class="p1">И козырнул, хотя голова была непокрыта. Забыл древнюю армейскую мудрость: «К пустой голове руку не прикладывают».
Я критически хмыкнул, чем ввел его в еще большее смущение.
– Сорок пятая, – кивнул я на легковой «Форд» модели 1932 года с просторным глухим кузовом и лупоглазыми фарами. – На ходу?
– Как часы работает!
– Забираю на сегодня.
– Так у вас же «эмка», товарищ капитан. У нее двигатель мощнее, она лучше бегает!
– Николай Алексеевич. Я что, спрашивал твое мнение по этому вопросу? Мы в НКВД. Слово начальника – закон.
– Будет сделано, – потупился начальник гаража. – Сейчас водителю скажу.
– Я еще рулить не разучился.
– Тогда ваша подпись на распоряжении должна быть.
Я черканул подпись на бумаге. Оставил, можно сказать, след. Уселся на кожаное сиденье в салоне. Провел рукой по обтянутому коричневой кожей рулю. Проверил уровень горючего – мне хватит. И выкатил за территорию гаража.
А через четверть часа был на Пригородном шоссе, недавно расширенном и отремонтированном. И давил с удовольствием на газ.
В быстрой езде есть освобождение от груза проблем. Пусть временное и обманчивое, но все же. Такие же ощущения, как от скачки во весь опор по степи.
Мимо пролетали перелески, деревни. Вон шествует длинная колонна пионеров, с барабаном и горном. В руках саженцы деревьев. Подвигли ребят на полезное дело – засаживать пустыри и проплешины, следы варварской вырубки еще с царских времен. Не только природе содействие, но и у мальчишек и девчонок возникает ощущение единства и участия в общем созидательном деле. Так формируются новые поколения нового мира. Надеюсь, куда более счастливого, чем наш.
На шестнадцатом километре машина свернула на проселочную дорогу, ведущую к еще дореволюционным дачным поселкам, жмущимся к озерам.
Фадей, как обычно, предусмотрел все. Тщательно нарисовал мне план местности и схему проезда. Даже крестик поставил, где оставить машину.
Я загнал «Форд» в березовый лес. Надеюсь, не разберут на запчасти, пока я по лесам на супостата охочусь.
«Эх», – только и вздохнул я, беря с заднего сиденья холщовую сумку и короткие удочки. Использовать бы их по назначению да отдохнуть на озерах дня три. Рыбалка для меня – это отрада души и, как китайцы мне причудливо объясняли на Дальнем Востоке, – медитация, то есть полное расслабление. Но все это откладывается. Сегодня удочки для меня предмет маскировки.
Я быстро преодолел полосу березового леса. Пересек грунтовую дорогу, по которой прогремел бидонами в кузове трехтонный грузовик. И минут через десять вышел на заросшую дикими яблонями и одичавшими смородинными кустами окраину дачного поселка.
Народ здесь занят дачными делами. Женский звонкий голос зовет какого-то Сережу. Над одним из участков поднимается дым – там что-то жгут.
Но мне все это неинтересно. Меня занимает одинокий домик с участком, заросшим березами. Это явочное помещение УНКВД, числящееся за особым уполномоченным. Такое наше правило – подбирать строения на самом отшибе. Откуда можно увидеть всех приходяще-уходящих, а заодно смыться в леса. Это называется контроль оперативного пространства.
Только все эти премудрости легкомысленному «Моисею» чужды. Он сейчас беззаботно, как настоящий дачник, топал от дома в сторону леса.
Я вытащил из сумки бинокль и рассмотрел объект. Одет в украинскую белую вышиванку, широкие холщовые брюки, на ногах высокие резиновые сапоги. На голове соломенная шляпа. С усами и бородкой, он походил на знаменитого селекционера Мичурина, только помоложе. На лице безмятежность и радость. В руке – сачок для ловли бабочек. Энтомолог хренов, коленвалом ему по хребту!
Хижняк сошел с дороги и ступил на виляющую в смешанном сосново-березовом лесу тропинку. Оглядывался по сторонам, время от времени махая сачком. Ну что, сам он мне в руки идет.
Примерно прикинув траекторию движения фигуранта, я углубился в лес. Рванул сильно вперед. Вышел на тропинку и тоже максимально беззаботно отправился навстречу объекту.
Вскоре мы сошлись, как две кильки в Черном море.
– Наше вам почтение, – улыбаясь глупо во весь рот, раскланялся я.
За городом на Руси принято приветствовать незнакомых встречных людей.
Хижняк настороженно посмотрел на меня и что-то буркнул якобы приветственное.
– Хороший день для клева. Только вот припозднился, – пожаловался я, останавливаясь прямо перед Хижняком, но не так, чтобы бесцеремонно заслонить проход.
– Дождь будет, – буркнул Хижняк. Видно, что ему хотелось отделаться от нежданного назойливого собеседника, но правила вежливости требовали что-то сказать. – Много не наловите. Да вы даже и ведра не взяли.
– Зачем мне ведро? – пожал я плечами.
Огляделся – вокруг ни души. Шагнул навстречу. Бросил удочки. И врезал ему под дых.
«Моисей» крякнул и повалился на землю.
Я быстренько связал ему руки. Запихал кляп в рот. Потом, когда он слегка отдышался, вздернул его на ноги, ткнул револьвером в бок и сказал:
– Идем тихо. Не кричим и не мычим. Иначе стреляю. Доступно разъяснил?
Хижняк отчаянно закивал.
Я поднял удочки – не оставлять же. Поправил сумку на плече. Как всегда, рук не хватает.
Добрый разговор у нас состоялся в ближайшем овраге, поросшем соснами. Я повел его в привычном стиле, когда необходимо узнать много, а времени мало. Вдавил в его шею ствол нагана.
Хижняк оказался натурой чувствительной и тонкой. Не зря его к эфемерным бабочкам тянуло. Только он продышался после вынутого кляпа, как сразу истерика и мольба:
– Не убивайте! За что?! Я ничего не сделал! И денег нет!
– Я капитан Ремизов. Слыхал?
Хижняк побледнел еще больше. А потом вдруг расслабился и воодушевился:
– Но я же на вас работаю! Мы с Ефимом Давидовичем…
– Знаю, что вы с Грацем друзья-товарищи. Занят он. Так что говорить будем вдвоем. А для затравки скажи-ка, кто и как тебя внедрил во вредительскую организацию на «Дизеле»?
Ну а дальше разговор пошел в атмосфере полного взаимопонимания. Раскололся Хижняк моментом. Только тянул время нытьем и заверениями в верности, преданности и готовности на сотрудничество.
Потом он сидел в машине. Строчил чистосердечное признание о том, как и кто заставил его оговорить руководство завода «Пролетарский дизель». И как он сам стал жертвой нечистоплотных сотрудников областного УНКВД.
И что с ним дальше делать? Оставлять в поселке нельзя. Такая склизкая тварь – сейчас запуган, уверяет в преданности. Но как очухается, тут же побежит докладывать Грацу. Мол, защити, отец родной.
– Прими суровую картину мира, Дарий Данилович, – начал я увещевания. – Ты сейчас меж двух огней попал. Раздавят тебя, как гриб-поганку сапогом. Как только Грац узнает, что ты со мной якшался, он тебя просто застрелит, как лишнего свидетеля. И повесит еще один труп на мифических врагов народа – на кого захочет.
Хижняк судорожно вздохнул.
– Когда у вас новая встреча с Грацем? – спросил я.
– Завтра. Говорил, что еще бумаги
