на столе? – спросил Завьялов.
– Грязная посуда, – стала припоминать следовательница. – А еще – пустая бутылка и два стакана. И какие-то объедки.
– А бутылка из-под чего? – уточнил Завьялов.
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – Бутылка, и все тут… С какой-то нерусской надписью, – припомнила она. – Точно, с нерусской. Анисимов еще сказал: вот, мол, пили нерусскую водку.
– Ну, а документы убитого вы искали? – спросил Завьялов.
– Да, – кивнула девушка. – Искали. Но ничего не нашли. Ни в карманах убитого, ни в комоде – нигде.
– В деле упоминается, что к убитому накануне приходил какой-то человек, – сказал Завьялов. – Я ничего не перепутал? Все так и было? Приходил?
– Ну да, приходил, – не очень уверенно подтвердила следовательница. – Я же записала в деле…
– Да, конечно, – согласился Завьялов, изо всех сил стараясь не рассердиться на девушку, не рассмеяться и даже не выругаться – и все это одновременно. – В деле так и записано… Но там нет никаких примет этого гостя. Как он выглядел, сколько раз приходил к убитому… Может, убитый что-нибудь рассказывал о нем соседям, называл его по имени или прозвищу, может, этот гость общался с соседями… Вот видите, сколько вопросов, а ответа – ни одного. А ведь все это очень важные вопросы! Потому что этот гость не просто сам по себе гость, а подозреваемый! Очень может быть, что именно он и убил Афанасия Рыбакова! Не факт, конечно, но все же. Так вот: может, соседи вам говорили что-нибудь этакое, а вы не записали в протокол? Постарайтесь припомнить.
Завьялов не был охотником до длинных речей и потому, закончив монолог, ощутил, что утомился.
– Нет, – испуганно покачала головой следовательница. – Ничего такого мне не говорили…
Ярошенко, испытывая неловкость из-за того, что его сотрудница ничем не может помочь, досадливо крякнул.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся ему Завьялов. – В общем и целом – все хорошо. Нужно только еще разок побывать на месте происшествия. Посмотреть, что к чему, пообщаться с народом… Вот я сейчас туда и отправлюсь. Вместе с вашей сотрудницей – если вы не возра-жаете.
– У нас имеется машина! – подполковник явно обрадовался, что наконец-то хоть чем-то может реально помочь Завьялову. – На машине – это мигом. Ну, а она, – он кивнул на следовательницу, – покажет, куда надо ехать!
– Вот и чудесно! – еще раз улыбнулся Завьялов.
Конечно же, убитого Афанасия Рыбакова уже давно успели похоронить, а в его комнате – прибраться. Поэтому – какой уж тут дополнительный осмотр места происшествия? Более того, в квартире уже проживали новые жильцы.
– А мы по закону! – горячо заверили они Завьялова. – Нам разрешила советская власть! Мы не самоуправно!
Завьялов лишь махнул рукой и ничего не сказал. Оставалась одна надежда – может, кто-нибудь из соседей припомнит какие-то интересные штрихи и моменты в деле убийства Рыбакова. Соседи – они народ бдительный и внимательный, надо только найти к ним нужный подход и задать правильные вопросы.
И тут-то Завьялову повезло – он отыскал такого соседа. Вернее сказать, соседку. Это была женщина средних лет с усталым лицом и большими натруженными руками, по виду солдатка.
– Муж-то воюет? – спросил у нее Завьялов.
– Может, воюет, может, уже отвоевался, – ответила женщина и вздохнула. – С сорок первого ни одного письма.
– Ну, это еще ничего не значит! – успокоил ее Завьялов. – Мало ли… Да и куда было писать? Немцев только-только прогнали из города. Значит, напишет. А может, уже и написал. Да только военная почта – она неспешная. По себе знаю.
Женщина промолчала, думая о своем.
– Одна проживаете или как? – спросил Завьялов.
– Две девчонки у меня, – встрепенувшись, ответила женщина. – Четырнадцати и восьми лет.
– Большие уже, – усмехнулся Завьялов. – То-то батьке будет радость, когда вернется. Не успеешь руками развести, как и замуж отдавать.
– Лишь бы вернулся, – печально покачала головой женщина.
– Обязательно вернется! – заверил Завьялов. – Войне-то скоро конец. Вон как драпают фашисты. Да, а звать-то вас как?
– Алевтиной, – ответила женщина.
– У меня вот какое к вам дело, Алевтина, – сказал Завьялов. – Я насчет убийства вашего соседа…
– Так ведь уже у меня спрашивали, – ответила женщина. – А больше мне и сказать нечего. Что знала, сказала, да ничего особенного я и не знаю.
– Как знать, – не согласился Завьялов. – Может, сказали, а может, чего и позабыли. Поэтому-то я и хочу задать вам парочку вопросов.
– Задавайте, если надо, – спокойно ответила Алевтина.
– Я вот что хотел спросить, – сказал Завьялов. – Насчет гостя, который приходил к Афанасию незадолго до убийства… Ведь приходил же?
– Ну, приходил, – неуверенно подтвердила женщина.
– А вы его случайно не запомнили в лицо? – спросил Завьялов. – Смогли бы в случае чего опознать?
– Да для чего же мне его запоминать? – Алевтина даже удивилась такому вопросу. – Замуж мне за него выходить, что ли? Человек как человек. Мужчина. Вроде как не слишком старый. Высокий. Да и видела-то я его лишь мельком. Мало ли кто к кому приходит?
– А сколько раз вы видели его у Рыбакова? – спросил Завьялов. – Один, два, три?..
– По-моему, один раз, – попыталась припомнить женщина. – Или два… Нет, не припомню.
– Ну, а, может, вы запомнили какую-то особенность в этом мужчине? – с надеждой спросил Завьялов. – Скажем, он хромал или, может, у него имелся на лице шрам или еще что-нибудь запоминающееся.
– Нет, ничего, – покачала головой женщина.
– А я видела! – вдруг раздался откуда-то тонкий девчоночий голосок. – Я видела этого дяденьку!
Завьялов оглянулся. За спиной у него стояла худая светловолосая девчушка лет четырнадцати.
– Ты кто? – спросил у нее Завьялов.
– Людка, – отрекомендовалась девчонка.
– Моя старшая, – сказала Алевтина. – Ступай отсюда! Не видишь, взрослые разговаривают!
– Не-не-не! – запротестовал Завьялов. – Лучше подойди поближе. Вот так… Так ты говоришь, что видела того дяденьку?
– Да, видела, – подтвердила Людка. – Я даже с ним один раз поздоровалась. Здрасьте, говорю, дяденька! А он улыбнулся и дал мне шоколадку. Вот! Мама, помнишь, я принесла домой шоколадку? Ты еще спрашивала, где я ее взяла. А я сказала, что мне дал один дяденька. Так это он и дал.
– Значит, хороший дяденька? – спросил Завьялов у девчушки.
– Хороший, – подтвердила