Штамповка Константина не интересовала. Он с головой окунулся в комсомольскую работу.
Даже теперь, пройдя без малого все ступени «идеологического роста», Гридин не мог понять, как он умудрился тогда не разглядеть ту же ненавистную ему штамповку во всем, что его окружало: в красных, как вымокшие в крови куски марли на задворках полевого госпиталя, лозунгах; в растиражированных портретах генсека; в имени Ленина, присвоенном университету, льнокомбинату, кожевенной фабрике, депо; в бланках протоколов, уставах, текстах выступлений, значках, униформах… Во всем была штамповка, ограничивавшая мысль, творчество, свободу. И он, Гридин, стал винтиком в громоздком механизме этого «парогидравлического» молоха.
Комсорг, член бюро, комитета, райкома, горкома ВЛКСМ в Казани… Член факультетского бюро, комитета комсомола института, комсорг факультета экономики и организации строительства в Москве, где он стал студентом МИСИ в 1968-м. С 1972-го — член КПСС. Секретарь комитета ВЛКСМ (на правах райкома), член райкома, МГК ВЛКСМ…
Собрания, конференции, съезды, молодость…
Сын фронтовика, из рабочей семьи, воин-десантник, пришедший с производства, взысканий не имел, награжден Почетной грамотой ЦК ВЛКСМ, ленинский стипендиат — дорога впереди была накатанной, и вела она прямо в коммунизм.
Все каникулы он проводил в Казани, где оставалась больная мать. Но сыновний долг был лишь наполовину тому причиной. Зимой 1972 года повстречалась ему в поезде татарочка Соня, без году неделю тому окончившая Пермское хореографическое училище и принятая в балетную труппу Казанского театра оперы и балета.
Любовь делает людей слепыми.
Сестра Гридина Людмила училась в Ростове, там собиралась выйти замуж. После смерти матери, весной, квартира на Пионерской стала свидетельницей пылких объяснений и страстей. Артистка кордебалета Соня Маликова мечтала пробиться в солистки; учился и заправлял институтским комсомолом Константин. Неурочное время они посвящали поездкам друг к другу, строили планы совместной жизни, бесконечно предавались любовным утехам, и будущее казалось обоим ясным и неоспоримым…
Приморский губернатор избегал этих воспоминаний. Грех за порушенную его предательством любовь всю оставшуюся жизнь мешал Гридину считать себя порядочным человеком.
В марте семьдесят третьего на городской конференции внимание делегата от Бабушкинского РК КПСС Константина Гридина приковала молодая красавица. Она стояла у окна и держала в руке шоколадку «Белочка», не решаясь ее съесть при товарищах по партии. Черные как смоль волосы, такого же цвета глаза с поволокой, гладкая белая кожа, зрелая, развитая фигура — все в ней было привлекательным, настоящим; миниатюрная Соня Маликова с ее девчоночьими косичками проигрывала этой Суламифи по всем статьям. Сердцеедом Константин не был и не вспомнил бы о красавице после очередного голосования. Но Дина, ко всем ее прочим достоинствам, оказалась… единственной и горячо любимой дочерью небезызвестного в высокопоставленных партийных кругах секретаря МГК Ивана Вениаминовича Дорохова.
Это меняло дело. И сулило изменить жизнь.
Через месяц молодой коммунист, кандидат на руку и сердце Дины Дороховой, без пяти минут выпускник МИСИ Константин Гридин был представлен в сановном доме. Трудно сказать, что больше понравилось в нем Ивану Вениаминовичу — представительная внешность, безупречные анкетные данные или томные взгляды, которыми одаривала его дочь. Но уже за вечерним кофе легкими, осторожными мазками была очерчена перспектива будущего зятя: ВПШ, работа в аппарате МГК и полный коммунизм в одной, отдельно взятой квартире.
… А письма от Сони все шли и шли, полные томления и любовных признаний. Шли и не находили ответа.
Если бы сейчас, по прошествии двадцати трех лет, у приморского губернатора Гридина спросили, был ли в его жизни более трудный период, он с уверенностью бы ответил: «Не было». Недостало ему тогда моральных сил встретиться с Соней. Да и как об этом скажешь?.. Но и шагнуть под венец с Диной, не поставив ее в известность о своей помолвке, он не мог.
И тогда на помощь пришел Аркаша Хализев, его ровесник, уже преуспевший на партийном поприще и занимавший положение одесную отца — Дорохова. Общительный, верткий, не по летам практичный Аркаша работал инструктором в отделе капитального строительства. Он внимательно выслушал молодого соратника и попросил сутки на размышление.
Сложившуюся ситуацию Хализев и Дорохов обсуждали достаточно долго. Потом состоялся разговор отца с дочерью. Трудно сказать, какую стройку в Татарии возглавлял бы сейчас Гридин, если бы не решительное заявление Дины о том, что Константину суждено принадлежать ей безраздельно, а папахен должен все уладить, ибо в противном случае последует самосожжение на Красной площади (в то время для подобных актов еще не предназначавшейся).
Гридину пришлось-таки писать Соне о своем от нее отказе. Хализев как раз собирался в Казань к Зиннуру Шакирову, некогда вступавшему в партию по рекомендации Дорохова и теперь возглавлявшему один из семи казанских райкомов.
«Не журись, Костя, — похлопал его порученец по плечу. — Все будет «хоккей». Это я тебе говорю — Аркадий Хализев!»
Больше никогда к этой истории они не возвращались. Гридину было и стыдно, и больно при воспоминании о соблазненной и покинутой балерине. Как она отреагировала на его «прости» и как проходил их с Хализевым разговор, он знать не хотел.
«Вот что, парень, — сказал ему будущий тесть, пригласив в обитый коврами кабинет. — Романчик с твоей артисточкой мы замяли. Шакирову это стоило двухкомнатной квартиры из резерва райкома. Обо всем забудь, а то, что я тебе сейчас скажу, запомни: держись Аркаши Хализева. Он никогда не будет Первым, но первым будет всегда. Ты меня понял?»
Гридин понял одно: он вступает в новую жизнь, и она целиком и полностью будет зависеть теперь от этого властного человека.
С тех пор он побывал в родной Казани единственный раз — двадцать лет спустя, 21 сентября 1993 года, когда хоронили сестру Людмилу. Он понуро шел за гробом сестры и думал, как часто ирония судьбы переходит в сарказм: Людмилу бросил ее ростовский ухажер, как некогда бросил Соню Гридин. Несчастная сестра вернулась в отчий дом и дожила свой век в одиночестве. Теперь очередь была однозначно за ним — других Гридиных не оставалось.
«Кажется, за мной должок? — подошел он на похоронах к советнику президента Татарстана Зиннуру Шамилевичу Шакирову и протянул ему связку ключей от опустевшей квартиры на улице Пионерской. — Распоряжайтесь…»
Больше он о Соне Маликовой не вспоминал.
«Первый», «Первый», я — «Шестой». Объект возвращается. Как поняли? Прием!..»
«Шестой», я — «Первый», вас понял. «Четвертый», выходите на связь с «Воздухом-2», ведите Объект. Остальным — отбой!..»
«Первый», я — «Девятый», вас понял, отбой!»
«Шестой» понял, отбой!»
«Я — «Пеленг», выхожу из зоны радиоперехвата. Отбой!»
«374-й» пришвартовался. Отбой!»
«Я— «Патруль-14», вас понял, конец сопровождения».
«Север» из колонны сопровождения вышел, отбой!»
«Первый», я — «Воздух-2», Объект выехал на Кипарисную!..»
«Первый», я — «Четвертый», Объект приближается к исходной».
«Третий», я — «Первый», Саенко — встречать Объект!»
«Третий» понял, обходим».
«Я — «Первый». Всем службам сопровождения — отбой!.. Все, ребята, покатались!..»
— Доброе утро. Извините за ранний звонок. Моя фамилия вам ни о чем не скажет. Зовут меня Евгением. Я приятель покойного Павла Козлова. В Приморске проездом. Хочу с вами ветретиться.
В трубке воцарилась тишина. Не было слышно даже дыхания.
— Зачем? — спросила наконец Грошевская. — Это ничего не может изменить. Говорить о личном я не собираюсь. Об обстоятельствах его смерти мне ничего не известно.
— И все-таки?.. Может быть, вы покажете мне кассету с его посмертными кадрами?
— Откуда вам известно, что эта кассета у меня?
— Мне известно гораздо больше. Когда и где мы встретимся?
Теперь молчание длилось еще дольше.
— Где вы сейчас находитесь?
— На главпочтамте, — ответил Евгений, стоя посреди гостиничного номера с электробритвой в руке.
— Через час я должна быть на работе, — не сумела она скрыть намерения уклониться от встречи.
— Хотите, чтобы я подождал вас? Или мы встретимся сейчас?
— А вы… настойчивый.
— Я вынужден настаивать. И будет лучше, если мы увидимся поскорее. У меня есть основания думать, что это и в ваших интересах. Итак, где и когда?
— Через час на стоянке у телестудии. У меня белая «таврия».
