— Подобное не исключено. Но существует двухлетняя гарантия, что ничего подобного в течение указанного срока не произойдет. Деструктивные процессы в лицевых тканях возможны, но я не думаю, что это будет интересовать вас по истечении двух лет.
— Я вас понял, мистер Гапоненкофф.
То есть окончательное разрешение вопроса — подписание контракта и сопутствующие процедуры — назначаются на седьмое?
— Да. Но вы понимаете, мистер Панитаиди, что в таком щекотливом деле, как это, и в такой стране, как Россия, ничего нельзя утверждать определенно. Думаю, что после семнадцатого августа всему миру стало понятно, что русский рынок — это как «русская рулетка», каждая попытка может стать роковой.
— Вы меня пугаете?
— Что вы! Мне это просто невыгодно.
Я хочу быть с вами до конца откровенным, вот и все.
— Я понимаю.
— Вот и прекрасно.
— А что, вы действительно считаете американок крайне непривлекательными?
— Конечно, американские мужчины иного мнения, но тот, кто всю жизнь жил в России, не может быть с ними солидарен.
— А что вы думаете о гречанках?
— Я о них вообще не думаю. Ведь я не грек, мистер Панитаиди.
— Ну хорошо.
— Одним словом, мы договорились. Надеюсь, госпожа Соловьева не будет возражать. Вы знаете, как говорят у нас в России, баба с возу — потехе час…"
* * *
— А вот последнюю фразу я хорошо понял, — сказал отец Велимир, комкая пальцами рукав ризы. — Очень остроумный человек.
Тем более что последняя фраза была сказана по-русски.
— Наташка, теперь ты до конца поняла, что это такое? — медленно спросил Влад, искоса глядя на девушку. — Ведь, если не ошибаюсь, твоя фамилия Соловьева?
Она сидела с совершенно ничего не выражающим каменным лицом и, чуть покачиваясь, смотрела в одну точку, туда, где у стены сидел Наполеон и играл с хвостом кота Тима, аморально развалившегося в немыслимой для любого нормального, то бишь средней ленивости кота, а именно на спине. Кот нисколько не протестовал против подобной беспардонности, наверное, потому, что превентивные меры были слишком утомительны для его изнеженного организма.
— Какой он у вас ленивый, — наконец сказала Наташа. Пугающе спокойно, обыкновенным, совершенно без иронии или какого бы то ни было выражения. А потом нежно улыбнулась Владу и спросила мягко и вкрадчиво:
— Ты их всех убьешь?
— Будет видно. Так ты сделаешь, как я сказал?
— Влад, если этих козлов.., если ты не разберешься с этими ублюдками, то это сделаю я сам, — произнес отец Велимир. Впрочем, какой там еще отец Велимир.., обличье священника слетело с него, как слетает риза, а под ней обнаруживается камуфляжная форма спецназа. Глаза Афанасия Фокина вспыхнули жестоким огнем гнева, как, должно быть, они сверкали в Афгане и Чечне. Впрочем, нет.., там был иной Афанасий Фокин — холодный, отлаженный до идеала, до совершенства механизм убийства. Эти несколько лет изменили его, как только это вообще возможно с такими людьми, как он и Свиридов.
— Какой добрый пастырь, — грустно сказал Владимир. — Ну что.., будет видно, что делать дальше.
В комнату тихо вошел Илья и остановился, неподвижно глядя на них. Отец Велимир посмотрел на него с явным недоумением и интересом, а потом спросил:
— А кто это тебя так?
— Они уже проходят курс лечения, — глухо ответил тот. — Кое-кто в больнице, а кое-кто и на том свете.
— Люди Лукинского?
— Ты догадлив по-прежнему, несмотря на спой священнический сан, — за Илью ответил Влад. — По-моему, они сломали ему нос.
— Ага, — ответил брат, усаживаясь рядом с Наташей. — Ну и денек был, боже мой.
— Ты вовремя вспомнил о боге, — уже несколько отойдя от приступа безудержного слепого гнева, назидательно произнес отец Велимир. — Он сумеет должным образом врачевать твои раны, сын мой. А что касается твоего носа, то я рекомендую тебе сделать маленькую операцию у доктора Русского из частной клиники «Гален». Замечательный специалист. Я как-то прибегал к его услугам, когда один нечестивый христопродавец, будучи во хмелю, посмел возложить на меня персты…
— Это когда муж твоей прихожанки, которую ты замечательно исповедовал.., очевидно, изгонял беса, да так, что она орала на всю церковь.., в общем, когда он врезал тебе твоим собственным кадилом, а потом он и трое его друзей попали в реанимацию? — саркастично спросил Влад. — Да, было дело.., как во святой обители священника обидели.
— Вот именно, — подтвердил тот, подозрительно косясь сначала на заговорившего стихами Свиридова, а потом на Наташу, которая все это время улыбалась бездумной легкой улыбкой, которая у искушенного в психологии человека вызвала бы тревогу за ее рассудок. Такого человека, как, напри-1 мер, Фокин или Свиридов.
— А этот доктор Русский.., он что, в самом деле хороший специалист? — гундосо проговорил Илья.
— Я думал, ты спросишь, в самом деле ли он русский? — ухмыльнулся святой отец. — Нет, хирург он просто великолепный. Только берет много Иван Израилевич, иудейская душа, — горестно посетовал отец Велимир. — С меня за чуть попорченную мор.., личину столько содрал, что страшно вспомнить.
— Это не проблема, — почему-то имитируя американский — именно американский, а не английский — акцент, протянул Свиридов. — Об этом позаботился господин Гапоненков. Возьми там, Илюха, из аванса, который он мне дал, сколько потребуется, и дуй заштопывать себе физиономию.
— Давай я ему звякну, — предложил отец Тук, — а то у него там запись на несколько недель вперед, а если я позвоню, то примет не сегодня-завтра.
— Звони.
Священник меланхолично вытянул из-под рясы «сотовик» «Nokia», игнорируя лежащий рядом на столике домашний телефонный аппарат, и, быстро набрав номер, после короткой паузы провещал в трубку:
— А, привет, дочь моя. Будь добра, благоволи позвать к трубочке Ивана Израилевича. Ну да. Кто говорит? Скажи ему, что говорит отец Велимир из Воздвиженского собора. Вот именно. Да поживее, дочь моя, благо душа алчет услышать, что ответит мне благородный целитель на скорбь мою.
Бесспорно, в иной ситуации буффонада неунывающего отца Велимира вызвала бы как минимум улыбки на устах свидетелей этого забавного разговора, но сейчас Наташа каким-то деревянным движением, так не идущим к ее стройной, легкой, изящной фигуре, повернулась к Владу и произнесла:
— А я вспомнила этого Панитаиди. Он приезжал к нам в прошлом году как раз перед кризисом. Такой маленький, черный, похож на грузина, носатый.
— Иван Израилич? — заорал в трубку отец Велимир. — Шолом алейхем, дорогой!
А что голос такой сумбурный? Маца, что ли, кончилась? Шутка, шутка. У тебя как сейчас со временем? Туго.? Ну ладно тебе. Тут нужно поправить нос одному молодому человеку, попортили ему. Такая вот хава нагила получается. Нет, он не мой прихожанин…
— Я не знаю… — тем временем говорила Наташа, — он, конечно, обращал на меня внимание, но не так, как, скажем, на Олю Любимову.
— А где сейчас эта Оля?
— Она уехала по контракту.., в Грецию. — Наташа выговорила это и осеклась, а потом нерешительно взглянула на Свиридова и медленно выговорила, все так же не сводя с него тревожных темно-синих глаз:
— Володя, ты что, думаешь.., она…
— Я ничего не исключаю, — ответил он. — Ничего.
— Ну все, прекрасно, договорились, — добродушно проскрежетал в трубку Фокин, оживленно жестикулируя, — мое тебе отеческое благословение, сын мо… А-а-а-а, ты же другого, значится, вероисповедания… что-то я запамятовал. Ну, тогда передавай привет ребе Герш-Меиру.., как его… Ройтману. Когда заглянешь к нему в синагогу, в смысле. Ну да. Спасибо… Ну, счастливо.
— Ну что? — спросил Влад с ироничной усмешкой.
— Завтра в полдень подъехать к нему в клинику. Все сделает, и недорого, все-таки я ему оказывал неплохие услуги в свое время и еще могу быть полезен.
— Ну и артист ты, Афоня, — сказал Свиридов и отшвырнул в сторону ожесточенно мусолящего штанину его брюк Наполеона. — Просто иногда зависть берет.
Тот долго и пристально смотрел на серьезное и печальное лицо Свиридова с горько скривившимся уголком рта, потом тяжело хлопнул его по плечу и произнес:
— Все будет хорошо, Влад. У тебя всегда была интуиция.., лучшая даже в «Капелле»…
Неужели она не говорит тебе, что и с Илюхой, и с Наташкой все будет замечательно.
— Если так и произойдет, то я приду к вам на исповедь, святой отец, — внезапно произнесла Наташа.
Тот самодовольно ухмыльнулся, и в этот момент Влад добавил неподражаемым тоном, каким слова Фрунзика Мкртчяна касательно калыма за невесту: «Двадцать баранов, холодильник финский и бесплатная путевка» — дополняет Владимир Этуш:
«В Сибирь»:
— Вместе с Илюхой.
Глава 11
УМЕРЕТЬ И ВЕРНУТЬСЯ
Прием, организованный Лукинским по поводу приезда его греческих партнеров, был действительно великолепен. У Михаила Борисовича был определенно некий дар из любого события в своей жизни устраивать искрящийся роскошный фейерверк.
