь наверняка нас добьют. Помощи ждать не приходилось. Комбат передал по рации, чтобы держались, что для нас запросили «вертушки»… «Что теперь?» – снова спросил Шамиль. «Теперь не бздеть», – получил он мой ответ. Плохо дело, когда начинается паника. И уже не так опасен «дух», как обезумевший от страха боец. Цепная реакция передается ко всем, и люди превращаются в стадо овец. Чтобы этого не случилось, надо занять людей любым делом. Я послал группу на рубеж, откуда ждали подхода «духов», еще несколько человек – разведать, нет ли где тропы, спуска, чтобы выйти из этой ловушки. Через полчаса они вернулись, и Корытов, которого я назначил в группе старшим, доложил, что нашли расщелину, по которой, если использовать страховочные тросы, можно рискнуть спуститься вниз. Мне предстояло решить: или принять последний бой, потому что «духи» должны появиться на ближайшей вершине минут через двадцать-тридцать и, перестреляв нас, сбросить наши трупы с обрыва. Или же сорваться в пропасть, не найдя на каком-то участке возможности спуститься… Я оставил Шамиля с тремя бойцами на прикрытии, а с остальными двинулся к расщелине. Вскоре позади послышались отдаленные выстрелы. Но мы уже подошли к расщелине. Она напоминала пасть крокодила, коварная, с острыми камнями разной величины. Они осыпались, вырывались из-под ног и с шумом скатывались в пропасть. Вперед я отправил ребят, которые имели альпинистскую подготовку. А наверху все гуще гремели очереди, наши отвечали короткими очередями. Мы отдали ребятам практически весь свой боезапас, чтобы они продержались хотя бы полчаса. …Вернулся один из альпинистов, сказал, что спуститься в межгорье можно. Лишь на одном участке метров пять – отвесная скала, придется использовать трос. «Вперед!» – подал я команду. Судьба дарила нам еще один шанс. Я дождался возвращения Шамиля и трех бойцов и пошел замыкающим. Когда я добрался до обрыва, Приходько уже спустили на веревках – это было самым трудным. И я был благодарен ребятам, потому что они это успели сделать, иначе ко всем передрягам попали бы в гнусную ситуацию: или бросать раненого, или погибать всем. И этот выбор должен был сделать именно я – командир. …Мы еще долго шли по горам, и каждый боялся, чтобы не взорвалась под ногами земля. И она все равно взорвалась, и Шаповалову оторвало ногу. Он плакал и скулил, как щенок, и умолял, чтобы мы его не бросили. Я его успокаивал и гладил по стриженой, седой от пыли, может быть, и от боли, голове. Мы, конечно, не оставили его и первым посадили в вертолет. А вторым – умершего от ран Приходько… Было ли это в тот раз, или в другой, или и вовсе вся та далекая война – долгая горячечная галлюцинация, наваждение, стиснутое в зубах безумие.
Подобно молчаливой глубоководной рыбе, появилась Елизавета Сергеевна. Я тоже, не говоря ни слова, обнажил ягодицу, но она отрицательно покачала головой.
– К тебе посетитель, – сказала она. – Умойся, и я тебя отведу.
Наверное, опять Баздырев… Но повела меня Елизавета Сергеевна не в кабинет главврача, как обычно, а в холл, где стояли два кресла, диван и унылый фикус.
На диване сидела… Паттайя. У меня подкосились ноги. Какая неправдоподобно яркая галлюцинация. Это бред… Я оглянулся. Елизавета Сергеевна уже исчезла.
– Ты?!
– Это я, Володя, – сказало видение на хорошем русском языке. – Я жива.
Она поднялась навстречу мне, в изящном черном брючном костюме, короткая модельная стрижка… И уже через мгновение повисла на моей отощавшей небритой шее. Кажется, она меня целовала…
– Мне сказали, что ты умерла! – справившись с дыханием, выдавил я. – В вашем посольстве…
– Они сказали почти правду… Я чуть-чуть не умерла. Меня спас тайский врач. Тайская медицина способна делать чудо.
– Почему ты не появилась раньше?
– Это долгая история. Я тебя искала. Узнала, что ты попал в тюрьму…
– Да, в тюрьму. А теперь в дурдоме. Прикольный у тебя бойфренд…
– Что тебе говорят врачи?
– Они говорят, что у меня шизофрения, и когда меня вылечат, то отправят обратно в тюрьму. И если ты хочешь меня отсюда вытащить, послушай меня внимательно. Ты должна позвонить по телефону одному человеку. Он очень авторитетный человек… в определенных кругах. Передай ему привет, скажи, что из меня планомерно делают идиота, барана, овощ. Скажи, что меня надо вытаскивать отсюда. Его звать Сильвио.
Я продиктовал по памяти номер телефона, который Паттайя тут же записала.
Появилась милейшая Елизавета Сергеевна и напомнила о конце свидания.
Второй наш поцелуй был более осознанный и на вкус приятный. Одичал я в мужской богадельне…
Паттайя ушла, махнув на прощание рукой. Она исчезла, как легкая дымка на горизонте океана. И я засомневался, не было ли это видение галлюцинацией, иллюзорным бредом, что вполне характерно для шизофреника и описано в истории моей болезни.
Но когда Елизавета Сергеевна похвалила Паттайю, назвав ее красивой и скромной девушкой, я успокоился. Не могут же быть одинаковые глюки, тем более у старшей медсестры.
Вечером, лежа на кровати с бешено колотящимся сердцем, я вспоминал недолгую нашу любовь, ее смертельную болезнь и могильную пустоту моей последующей жизни.
Весь следующий день прошел в нервном ожидании чуда. Сильвио должен вытащить меня отсюда. Если у Паттайи на выходе не отобрали записку с номером телефона, если она не вышвырнула ее буквально за воротами, вычеркнув из жизни небритого душевнобольного в сером больничном халате. Если она не побоится ввязываться в заведомо криминальное дело: организовывать побег человеку, обвиняемому в убийстве…
И захочет ли связываться со мной Сильвио? Все эти истории о благородной воровской дружбе – красивые сказочки для шпаны. Первая заповедь: человек человеку – волк. Да, я оказал ему неоценимую услугу, когда в тюрьме приблатненные отморозки едва об него не вытерли ноги. В неравной битве защитил его авторитет. Но добро забывается очень быстро, тем более это были не лучшие минуты его жизни.
Мне оставалось только мечтать о планах спасения. Вроде того, что:
– «прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете»;
– пророют подземный тоннель;
– устроят пожар, чтобы в суматохе организовать побег;
– отключат все электричество на территории и переоденут меня под сотрудника милиции, охранника, используя накладные брови, усы, парик;
– сделают фальшивые сопроводительные документы на поездку за пределы территории лечебницы;
– перестреляют из пулеметов, автоматов и гранатометов всех санитаров, врачей, весь персонал, включая милейшую Елизавету Сергеевну, и выведут под руки прямо по горе дымящихся трупов.
Я придумал еще с десяток фантастических способов побега, заимствованных большей частью из приключенческих фильмов, и утомился. И после узаконенного отбоя тут же лег спать.
Проснулся я среди ночи от страшного грохота. Вскочили, всполошились и обитатели палаты. Это был не разразившийся зимою гром. Это всмятку сминалось железо! И пусть бы лопнули мои уши, если моя догадка была не верна! Грохочущий дизель, лязг гусениц – танковый прорыв! «Занавес», железные ворота, отделявшие богадельню от мира, – повержены! Все, кто мог осознать это животворное событие, тут же бросились к решеткам на окнах, чтобы насладиться поистине историческим зрелищем. Ни в одну дурную голову в этот момент не пришло осуждать ночной прорыв на территорию. Ворота исчезли, они были раздавлены. Мы с восторгом проследили, как трактор, кряхтя, развернулся и, лязгая гусеницами, покатил обратно, проутюжив еще раз лежавшие на земле створки – вырванные с корнем гигантские челюсти.
В коридоре послышались голоса. Один из них, с гнусавинкой, принадлежал дежурному врачу, фамилию его никто не знал, а известен был он тем, что на своих дежурствах тихо напивался «в сиську» и никому не досаждал. Из его уст отчетливо прозвучало лишь «шестая палата». Второй голос был требовательным, с той характерной хрипотцой, которая не оставляла никаких сомнений: это Сильвио!
Зло скрежетнул ключ в замке, дверь распахнулась. На пороге стоял Сильвио собственной персоной – в своей неизменно черной с вышивкой рубахе, кожаной жилетке. Дежурный врач предупредительно включил свет в палате. За спиной моего освободителя ухмылялся парень в строгом черном костюме и с тубусом в руке. Судя по всему, он не был знатоком психиатрии. Возможно, играл на флейте.
Палата оцепенела. Еще минуту назад стоял лягушачий гвалт, а сейчас даже у дебилов слюни, текущие из безвольных ртов, вдруг застыли, как сосульки.
Найдя меня мрачным взглядом, даже не поприветствовав, Сильвио бросил:
– Собирайся!
И тут палата очнулась:
– Возьми и меня с собой!
– И меня тоже!
– Сваливаем все!
Такой сюжет Сильвио не устраивал. Доктор пытался произнести что-то грозно-предупредительное, но испугался самого себя. На авансцену аккуратно, чтобы не задеть шефа, вышел сопровождающий, ловким движением открыл тубус и вместо флейты достал из него бейсбольную биту. Аргумент был бесспорный, мои соседи по палате приуныли.
