— Да тебе лечиться надо, брат, — спокойно сказал Свиридов, с интересом, но без малейшего трепета наблюдая эту сцену с прямо-таки шекспировскими монологами.
— Ну вот.., а ты говоришь, что я проиграл, — продолжал Гапоненков, трагически кривя и без того перекошенную физиономию с выстукивающими ритм зубами. — Нет, я выиграл, я победитель, а потому я имею полное право убить тебя.
Он поднял пистолет и прицелился в Свиридова, лязгая нижней челюстью, но вдруг его лицо перекосилось — можно сказать, что от боли, но нет, скорее от изумления, от неверия в то, как подобное могло произойти.
Потому что он мгновенно осознал, что это конец.
Его ноги подломились, и он упал лицом вперед, уткнувшись носом прямо в ботинки Влада, и тут же затих. Ведь в спине его торчал всаженный на всю длину скальпель, а на белоснежном пиджаке стремительно набухало и ширилось багровое пятно…
— Я ведь действительно любила его, — грустно сказала Наташа, которая стояла за спиной Гапоненкова.
Из угла смотрел все еще повизгивающий доктор Русский и его похожий на перепуганную крысу ассистент, а он, Влад, почему-то подумал, что Наташа относится к тому достаточно редкому сорту женщин, которые обнаженные еще прекраснее, чем в самой роскошной и элегантной одежде…
— С Восьмым марта тебя, Наташка, — медленно выговорил он, — мои наилучшие пожелания.
— Спасибо, — она слабо улыбнулась и погладила его пальцами по плечу.
Он коснулся губами ее щеки и снова вспомнил слова Атоса из бессмертной книги Дюма: «Любовь — это такая игра, в которой победителю достается смерть».
И она досталась ему. Правда, старик Дюма вкладывал в эту фразу совершенно иной смысл, но формально.., формально все получилось так, как говорил Атос.
Дверь распахнулась, и ввалился отец Велимир, держа в руках полузадушенного санитара.
— Влад, иди посмотри, кого этот ублюдок мариновал в предбан… О, чер-р-р-т!
Взгляд Афанасия коснулся Наташи, и глаза богобоязненного служителя культа тут же пошли навылет из отведенных им орбит.
— Кого? — почти равнодушно спросил Свиридов.
Фокин подтянул за собой носилки, откинул простыню с тела лежащего на них человека, и взглядам Наташи и Влада предстало лицо Ильи. Прооперированное, с выпрямленным и ставшим даже более правильным и симпатичным носом и почти незаметно сшитой нижней губой, к которой в свое время на славу приложился, простите за невольный каламбур, Слава.
— Ну что я могу сказать? — выговорил Влад и повернулся к съежившемуся под его взглядом доктору Русскому:
— Хорошо поработал, Иван Израилевич. Золотые у тебя руки. Спасибо за брата.
Иван Израилевич горестно вздохнул при словосочетании «золотые руки» и, еле сдерживая слезы боли и жгучей досады, посмотрел на кисть своей правой руки…
— А под кого хоть ее собирались лепить? — спросил Влад, глядя на поминутно меняющегося в лице хирурга.
Тот открыл было рот, но по губам пробежала губительная судорога, и, мертвенно побледнев и болезненно выкатив глаза, Иван Израилевич откинулся назад и потерял сознание.
И все-таки не получилось той любви, на которую мог надеяться Влад еще несколько дней назад. Слишком многое вспоминалось с горечью и болью, чтобы Владимир Свиридов обрел в лице Наташи по-настоящему любимую и любящую его женщину.
Может, это произошло просто потому, что он не сумел распознать в себе настоящее чувство. Он не допустил того, чтобы она стала действительно нужной и единственной.
Наверно, не такой он человек, подумал Влад после всего этого.
Конечно, и Илья не мог, да и не хотел продолжать отношения с Наташей. Хотя и очень мучился и даже впал в запой, из которого его, впрочем, быстро вывел отец Велимир, который пару раз благословил непутевого духовного отпрыска своим здоровенным кулачищем. Влад, который достаточно прохладно относился к воспитанию брата — все-таки двадцать три года парню, — все же признал, что десница пастыря Воздвиженского собора поистине благодать божия.
Незадачливый любитель свежеприготовленных эрзац-суперзвезд господин Панитаиди в панике умотал в Грецию, сорвав подписание контракта. Михаил Борисович Лукинский был страшно разгневан, но потом сменил гнев на милость, узнав, что на родине «преуспевающий греческий бизнесмен» был арестован за нарушение налогового законодательства и махинации с ценными бумагами.
Архип, Тумба и Келлер прошли курс лечения в больнице, но по выписке двое последних узнали, что они уволены — Михаил Борисович решил отказаться от их услуг по вполне понятным причинам.
Кстати, о Лукинском. Он резко охладел к Наташе и теперь, со смертью Гапоненкова и демонтажем «золотой» правой ручки Ивана Израилевича Русского, больше не собирался коллекционировать двойников известных красавиц. Более того, он охладел не только к Наташе, но и вообще — в самом что ни на есть утилитарном и прямом смысле этого слова. Потому как спустя неделю попал в авиакатастрофу. Согласитесь, в подобных обстоятельствах можно коллекционировать разве что венки на могилу.
Впрочем, нельзя сказать, что мир потерял самого достойного человека.
О девушках с загородной виллы Лукинского ничего не слышно. Дай бог, чтобы им повезло и побочные эффекты операции доктора Русского не сказались на их ослепительной внешности. Хотя, к несчастью, шансов на то не очень много…
Наташа по-прежнему работает в «Сапфо». Разумеется, после того как она рассталась с Ильей и не заладилось с Владимиром, она недолго прозябала в одиночестве.
Илья видел ее на темно-зеленом «Ауди» с каким-то представительным молодым господином крайне делового вида. После этого он нажрался с горя в каком-то кафе, а потом пришел к Владу попросить его об одном маленьком, но жизненно важном одолжении. А именно — несколько осложнить беззаботное существование этому самому господину на «Ауди», дав ему понять, что Наташа — девушка не в его вкусе.
После чего Илья лег спать, а наутро так и не смог вспомнить, о чем же он, собственно, просил Влада.
Впрочем, будет несправедливо не отметить того, чья жизнь после всей этой истории изменилась коренным образом.
Это Наполеон. Он порвал в клочья свою любимую треуголку и номинально потерял право носить гордое имя великого французского императора.
