Почему сработала сигнализация, которая должна была быть отключена?
Ответить на этот вопрос уже не доставало времени – надо было довершить то, зачем он пришел сюда.
Родионов одним рывком распахнул дверцу сейфа и… ничего не обнаружил. Не было ни фотографических карточек, ни писем, – ничего! Сейф был абсолютно пуст.
Первой мыслью было: может, это какой-то другой сейф, а настоящий он еще не нашел? Может, Кити что-то напутала?
А потом пришла другая мысль. Истинная. Его пробил холод, да так, что заломило затылок.
Ничего Вронская не напутала. И сейф этот – тот самый. Просто это – хорошо продуманная подстава. Месть Кити за то, что он когда-то предпочел ей другую, которую полюбил по-настоящему, – Елизавету. И встреча их у галантерейного магазина, и слезы Вронской, и этот самый компрометаж – все было подстроено с самого начала, чтобы он угодил в ловушку. И он попался, как последний лох! Как несмышленыш, которого провели на обыкновенной мякине. А в коридоре уже слышался топот ног…
Его взяли, как говорится, «с поличным». И хотя ничего похищенного из банка у него обнаружено не было, в руках у следователей оставался его саквояж с инстументарием медвежатника, вскрытый сейф и несколько взломанных входных дверей…
Следствие обвинило его в хищении секретных документов государственной важности, которые он якобы успел передать своему сообщнику. Документы эти, вероятно, как раз хранились во вскрытом им сейфе и были заблаговременно украдены, скорее всего, той же Вронской. Учитывая арестование на месте преступления и эти документы, исчезновение которых списали на него, Родионов вполне мог получить по решению судебного следствия каторгу с длительным сроком пребывания. Надлежало действовать быстро и в первую очередь снестись с Мамаем и своим поверенным в делах Семенем Арнольдовичем Скрипицыным, знатоком в судебных делах и тем самым адвокатом, что привел к оправдательному приговору фартового громилу Гервасия Остапчука. Сей громила из-за семидесяти пяти рублей серебром замочил статского советника Черемисинова, возвращавшегося крепко навеселе к себе домой на Сретенку от любовницы Зизи Кондорской. Статский советник с деньгами расставаться не пожелал и оказал Гервасию посильное сопротивление. За что и был зарублен топором, после чего расчленен на куски и спущен по частям в Москва-реку.
Савелий исполнил свои намерения, когда ожидал суда в каземате. Мазов в Бутырке уважали и арестанты, и охранники, посему Родионов свиделся и с супругой, и с Мамаем, чему способствовал и авторитет, и деньги медвежатника. В беседе с Мамаем они составили план вызволения (ежели суд действительно присудит каторгу), причем с несколькими вариантами.
А потом состоялся суд. Савелий помнил все, что говорили свидетели, обвинение и защита. А вердикт судебного следствия он помнил дословно…
ПРИГОВОР СУДА
Вследствие обвинительного решения присяжных заседателей, мещанин Савелий Николаев Родионов, 33 лет, приговорен к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы сроком на 12 лет…
На суде присутствовало одно влиятельное лицо, которое пожелало поговорить с Родионовым. Они были знакомы, потому Савелий согласился и попросил это влиятельное лицо оказать ему «услугу».
– Какую же? – спросило влиятельное лицо.
– Я хочу, чтобы меня отправили на Сахалин, – сказал Савелий влиятельному господину.
– Вы этого хотите? – удивился высокопоставленный чин.
– Именно. Скажем, в Александровский острог, – совершенно серьезно сказал Родионов.
– Батенька, побойтесь бога, да какая же это услуга? – не сразу произнесло влиятельное лицо. – Это явное усугубление наказания.
Савелий только неопределенно пожал плечами.
– Почему не Вологда, Тверь, Шлиссельбург, наконец? – не могло успокоиться влиятельное лицо, которое никак не понимало такого желания Родионова. – Там было бы вам намного привольнее, я могу устроить, наконец…
– Я хочу Сахалин.
– Вы что, мазохист? – ввернул господин модное слово. – Любите делать себе больно?
– Нет, не мазохист, – усмехнулся Савелий Николаевич. – Просто я никогда не бывал в тех краях. Хотелось бы полюбопытствовать. На могилу Соньки Золотой Ручки посмотреть, если таковая имеется. Да и вообще, там ведь тоже люди живут. Русские люди… А потом там природа красивая.
– Ну, знаете ли, вы скажете… природа! – пожало плечами важное лицо. – Это ваше любопытство может выйти вам боком. «Кругом вода, а в середине – беда» – так говорят про остров Сахалин. Слыхали?
– Доводилось.
– Это остров бесправия и отчаяния. Остров – тюрьма. Остров – могила. Там морозы за сорок градусов, цинга, болезни, и люди, прямо скажем, далеко не ангелы.
– Я тоже не ангел, ваше сиятельство, – ответил на это Савелий. – И вам это известно.
– Известно, – повторил за Родионовым Григорий Васильевич Аристов (влиятельное лицо было именно генералом Аристовым, главным московским сыскарем). Он уже был готов сдаться. Но все же не понимал упорства Родионова: – Туда дорога занимает два-три месяца, ежели, конечно, по морю…
– А я не тороплюсь, – последовал ответ осужденного. – А потом морские прогулки весьма полезны для здоровья.
– Не все переносят такую долгую дорогу через три моря и океан. Бывает, и умирают. Часто бывает…
– Я перенесу, – заверил Аристова Савелий. – К тому же я давно мечтал совершить морской круиз. Черное море… Средиземное море… Индийский океан…
– Подумайте еще раз.
Родионов на мгновение задумался, а потом сказал:
– Все, подумал.
– И?
– Хочу на Сахалин!
– Ну что ты с ним будешь делать! – капитулировал перед просьбой Родионова Григорий Васильевич. – Будет вам Сахалин…
Это было частью плана – отправиться на Сахалинскую каторгу, потому как арестантов везли на нее окружным путем через три моря и океан, ибо сухопутьем потери были такие, что до Сахалина доживала едва ли половина каторжан. Такое путешествие было, конечно, издевкой, ежели не садизмом – везти на Сахалин каторжан, многие из которых были «бессрочными», мимо цветущего круглый год, прямо-таки райского Цейлона и роскошного, в полутора градусах от экватора, Сингапура, про который сказать, что это сказочный сад, будет все равно что не сказать ничего. И привезти их потом к скалистым обледенелым берегам острова отчаяния и, как верно заметил его сиятельство граф Аристов Савелию Николаевичу при их последней встрече, «острова-тюрьмы». Острова бесправия и горя, острова штормов и пурги, где «кругом вода, а посередине – беда».
Всю первую часть плана должны были проделать Мамай с Елизаветой: подкупить на арестантском пароходе кого-либо из команды, чтобы лишить судно угля и заставить его зайти в индийский порт Бомбей. А потом Савелий должен был бежать. Однако план не сработал, и пришлось приниматься за осуществление запасного проекта, более рискованного и дорогостоящего. Прямо в море на арестантский пароход должны были напасть вооруженные «пираты» и под угрозой потопления судна отбить Савелия. Так оно, собственно, и произошло. Когда судно с арестантами вошло в центральную котловину Индийского океана где-то между Мальдивами и Сингапуром, прямо перед ними по левому борту вырос бриг с вызывающим названием «Вельзевул». Бриг шел под всеми парусами, пересекая путь пароходу. Скоро пароход с арестантами вынужден был замедлить ход, а потом и вовсе остановить машину, дабы избежать столкновения.
– В чем дело? – крикнул капитан парохода в раструб.
Но на бриге молчали.
Наконец «Вельзевул» встал ярдах в двадцати от парохода, и все увидели, как человек на носу расчехляет пушку.
Переговоры между капитаном парохода и высоким худощавым человеком в белой сорочке с распахнутой грудью и широкополой шляпе, скрывающей глаза, ничего не дали.
– Нам не нужна ваша старая калоша, – на чистом русском языке сказал худощавый, который у пиратов был явно за главного. – И товара нам вашего не надо. Тем более что у вас его нет.
– А что вам тогда нужно? – недоумевал капитан «калоши».
– У вас на борту есть один человек…
Один из приставов, что сопровождали каторжан, выхватил револьвер, и тут же с мостика брига раздался выстрел. Пристав схватился за простреленную руку, – на «Вельзевуле», похоже, шутить вовсе не собирались.
– Мы можем пустить вас ко дну, кормить рыб, а можем отпустить с миром, – прокричал худощавый. – Выбирайте.
– А что за человек, который вам нужен? – принял правильное решение капитан парохода.
– Его зовут Родионов Савелий Николаевич, – ответил худощавый.
Когда Савелия вывели из трюма на свет божий, он почти ничего не видел.
Плохо видел он и тогда, когда его куда-то вели, опускали по веревочной лестнице, везли потом в шлюпке. Глаза стали привыкать к свету, когда его поднимали на палубу «Вельзевула». И уже сносно он стал видеть, когда к нему подошел худощавый и сверкнул из-под полей шляпы колючим веселым взором.
