Так что дела понемногу двигались, и скоро Килимано со своим сыном обзавелись небольшой недвижимостью в центре города. Через какое-то время в их квартиру постучались двое полицейских и без обиняков рассказали об их проделках за последний год. И, усмехнувшись растерянности старого масаи, заявили о том, что он обязан платить с каждого дела лично им, если не хочет закончить свои дни в кенийской тюрьме, где заключенные редко доживают до конца срока.
Так они получили «покровительство» в виде начальника участка и его заместителя. Впрочем, в таком сотрудничестве имелись определенные плюсы: полицейские действительно делали все возможное, чтобы родственный тандем существовал как можно дольше, а вместо них забирали других, которые и отбывали наказание. Нельзя было сказать, что арестованные были совершенно безгрешны (потолкавшись в городе, Мараби успел понять, что таких здесь не бывает), просто на данный момент тем повезло меньше, чем ему самому, и еще непонятно, как сложится его собственная судьба в ближайшее время.
Полицейским причиталась третья часть их добычи, но даже того, что оставалось, было достаточно, чтобы чувствовать себя настоящими богачами. Денег хватало на хорошую еду и на удовольствия, благо, что «удовольствиями» были забиты все центральные улицы: разных возрастов и цвета кожи. Но Килимано всегда оставался верен себе: он предпочитал высоких чернокожих проституток, которые напоминали ему женщин его племени.
* * *
Этот турист как будто бы ничем не отличался от всех остальных. Однако едва Килимано его увидел, как тотчас у него зародилась тревога, причину которой он не сумел себе объяснить. Просто предчувствие, и все! Старый масаи справедливо полагал, что от белых одни неприятности. Однако не удержался от соблазна, когда тот, открыв бумажник, засветил доллары. И долларов было много.
Тревожное предчувствие Килимано было сродни тому чувству, которое возникает во время охоты: заставляет обернуться на прыгнувшего льва за тысячную долю секунды и подставить копье под его незащищенное брюхо.
Едва Килимано посмотрел на этого белого, как понял, что неприятностей не избежать. Однако он ничего не мог поделать с собой. Судьба как будто бы уже взяла его за руку и тянула на опасную тропу.
Поддавшись предчувствию, он даже взял телефон, чтобы предупредить сына о возможной опасности, но потом передумал. Его сын – масаи, и этим все сказано. В семь лет, как и положено в их племени, он ушел в саванну в одиночестве, где провел долгие полгода наедине с природой: спал на земле, укрываясь лоскутом ткани, а ел только то, что ему удалось добыть. Так что вернулся он в племя уже совершенно другим: окрепшим, вытянувшимся, и только многочисленные шрамы на его теле свидетельствовали о том, что кусок мяса доставался ему не без труда.
Едва ли не каждый день Мараби мог погибнуть как от клыков льва, так и от зловонных мух, что тучами летают над саванной. Его мог затоптать обезумевший слон, его могли задрать гиены, которых всегда невероятно много в саванне. Сын мог погибнуть в пасти крокодила, когда перебирался через реку вброд, мог стать жертвой враждебного племени, у которого в большом почете человеческие черепа. Мог просто погибнуть от истощения или от жажды. Но Мараби, несмотря ни на что, вернулся, избежав множества опасностей и обманув столько же смертей. При этом, несмотря на малый возраст, он сумел проявить себя как настоящий мужчина. Выжить ему помогла способность растворяться в саванне, становясь одной из ее составных частиц. Если нужно было стать хищным зверем, он становился им, побеждая противника; если следовало спрятаться от преследующего его хищника, он становился камнем. Так что же ему сейчас помешает почуять в этом белом человеке опасность? Если она действительно настоящая, он просто отойдет в сторону; если же таковой не будет, белый турист станет очередной их жертвой.
* * *
Белый человек оказался точно в том месте, на которое указал отец. Высадившись из машины, турист махнул на прощание водителю и направился в сторону парка. Ему предстояло пройти мимо сносимых домов, на месте которых предполагалось выстроить современный гостиничный комплекс. У нынешнего хозяина земельного участка денег хватило только на то, чтобы подвести на территорию строительную технику и приволочь огромный башенный кран, стоявшие теперь металлическими памятниками захиревшему строительству. Наполовину разграбленая техника лишь дополняла убогий строительный ландшафт, делая его еще более унылым и бестолковым.
Крыши домов были обрушены, что совершенно не мешало бродягам присмотреть эти дома для ночлега, благо что дожди в Кении весьма редкое явление, а температура не опускается ниже двадцати градусов. Так что бродяги считали брошенные жилища едва ли не пятизвездочными отелями. В округе это место называли Маленький Масаи, по подавляющему числу населявших его бродяг.
Днем дома казались вымершими, зато вечером они оживлялись разношерстным народом: из глубины строений звучала музыка, слышались удары барабанов, и порой казалось, что эти дома стали пристанищем странствующих музыкантов. Нередко в Маленьком Масаи происходили убийства, а без поножовщины не обходилось и дня. Это было таким же признаком праздника, как прыжки масаи, которыми они демонстрировали свою ловкость и необузданный темперамент. Порой стычки между соплеменниками были настолько серьезными, что сюда не отваживалась соваться даже полиция, а уж если и заявлялась, то всегда с нешуточным подкреплением и непременно вооруженная автоматами.
Белых и вовсе тут не встречалось. В этом районе они были такой же диковинкой, как снегопад в пустыне Сахара. Так что туристы, информированные о Маленьком Масаи, предпочитали делать солидный крюк, чтобы даже ненароком не столкнуться с его обитателями. Забрести сюда мог разве только какой-нибудь недотепа или искатель острых приключений, чтобы пощекотать себе нервы, а таких авантюристов всегда хватало во все времена и на всех континентах.
На первый взгляд этот белый представлял собой весьма легкую добычу. За все то время, что Мараби шел следом за ним, считая шаги до Маленького Масаи, турист ни разу не обернулся, словно у него вдруг отказали все органы чувств и исчезло ощущение опасности. Но все-таки настораживала его походка – ленивая и одновременно пружинистая; такая бывает у человека, тренированного долгими переходами. Обычно так по саванне передвигаются опытные охотники.
Мараби почувствовал легкое возбуждение, какое появляется при преследования опасной, но желанной добычи. Вот сейчас белый свернет за угол, для того чтобы выйти на главную улицу, но все дело заключается в том, что проходить ему придется через разрушенное здание, в подвалах которого сгинула не одна загубленная душа. Мараби даже принялся считать количество шагов, оставшихся до угла здания, и когда турист свернул туда, испытал невероятное облегчение.
Мараби сунул руку в карман. Пальцы наткнулись на стальную прохладу пистолета. Оружие было настолько старым, что вороненая сталь рукояти была стерта до белых пятен. Пистолет имел богатую биографию: помнил войну буров с англичанами, прошел через десяток колониальных войн, чтобы наконец оказаться в кармане подростка-масаи. Ствол был раздут от огромного количества выпущенных пуль, но даже в таком состоянии оружие не потеряло своей убойной силы. Возможно, что стрельба из него не была такой точной, как сто лет назад, в лучшие годы, но глупо было бы полагать, что он промахнется с расстояния в два метра.
В Африке солнце садится быстро, а в горах, на высоте более полутора тысяч метров, где расположился город Найроби, оно опускалось и вовсе стремительно. Еще каких-то пятнадцать минут назад солнце находилось почти в зените, досаждая зноем и нестерпимым светом, а сейчас между высотными зданиями банков сияла лишь его крона, окрашивая торговый центр в пурпурный цвет.
Вместе с наступлением вечера улицы города пустели, словно их подметали метлой. Точнее, многошумная жизнь как бы меняла свою направленность, перемещалась в пригородные лачуги, да еще в развалины близ торговой площади, которые уже оживали с первыми ударами барабанов. Кто-то громко и гортанно заорал (у всякого, кто мог слышать подобный крик, в жилах застывала кровь, но в действительности именно так масаи встречали своего ночного бога), а женщины с чувством и на несколько голосов затянули свою нехитрую мелодию.
Мараби вынул пистолет, уже понимая, что вряд ли отпустит от себя белого и его участь – как и многих других, кто проходил в этот неурочный час через разрушенные строения, – быть похороненным в одном из подвалов обветшавшего здания. Экскаваторы разровняют землю для новых построек, а неотпетая душа белого будет бестолково шарахаться по выстроенному торговому комплексу и пугать своим бестелесным видом сторожей да всякого припозднившегося прохожего.
